«Результат был предсказуем»

«Россией управлять несложно, но совершенно бесполезно», — эту фразу приписывают царю-освободителю Александру II, однако его Великие реформы полностью изменили облик нашей страны. Действительно ли эти либеральные преобразования невольно подготовил его консервативный предшественник Николай I и как их продвижению помешали восстание в Польше и война с Турцией? Мог ли император-реформатор отречься от престола и дать России конституцию? Корректно ли реформы Александра II сравнивать с горбачевской перестройкой? Об этом «Ленте.ру» рассказал доктор исторических наук, профессор Высшей школы экономики, старший научный сотрудник Принстонского университета (США) Игорь Христофоров.

Но когда-нибудь это изменится?

Игорь Христофоров:Воспитание старшего сына и наследника Николай I, конечно, организовал таким образом, чтобы у него не могло появиться никаких либеральных мыслей. Впрочем, бунтарский дух был совершенно чужд характеру цесаревича Александра Николаевича, и он старался всегда следовать в фарватере политики отца. Но надо понимать, что граница между реформами и реакцией в то время вообще была довольно условна. Тот же Николай I в первые годы своего царствования искренне хотел провести в России масштабные преобразования. Другое дело, что речь шла исключительно о бюрократических методах реформирования общества — сверху, без участия самого этого общества. Теорию общественного договора, считавшуюся тогда в Европе нормой, император, разумеется, категорически отвергал и воспринимал как несуразную ересь.

Хотя его сын в целом разделял это убеждение, он принадлежал уже к другому поколению и был более открыт для диалога с обществом, под которым тогда понимали достаточно узкий слой образованной элиты. Кстати, представитель этой элиты поэт Василий Жуковский был одним из воспитателей цесаревича и сыграл немалую роль в формировании его мировоззрения. Но все же резко противопоставлять взгляды Александра II убеждениям его отца я бы не стал.

Но почему?

На реформаторский регистр Александра II вынудило переключиться трезвое и прагматичное понимание того, что Россия не может сохранить свой статус великой державы без глубоких перемен в экономике и системе управления. Николаевская система полностью исчерпала свой потенциал и ко времени восшествия Александра II на престол вызывала всеобщую ненависть и безоговорочное осуждение.

Правящая элита всерьез испугалась превращения Российской империи в отсталую и периферийную по развитию — а точнее, отсутствию развития по типу Османской империи, «больного человека Европы», как Николай I называл эту некогда могущественную державу. Так Александр II из продолжателя дела отца поневоле превратился в реформатора. При этом во многих отношениях он все же скорее продолжал политику «незабвенного родителя», так что на уровне риторики и способов репрезентации власти перемены были глубже, чем в реальности.

Почему эпоха Александра II, царя-освободителя, осталась на периферии нашей национальной исторической памяти?

Юрий Михайлович Лотман в свое время описывал российское реформаторство как стихию переименований, когда каждый последующий правитель декларативно разрушает наследие своего предшественника. Понятно, что сменить названия гораздо проще, чем менять институты и практики, а любые глубокие перемены влекут за собой реакцию. И все же столь однообразного маятникового движения от реформ к контрреформам и обратно, при сохранении всех базовых социальных структур, в других европейских странах в Новое время мы, пожалуй, не найдем.

Вы говорили, что у российской власти «просто не оказалось элементарной оптики, чтобы понять и грамотно оценить реальный масштаб социальных перемен, произошедших в России после отмены крепостного права в 1861 году». Чему учит современную Россию опыт Великих реформ второй половины XIX века?

И это тоже верно. Проводником и инструментом Великих реформ и одновременно их объектом была правящая бюрократия. Власть реформировала саму себя в условиях, когда сил, сопоставимых с бюрократией, в стране просто не существовало. Бюрократии пришлось, как барону Мюнхгаузену, тащить себя из болота за волосы. Результат был предсказуем.

Либеральная бюрократия, которая осуществляла Великие реформы Александра II, возникла и сформировалась в эпоху Николая I. Ее представляли относительно молодые люди 35-45 лет, у которых имелась общая программа действий, но не было четкого понимания, как и чем реформы должны закончиться. Реформы проводились методом проб и ошибок. Пределы же перемен в конечном счете определялись одним человеком, его слабостями, страхами и капризами, что тоже не добавляло процессу осмысленности, делало хаотичную постройку Великих реформ очень неустойчивой.

Неужели Александр II не понимал необходимости ограничить самодержавие? Или в этом вопросе он не мог через себя переступить и все-таки оставался сыном своего отца?

