«События развивались по наихудшему сценарию»

«Лента.ру» продолжает цикл публикаций, посвященных революционному прошлому нашей страны. Вместе с российскими историками, политиками и политологами мы вспоминаем ключевые события, фигуры и явления тех лет. Почему осенью 1917 года Временное правительство было обречено? Почему в борьбе за власть эсеры и меньшевики проиграли большевикам? Кому была выгодна Гражданская война? Как нынешняя Россия встречает столетие революционных событий 1917 года? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказал доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Борис Колоницкий.

«Лента.ру»: Вы неоднократно говорили, что Россия была обречена на гражданскую войну не после Октябрьского переворота, а еще раньше, после провала Корниловского выступления. Почему?

Колоницкий:Всякая революция несет в себе потенцию гражданской войны. В истории нечасто случалось, чтобы революция обходилась без маленьких гражданских войн. Например, в Германии с 1918 по 1923 год было немало локальных вооруженных конфликтов: Баварская и Бременская советские республики, Капповский и «пивной» путчи, коммунистическое восстание в Гамбурге. Однако все эти столкновения так и не переросли в общенациональную гражданскую войну.

В России опасность перерождения революции в гражданскую войну существовала на протяжении почти всего 1917 года. Апрельский и июльский кризисы, выступление Корнилова — все эти события ставили страну на грань серьезного вооруженного противостояния, но тогда всякий раз удавалось сохранить ситуацию в мирном русле.

Почему?

Потому что до августа успешно существовала коалиция умеренных социалистов (меньшевиков и эсеров) и «буржуазии» (либералов, предпринимателей и генералитета). После Корниловского выступления Керенскому эту коалицию удалось технически воссоздать, однако она уже не имела реальной политической поддержки ни справа, ни слева. Россия в это время уже раскалывалась, и удержать ее от сползания в гражданскую войну было практически невозможно. Из всех возможных вариантов события стремительно развивались по наихудшему сценарию. Я думаю, что даже более опытный политик, чем Керенский, вряд ли сумел бы что-то сделать в этой ситуации.

Как вы думаете, у Корнилова был шанс на успех?

Корнилов не мог победить без политической поддержки Керенского, но он этого не понимал. Генерал вообще оказался никудышным политиком. Он был готов начать гражданскую войну, в которой у него не имелось ни малейших шансов на победу. Он был обречен еще тогда, когда в своем стремлении восстановить в войсках дисциплину пошел на конфликт с солдатскими революционными комитетами.

Еще вы говорили, что «в некоторых случаях Октябрь начался уже в сентябре». Что вы имели в виду — так называемую большевизацию Советов?

«Большевизация Советов» — это такой советский термин, сильно упрощающий реальное положение дел в сентябре 1917 года. Я бы скорее говорил о радикализации Советов, поскольку там могли доминировать не только большевики, но и, например, левые эсеры или анархисты, которые были еще жестче.

Но я имел в виду не только это. Во время Корниловского выступления во многих районах России возникли чрезвычайные органы власти, которые сами определяли свои полномочия. Керенский после ареста Корнилова попытался их распустить, но ему это не везде удалось. И поэтому некоторые территории страны уже в сентябре 1917 года вышли из-под контроля Временного правительства. Пыталась проявлять больше самостоятельности Центральная рада в Киеве, Область Войска Донского тоже стремилась максимально дистанцироваться от Петрограда.

Финляндия из-под власти Керенского уходила двояко. С одной стороны, финны по разным причинам все чаще задумывались о полной независимости от России, в том числе чтобы отмежеваться от нарастающего в ней хаоса. С другой стороны, дислоцированная в Финляндии внушительная группировка армии и флота (Гельсингфорс был крупнейшей базой Балтийского флота) после неудачи Корниловского выступления зачастую просто отказывалась выполнять приказы Временного правительства.

То есть Временному правительству осенью 1917-го доставалось со всех сторон?

