Дорого, сердито

В России показали, пожалуй, самый громкий отечественный фильм года — получив специальный приз жюри в Венеции, посвященные расстрелу рабочих в Новочеркасске «Дорогие товарищи!» Андрея Кончаловского закрыли программу «Кинотавра», а в ноябре выйдут в широкий прокат. «Лента.ру» попросила кинокритика Василия Корецкого написать об этой парадоксальной картине.

Когда в 1962 году Андрей Кончаловский в компании Тарковского, Павла Финна и Натальи Рязанцевой тусил на съемочной площадке у Марлена Хуциева, изображая золотую молодежь в «Заставе Ильича», главном фильме хрущевской «оттепели», его, надо полагать, не очень волновало внезапно объявленное двукратное повышение цен на мясомолочную продукцию в СССР. Не волнует оно и главную героиню его нового фильма «Дорогие товарищи!», действие которого происходит в том же 1962-м. Работница новочеркасского горкома Люда (Юлия Высоцкая) спокойно и бесплатно получает свой спецпаек в подсобке, а грядущее подорожание беспокоит ее только по одной причине — с утра народ набежит в продмаг, до входа на склад и не протолкнешься.

Однако непопулярное решение правительства так аукнется в рабочем Новочеркасске, что народное недовольство почувствуют на себе и Люда, и ее начальник (и любовник) Логинов (Владислав Комаров), и Москва. Возмущенные одновременным повышением цен и снижением зарплат на электровозостроительном заводе, рабочие начнут действовать так, как предписывали им книжки и фильмы про революционную борьбу. Заблокируют движение поездов через город, объявят забастовку и, не получив никакого внятного фидбэка от начальства, выйдут с красными знаменами к горкому. Тут их и встретит цепь автоматчиков да снайперы на крыше.

Счет жертв шел на десятки, семеро «зачинщиков» были приговорены к высшей мере. Уже в конце 1980-х все осужденные по этому делу были реабилитированы. В 1992-м началось следствие уже против инициаторов расстрела, к тому моменту покойных.

Кончаловский воссоздает на экране трагические события с документальной точностью, вплоть до повторения реплик исторических лиц и безымянных участников, до реконструкции отдельных сцен (например, показанная тут нелепая смерть парикмахерши от случайной пули, влетевшей в салон, зафиксирована документально, в показаниях очевидцев). Сюжетообразующий путь героини Высоцкой по инстанциям и учреждениям в поисках пропавшей в мясорубке дочери, которая оказалась в толпе вышедших с завода демонстрантов, эта «улица роз», ведущая от морга до заброшенного кладбища в деревне около города, тоже, очевидно, составлена из фрагментов реальных показаний матерей. И даже сталинистские высказывания героини — это реальные цитаты из анонимных листовок, которые циркулировали по Новочеркасску в те дни.

Впрочем, зрителю, знакомому с нынешней политической философией Кончаловского, несложно догадаться, что Люда — это героиня-резонер, альтер-эго режиссера. И все ее слова — мешанина из Чехова, материнских причитаний и «партийной речи», льющейся из нее как из сомнамбулы, словно против воли — это и его слова. И трагедия бывшей фронтовички, держащей на стене портрет Сталина и одновременно участвующей в мелких экономических махинациях в подсобке продмага, гневно призывающей к расстрелу бунтовщиков на партсобрании и нарушающей все приказы властей в процессе поисков дочери за стенами горкома — это и трагедия Кончаловского. Неразрешимая дилемма одновременно европейца и русского почвенника, который с тоскливым презрением смотрит на негодный народ, «козье племя» (по выражению покойного Эдуарда Лимонова), не понимающее иного языка, кроме языка насилия — но должен как-то держать себя в западных цивилизованных рамках, чтобы иметь возможность ставить оперы в Италии.

И для Италии, точнее, Венеции, где «Дорогие товарищи» только что получили спецприз жюри, у Кончаловского есть другая, культурная трактовка фильма — это трагедия вроде античной, а Люда, мечтающая нормально похоронить свою дочь (спойлер — конечно, в финале беда обойдет номенклатурную даму стороной, а как же иначе) — это типа Антигона, которая похоронила своего брата-бунтовщика вопреки приказу царя Креонта.

Можно ли снять великую агитку? Этот вопрос регулярно стоит перед российскими режиссерами, берущимися за госзаказ. «Нет», — отвечают «Дорогие товарищи!» Действительно, агитка из них никакая — что бы там ни читал Кончаловский на досуге сегодня, Струве или Герцена, талант автора пронзительной «Аси Клячиной» и субверсивного «Романса о влюбленных» никуда не делся. «Дорогие товарищи!» — это действительно многогранный и парадоксальный портрет советского человека, пойманного в безысходности конфликта между реальным и идеальным, между политическим инстинктом и человеческим чувством. Этот конфликт в конце концов уничтожил СССР — и в фильме мы видим первые трещины. Память о красном терроре на Дону (отец Люды — казак, хранящий в сундуке три «георгия» и икону), память о войне, кровь гражданских на асфальте, советская армия, захватившая советский же город — соединить все это в какую-то связную картину не помогает ни водка, которую хлещут из горла Люда и помогающий ей добрый КГБшник, ни песни сталинских музыкальных комедий.

Дорогие товарищи в кургузых костюмах набухают адской тяжестью, а прибывшие из Москвы Микоян, Шелепин, Козлов и другие высшие партийные чины выглядят как персонажи сокуровского «Молоха», как измятые герои-полутрупы из фильмов сталинского малокартинья, называемого в шутку «кинематографом Чейн-Стокса». Оттепель для сегодняшнего Кончаловского — это время гниения подмороженного при Сталине трупа государства, а не эпоха НТР, возвращения к «ленинским нормам» и веселых прогулок по Москве. Рассказать бы ему, молодому моднику-интеллектуалу об этом в 1962-м — не поверил бы!

Василий Корецкий