«Репрессии не стали изобретением велосипеда»

В Сахаровском центре прошла дискуссия «Сталинский террор: механизмы и правовая оценка», организованная совместно с Вольным историческим обществом. В обсуждении приняли участие ведущий научный сотрудник Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий НИУ ВШЭ Олег Хлевнюк и заместитель председателя Совета центра «Мемориал» Никита Петров. «Лента.ру» записала основные тезисы их выступлений.

Олег Хлевнюк:

Историки давно решают вопрос, были ли сталинские репрессии необходимы с точки зрения элементарной целесообразности. Большинство специалистов склоняется к тому, что такие методы не нужны для поступательного, прогрессивного развития страны.

Существует точка зрения, согласно которой террор стал своеобразным ответом на кризис в стране (в частности, экономический). Я же считаю, что Сталин решился на репрессии в таких масштабах именно потому, что в СССР к тому времени все было относительно неплохо. После совершенно провальной первой пятилетки политика второй пятилетки была более взвешенной и успешной. В результате страна вошла в так называемые три хороших года (1934-1936), которые ознаменовались успешными темпами промышленного роста, отменой карточной системы, появлением новых стимулов к труду и относительной стабилизацией в деревне.

Именно террор вверг экономику страны и социальное самочувствие общества в новый кризис. Если бы не было Сталина, то не было бы не только массовых репрессий (по крайней мере, 1937-1938 годов), но и коллективизации в том ее виде, в котором она нам известна.

Советские власти с самого начала не пытались скрывать террор. Правительство СССР старалось сделать судебные процессы максимально публичными не только внутри страны, но и на международной арене: на основных европейских языках издавались стенограммы судебных заседаний.

Отношение к террору не было однозначным с самого его начала. Например, американский посол в СССР Джозеф Дэвис считал, что на скамью подсудимых действительно попали враги народа. В то же время левые отстаивали невиновность своих товарищей — старых большевиков.

Позже специалисты стали обращать внимание на то, что террор был процессом более широким, охватившим не только верхушку большевиков, — ведь в его жернова попали и люди интеллектуального труда. Но в то время из-за нехватки источников информации не существовало четких представлений о том, как все это происходит, кого и почему арестовывают.

Одни западные историки продолжали отстаивать теорию значимости террора, в то время как историки-ревизионисты говорили, что террор — это стихийное, достаточно случайное явление, к которому сам Сталин отношения не имел. Некоторые писали, что число арестованных было невысоким и исчислялось тысячами.

Когда архивы были открыты, стали известны более точные цифры, появилась ведомственная статистика НКВД, МГБ, в которой фиксировались аресты и осуждения. В статистике ГУЛАГа содержались цифры о количестве заключенных в лагерях, смертности и даже о национальном составе заключенных.

Выяснилось, что эта сталинская система была чрезвычайно централизованной. Мы увидели, как в полном соответствии с плановым характером государства планировались массовые репрессии. При этом истинный размах сталинского террора определяли вовсе не рутинные политические аресты. Он выражался в больших волнах — две из них связаны с коллективизацией и Большим террором.

В 1930 году было решено начать операцию против крестьян-кулаков. Готовились соответствующие списки на местах, НКВД издавал приказы о ходе проведения операции, Политбюро их утверждало. Они исполнялись с определенными перегибами, но все происходило в рамках этой централизованной модели. До 1937 года механика репрессий отрабатывалась, и в 1937-1938 годах ее применили в наиболее полном и развернутом виде.

Никита Петров:

Все необходимые законы о судоустройстве были приняты в стране еще в 1920-е годы. Самым важным можно считать закон от 1 декабря 1934 года, который лишал обвиняемого права на защиту и кассационное обжалование приговора. Он предусматривал рассмотрение дел в Военной коллегии Верховного суда в упрощенном порядке: при закрытых дверях, в отсутствие обвинителя и защитников, с исполнением смертного приговора в течение 24 часов после его вынесения.

По этому закону были рассмотрены все дела, поступившие в Военную коллегию в 1937-1938 годах. Тогда осудили около 37 тысяч человек, из них 25 тысяч приговорили к расстрелу.

Хлевнюк:

Сталинская система была рассчитана на подавление и на вселение страха. Советское общество того времени нуждалось в принудительном труде. Свою роль играли и разного рода кампании — например, выборы. Однако существовал некоторый единый импульс, придавший особое ускорение всем этим факторам именно в 1937-38 годах: уже совершенно очевидная в то время угроза войны.

Сталин считал очень важным не только наращивание военной мощи, но и обеспечение единства тыла, предполагавшее уничтожение внутреннего врага. Поэтому и возникла идея избавления от всех тех, кто может ударить в спину. Документы, ведущие к этому выводу, — это многочисленные высказывания самого Сталина, а также приказы, на основании которых проводился террор.

Петров:

Решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 июля 1937 года, скрепленное подписью Сталина, положило начало «кулацкой операции». В преамбуле к документу регионам предлагалось наметить квоты на будущие внесудебные приговоры по расстрелу и заключению арестованных в лагеря, а также предложить составы «троек» для вынесения приговоров.