Да. К тому же осенью 1917 года всю Россию лихорадило от повсюду вспыхивающих волнений. Это были или свирепые аграрные погромы, или пьяные бунты с нападениями на винно-водочные заводы. Большевики и их союзники (левые эсеры, анархисты, интернационалисты) в одних случаях пытались прийти к власти на гребне этой волны насилия, а в других — взять власть, чтобы, наоборот, навести хоть какое-то подобие порядка. Но в любом случае ситуация уже необратимо выходила из-под контроля Временного правительства. Образно говоря, если сначала Керенскому удавалось одновременно сидеть на двух стульях, то с осени 1917-го эти стулья из-под него не только вытаскивали в разные стороны, но еще и нападали со всех сторон.

Как вы думаете, почему в сентябре 1917 года Временному правительству не помогло ни провозглашение Российской республики, ни созыв Предпарламента?

Провозглашение Российской республики 1 сентября было скорее символическим жестом, потому что осенью 1917 года о восстановлении монархии речь уже не шла. Более того, многие ругали Временное правительство за этот шаг, указывая, что вопрос о будущей форме правления в России должно решать только Учредительное собрание. Не добавило это симпатии к Керенскому и со стороны левых сил. Например, некоторые корабли Балтийского флота в знак протеста против решения Временного правительства объявить Россию республикой вместо Андреевского флага подняли на своих мачтах красные стяги. Революционным матросам этого уже было недостаточно, они требовали провозглашения «демократической республики».

А Предпарламент по своему статусу и характеру не мог быть реальной заменой Учредительного собрания, и лишь слегка легитимизировал новый состав Временного правительства. А когда из Предпарламента со скандалом вышли большевики — влиятельная партия, набиравшая очки на критике власти, — то он вообще потерял значение и не мог играть ту роль, которая была ему предназначена.

В декабре 1917 года один из лидеров партии эсеров Евгения Ратнер говорила, что Учредительное собрание надо было созывать в августе, максимум в сентябре. Если бы Временное правительство так и поступило, добавило бы это ему легитимности?

Думаю, да. Но Временное правительство пыталось соблюсти юридическую корректность. Однако в условиях революции такой правовой перфекционизм ни к чему хорошему не приводит. Когда годом позже революция случилась в Германии, то там довольно быстро созвали в Веймаре национальное собрание, в котором большинство получили социал-демократы и их союзники из буржуазных партий. Поэтому Веймарская республика смогла получить необходимую в условиях демократической революции легитимность. А кто такой был Керенский и его Временное правительство, когда их никто не выбирал? Люди демократических взглядов, которые не пользовались полной поддержкой даже тех партий, которые эту власть создали?

Вы сказали, что в последнем составе Временного правительства была полуживая коалиция либералов и умеренных социалистов, которую почти никто не поддерживал. А если бы правые эсеры (например, Николай Авксентьев и Абрам Гоц) решились на ее разрыв и стали бы договариваться с другими левыми силами (меньшевиками и умеренными большевиками) о земле и мире — предотвратило бы это Октябрьский переворот?

Если бы эсеры решились взять власть в свои руки, легитимности у них было бы больше, чем у Временного правительства (они, например, в результате демократических выборов руководили органами местного самоуправления в Москве, Петрограде и многих других городах), но от гражданской войны это все равно бы не спасло. И хотя эсеры в это время оставались крупнейшей и наиболее влиятельной политической силой России, к октябрю 1917 года они постепенно теряли былую популярность. К тому же в партии неумолимо усиливался раскол на левых и правых эсеров. Многие же либералы, генералы и предприниматели не видели особой разницы между Лениным и, например, одним из лидеров эсеров, Черновым. Поэтому поддержки справа эсеры точно бы не дождались, а слева на них бы давили большевики и другие левые.

Что касается сепаратного мира с Германией, то не думаю, что эсеры на это решились бы. Они были революционными оборонцами и принципиальными противниками переговоров с немцами без участия союзников. Но вопрос о мире в условиях осени 1917 года был ключевым, а без его решения у эсеров ничего бы не вышло.

