Апокалипсис по холодному расчету

В феврале 2015 года министры обороны стран — членов НАТО соберутся на очередное заседание группы ядерного планирования. Тема для обсуждения — российская ядерная угроза, а именно — «участившиеся полеты российских стратегических бомбардировщиков вблизи воздушного пространства стран Северной и Восточной Европы».

Основанная в 1966 году группа ядерного планирования (ГЯП) НАТО объединяет представителей всех стран-членов альянса за исключением Франции, самостоятельно определяющей свою политику в сфере ядерного сдерживания. Для других двух членов НАТО, располагающих ядерным оружием, — США и Великобритании, а также для безъядерных участников, ГЯП — инструмент, позволяющий согласовать вопросы нераспространения, безопасной эксплуатации, хранения и транспортировки ядерного оружия, а также его развертывания и боевого применения.

Два последних пункта за минувшую четверть века во многом утратили актуальность. После заключения договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности в 1987 году и сокращения военных расходов после распада СССР все, по сути, сводилось к безопасному хранению постепенно сокращающегося арсенала тактических ядерных боеприпасов США. К 2013 году этот арсенал в Европе насчитывал около 200 свободнопадающих ядерных авиабомб — примерно четверть от общего количества американских тактических боеприпасов, хранившихся на шести базах в Бельгии, Нидерландах, Германии, Италии и Турции. Их количество последовательно уменьшалось все последние два десятилетия — еще в 2005 году число американских авиабомб в ядерном снаряжении, размещенных в Европе, оценивалось в 480 единиц.

Доставлять эти бомбы к цели в случае войны должны не только американские ВВС, но и прошедшие соответствующую подготовку летчики их союзников, прежде всего — Великобритании и Германии. Число эскадрилий и самолетов, подготовленных к выполнению данной задачи, также постепенно снижалось. Вообще говоря, степеней готовности к боевому применению предусмотрено три, а именно: в течение месяца после получения соответствующего приказа, в течение полугода и года.

Помимо экономических (содержание ядерного оружия и подготовка к его применению обходятся очень дорого) и имиджевых есть и технические причины такого сокращения. Резкий рост возможностей высокоточного оружия и увеличение дальности его действия в определенный момент привели многих стратегов альянса к выводу о том, что большая часть задач стратегического сдерживания могут быть решены без опоры на ядерное оружие. В качестве одного из аргументов в пользу данной политики неявно подразумевалось снижение вероятности применения ядерного оружия в случае конфликта с Россией — исходя из принципа паритетности угроз.

С середины 1990-х годов ядерное оружие в НАТО все чаще характеризовалось как «средство сдерживания без перспектив боевого применения». Возможность его использования другой стороной конфликта в открытой прессе и литературе практически не обсуждалась. Эта тема приобрела своеобразный маргинальный оттенок: всерьез говорить о ядерной войне в Европе было не принято как среди военных, так и среди гражданских дипломатов.

Эта точка зрения озвучивалась и в России, но, в основном, среди политологов, чьи умозаключения практически не находили отклика в военной среде. Руководство вооруженных сил настаивало на сохранении тактического ядерного арсенала именно как средства компенсации разрыва в развитии высокоточного оружия. После бомбардировок Югославии в 1999 году это положение было закреплено документально.

Военный потенциал России к 2000 году не позволял надеяться на успех в случае конфликта с НАТО при использовании обычных вооружений. Соответствующие выводы были сделаны в ходе командно-штабных игр, проведенных по итогам югославской кампании НАТО, и положены в основу новой ядерной стратегии. Поэтому в военной доктрине 2000 года Россия отказалась от еще советского обязательства не применять ядерное оружие первой, официально объявив о сохранении за собой права использовать его в ответ на неядерную агрессию в критических для национальной безопасности ситуациях.

Новая военная доктрина России, впрочем, не оказала серьезного влияния на ядерное планирование НАТО. Несмотря на шероховатости в отношениях, конфликт Москвы и Запада, да еще и дошедший до стадии применения оружия массового поражения, рассматривался на уровне публичной политики как нечто абсолютно невозможное.

Первый серьезный звонок прозвенел в конце 2000-х. Августовская война 2008 года в Грузии продемонстрировала, что противоречия между Россией и НАТО (или как минимум близкими партнерами и потенциальными членами НАТО) могут достичь и стадии вооруженного конфликта. Вслед за этим в 2010-м Россия приняла новую редакцию военной доктрины, еще более снизив порог боевого применения ядерного оружия. Теперь это допускалось как в крупномасштабном, так и в региональном конфликте — в том случае, если возникнет угроза существованию государства.

Одновременно развернулось восстановление боеспособности российской армии, долгое время сидевшей на голодном пайке, и в первую очередь — переоснащение сил ядерного сдерживания. Участившиеся полеты стратегической авиации за пределами воздушного пространства России — лишь одно из видимых проявлений этого процесса.

В итоге «ядерный фактор» стал одним из ключевых в российской внешней политике. После нескольких лет бесплодных дебатов по перспективам развертывания системы ПРО США в Европе в публичных высказываниях представителей российского военного руководства все чаще зазвучали предупреждения о последствиях такого развертывания, не исключая и возможного применения против инфраструктуры ПРО ядерного оружия.

Параллельно Россия выходила на новый уровень развития высокоточного оружия. Наряду с силами ядерного сдерживания приоритет в расходах получили силы воздушно-космической обороны (ВКО) — как в производстве, так и в сфере новых разработок. Создание системы ВКО, которая должна отвечать как за противовоздушную, так и за противоракетную оборону, в том числе и за защиту от перспективных боевых средств орбитального базирования, призвано гарантировать выживание российских стратегических ядерных сил и нанесение ими ответного удара даже в случае превентивной атаки противника.

Военные специалисты НАТО уловили все это очень быстро, однако публичная дипломатия продолжала действовать в рамках прежних подходов.

Украинские события 2014 года катализировали процесс с обеих сторон. Разрыв даже формального военного сотрудничества России и НАТО в сочетании с достаточно жесткой обоюдной риторикой напомнил о временах холодной войны. На этом фоне участившееся патрулирование российских бомбардировщиков вблизи воздушного пространства стран НАТО — очень удобный повод для формального объявления о возникновении угрозы, достойной внимания группы ядерного планирования альянса.

Детали предстоящего совещания не раскрываются, однако можно предположить, что главным предметом обсуждения будет сохранение американского тактического ядерного арсенала в Европе и повышение готовности эскадрилий, предназначенных к его боевому применению.

Выгоден ли такой поворот дела России? Ответ на этот вопрос сложнее, чем может показаться с первого взгляда. С одной стороны, очевидно, что в НАТО вновь рассматривают ядерный конфликт с Россией как возможный вариант развития ситуации. С другой, сама эта возможность означает понимание того, что попытка подавления российских стратегических ядерных сил ударами неядерного высокоточного оружия неизбежно приведет к ответному ядерному удару.

А это значит, что российский ядерный арсенал успешно действует самим фактом своего существования. Любое планирование военной операции НАТО против России должно вестись, исходя из неизбежности ядерного ответа со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как показала практика десятилетий холодной войны, осознание этих последствий — куда более весомая гарантия мира, чем любое совершенствование высокоточного оружия.

Илья Крамник