Хлевнюк:

Механика операций 1937-1938 годов походила на ту, которая была применена в 1930 году, но здесь важно заметить, что к 1937 году уже существовали учетные материалы НКВД по различным врагам народа и подозрительным элементам. В центре приняли решение провести ликвидацию или изоляцию от общества этих учетных контингентов.

Установленные в планах лимиты по арестам были на самом деле никакими не лимитами, а минимальными требованиями, поэтому чиновники НКВД взяли курс на превышение этих планов. Это было для них даже необходимо, поскольку внутренние инструкции ориентировали их на выявление не одиночек, а групп неблагонадежных. Начальство считало, что враг-одиночка — это не враг.

Это привело к постоянному превышению первоначальных лимитов. Запросы на необходимость дополнительных арестов отправлялись в Москву, которая их исправно удовлетворяла. Значительная часть норм утверждалась лично Сталиным, другая — лично Ежовым. Некоторые изменялись по решению Политбюро.

Петров:

Было решено раз и навсегда покончить с какой-либо враждебной деятельностью. Именно эта фраза вставлена в преамбулу приказа НКВД № 00447 от 30 июля 1937 года о «кулацкой операции»: он предписывал начать ее в большей части регионов страны с 5 августа, а 10 и 15 августа — в Средней Азии и на Дальнем Востоке.

Шли совещания в центре, начальники НКВД приезжали к Ежову. Он говорил им, что если в ходе этой операции пострадает лишняя тысяча человек, то большой беды в этом не будет. Скорее всего, Ежов говорил это не сам — мы узнаем здесь признаки большого стиля Сталина. У вождя регулярно появлялись новые идеи. Существует его письмо Ежову, в котором он пишет о необходимости продлить операцию и дает указания (в частности, по поводу эсеров).

Затем внимание системы обратилось на так называемые контрреволюционные национальные элементы. Было проведено порядка 15 операций против контрреволюционеров-поляков, немцев, прибалтов, болгар, иранцев, афганцев, бывших работников КВЖД — всех этих людей подозревали в шпионаже в пользу тех государств, к которым они были этнически близки.

Каждую операцию характеризует особый механизм действий. Репрессии кулаков не стали изобретением велосипеда: «тройки» как инструмент внесудебной расправы были опробованы еще во времена Гражданской войны. По переписке высшего руководства ОГПУ видно, что в 1924 году, когда произошли волнения московского студенчества, механика террора уже была отточена. «Надо собрать "тройку", как было всегда в тревожные времена», — пишет один функционер другому. «Тройка» — это идеология и отчасти символ советских репрессивных органов.

Механизм национальных операций был другим — в них использовалась так называемая двойка. Лимиты по ним не устанавливались.

Аналогичные вещи происходили при утверждении сталинских расстрельных списков: их судьбу решала узкая группа лиц — Сталин и его ближайшее окружение. В этих списках есть личные пометки вождя. Например, напротив фамилии Михаила Баранова, начальника Санитарного управления РККА, он пишет «бить-бить». В другом случае Молотов напротив одной из женских фамилий написал «ВМН» (высшая мера наказания).

Есть документы, согласно которым Микоян, выехавший в Армению как эмиссар террора, просил дополнительно расстрелять 700 человек, а Ежов полагал, что нужно увеличить эту цифру до 1500. Сталин в этом вопросе соглашался с последним, ведь Ежову же виднее. Когда у Сталина просили дополнительно дать лимит на расстрел 300 человек, он с легкостью писал «500».

Существует дискуссионный вопрос о том, почему для «кулацкой операции» лимиты устанавливались, а для, например, национальных — нет. Я думаю, что если бы у «кулацкой операции» не было границ, то террор мог бы стать абсолютным, потому что слишком много людей подходило под категорию «антисоветский элемент». В национальных операциях были установлены более четкие критерии: репрессировали людей, имеющих связи в других странах, прибывших из-за границы. Сталин полагал, что тут круг лиц более-менее понятен и очерчен.

Массовые операции были централизованы — они не только централизованно начинались, но и продлевались. О сугубой централизации террора свидетельствовал и механизм выхода из него. Политическому руководству было необходимо выполнить две задачи: во-первых, остановить машину террора, во-вторых, объяснить обществу произошедшее.

Для этого на уровне Политбюро приняли соответствующее решение о прекращении массовых операций. Что характерно, они действительно прекратились по всей стране, не считая отдельных всплесков.

Была проведена соответствующая кампания пропагандистского характера. В развязывании террора обвинили врагов народа, пробравшихся в НКВД, и клеветников. Интересно, что идея о доносах как причине репрессий документально не подтверждена. НКВД в ходе массовых операций функционировал совсем по другим алгоритмам, и если там реагировали на доносы, то достаточно выборочно и случайно. В основном работали по заранее подготовленным спискам.

Записала Виктория Кузьменко