Повторю еще раз — гражданская война в России после революции 1917 года была неизбежна. Другое дело, что она могла бы пойти не по такому жесткому сценарию, как это потом произошло. Возможно, было бы столкновение широкой коалиции левых против консервативных сил, как это случилось в Испании 20 лет спустя.

То есть широкая левая коалиция сумела бы помешать Ленину в реализации его курса на вооруженное восстание?

Конечно. Как известно, большевистская партия не всегда его безоглядно поддерживала. Многие видные большевики выступали против восстания. Если бы эсеры и меньшевики предложили им войти в коалицию, то Ленину было бы намного труднее навязывать свою волю соратникам.

Почему же у эсеров ничего не получилось осенью 1917 года?

Эсерам не хватало политической воли и решительности — они вполне комфортно чувствовали себя в коалиции с либералами. Многие лидеры эсеров боялись власти и ответственности, поскольку осознавали, что им для этого явно не хватало политического и практического опыта. К тому же они старались избегать резких шагов, чтобы не усугублять дальнейший раскол партии. А вот большевиков, в отличие от эсеров, перспектива гражданской войны после захвата ими власти совершенно не пугала. Культурно и психологически они были готовы к такому конфликту.

Но речь тут идет не только о большевиках — условия для гражданской войны созревали в стране давно. В России начала XX века отсутствовала культура компромисса, диалога и нормальной политической борьбы, создавалась особая «культура конфликта». Насилие против своих оппонентов было обычным делом — власти регулярно использовали для разгона демонстраций и забастовок армию, а революционеры отвечали на это террором, который часть общества оправдывала. Все это создавало соответствующую культурную рамку для тех политических сил, подготавливающих гражданскую войну как слева, так и справа.

Другим ее катализатором стала Первая мировая война. Например, генерал Корнилов был готов начать гражданскую войну только ради того, чтобы Россия осталась в Антанте. В то же время его противники хотели любой ценой выйти из мировой войны, поскольку им казалось, что ничего ужаснее и страшнее ее быть не может. Как показали дальнейшие события, они все ошибались.

В январе этого года вы предсказывали, что столетие революции будет проходить не под знаком примирения, как хочет власть, а в формате конспирологических теорий и столкновений разных партийных историй: коммунистической, националистической, православно-консервативной и либеральной. Как вы сейчас считаете, оправдался ли этот прогноз?

Во-первых, давайте дождемся, как будет отмечаться юбилей Октября. Во-вторых, позиция нашей власти по-своему совершенно рациональна. Она декларирует курс на национальное примирение, прекрасно понимая, что это сейчас невозможно. Поэтому, на мой взгляд, власть пытается максимально дистанцироваться от этого события и мечтает, чтобы 2017 год поскорее закончился. Для многих наших чиновников столетие революции — не тот юбилей, который можно успешно использовать для решения своих задач.

Я ожидал, что вокруг этой темы будет гораздо больше конспирологии, хотя ее и так всегда хватает. Но я совершенно не предполагал такой поляризации в оценках событий 1917 года. И еще я никак не ожидал, что самым активным игроком в политике памяти в 2017 году станет Русская православная церковь. Столетие революции она успешно использует для наращивания своего влияния в обществе.

Еще вы предостерегали наших либералов, чтобы они не придумывали свою партийную историю, а вырабатывали критическое мышление, как это и полагается настоящим либералам. Вас послушали?

Нет. Я вижу некоторый интерес нынешних политиков, в том числе и либеральных, к моим текстам и работам моих коллег, но это ни во что не трансформируется. В отличие от консерваторов и деятелей РПЦ, которые даже чисто технически наращивают свой ресурс очень грамотно, и либералы, и левые действуют вяло, некреативно и зачастую неумело, повторяя свои старые идеологизированные тексты, созданные 20, а то и 30 лет назад. Они так и не сумели использовать столетие революции для продвижения своих идей, для усиления своего влияния в обществе.

Беседовал Андрей Мозжухин