Да. Конечно, когда Николай I создавал институты для подготовки компетентных и образованных управленческих кадров, он совершенно не собирался взращивать либералов — такое ему и в страшном сне не могло присниться. Императору требовались послушные исполнители, которые будут проводить в жизнь его волю. Сейчас их назвали бы эффективными технократами. Это были люди, выросшие внутри николаевской властной машины, но мыслящие в иной системе координат.

Существует расхожее представление, что лишь гибель от рук террористов-народовольцев 1 марта 1881 года помешала Александру II подписать так называемую «конституцию Лорис-Меликова».

Во-первых, они получили европейское образование, которое в основе своей было прогрессистским, основанным на философии Просвещения. Другого просто не было. Тот вариант философии Просвещения, который был в ходу в Европе в середине XIX века, особо акцентировал идею свободного рынка и быстрого экономического роста как основы политической легитимности. Но очень быстро выяснилось, что освобождение экономики невозможно без послаблений в политике.

Понимание этого стало общим местом в последние годы царствования Николая I, хотя вслух об этом, разумеется, не говорили. Тем не менее чиновники были глубоко погружены в европейские интеллектуальные процессы, прекрасно знали идеи европейских либералов и даже социалистов. Это наглядно показало нашумевшее дело петрашевцев — молодых людей, поплатившихся, в сущности, за чтение европейских книг.

Во-вторых, поворот в сознании общества, частью которого считалась правящая бюрократия, стал результатом осмысления печального опыта «мрачного семилетия». В период 1848–1855 годов, испугавшись европейской «весны народов» — волны революций 1848 года (эта паника была похожа на страх перед «цветными революциями» в современной России), Николай I настолько закрутил в стране все гайки, что и до того плохо функционирующая система совсем перестала работать — как риторически, так и практически. Можно сказать, Николай сам направил элиту в сторону либеральных реформ. Сочетание этих двух ключевых факторов создало благоприятную почву для будущих преобразований. То есть все собственноручно подготовил создатель системы — и многочисленный класс грамотных чиновников, и систему образования для них, и системный кризис.

Теперь о тех преобразованиях, которые, увы, так и не случились. Историк Сергей Мироненко рассказывал, что незадолго до своей гибели Александр II хотел короновать свою вторую морганатическую жену княгиню Юрьевскую, а потом отречься и дать России конституцию. Насколько это было тогда осуществимо?

Александр II еще меньше представлял последствия реформ, чем его окружение.

Многие думают, что контрреформы начались после гибели Александра II, при его сыне Александре III, хотя на самом деле отход от преобразований начался еще в 1870-х годах. Вы как-то говорили, что реформы остановились тогда, когда они имели реальный шанс увенчаться успехом. Почему так вышло?

Мне кажется, нельзя. В результате перестройки рухнул грандиозный, хотя и тупиковый коммунистический проект, экономическая и политическая система в стране полностью и необратимо изменились. Прежняя страна исчезла, хотя элита, разумеется, никуда не делась. Ничего подобного в результате Великих реформ Александра II не произошло. Они были вынужденным и, в сущности, очень осторожным и умеренным ответом верховной власти на вызовы времени.

Итак, первый ключевой момент эпохи Александра II — Польское восстание. А два других?

У реформаторов перед глазами было два варианта модернизации: французский и английский. Английский предполагал, что рыночная свобода есть следствие политической свободы. Французская модель эпохи Наполеона III предусматривала авторитарную модернизацию, сочетание бурного развития свободного рынка (экономические советники Наполеона III были либералами) и жесткого политического режима. Вторая империя — режим цензуры, подавления оппозиции, тотальной коррупции и, как справедливо указывал Карл Маркс, популистской идеологии.

Подобные авторитарные режимы постоянно тянет на внешнеполитические авантюры вроде интервенции в Мексику или контроля над Германией. В результате Вторая империя рухнула, не выдержав непомерных международных амбиций Наполеона III. Но когда в России при разработке Великих реформ изучали ее опыт, она еще была на пике своего могущества.

А что их устраивало?

Угадайте. Конечно, французский вариант, за исключением конституционно-парламентской системы. Наполеон III не мог полностью демонтировать это завоевание Великой французской революции, но у российской власти такого исторического наследия не было. Александру II очень нравился режим «французского самодержавия» с колоссальным ростом экономики, бурным железнодорожным строительством и даже османизацией — тотальной и лихорадочной перестройкой Парижа.

Вы писали, что Александр II отличался колебаниями от силового подавления недовольства до готовности к диалогу и компромиссу, которые граф Валуев назвал «политикой немыслимых диагоналей». Польское восстание случилось именно из-за этих метаний?

Самым важным событием я считаю Польское восстание 1863 года, резко изменившее политический климат в Российской империи. После него общественные настроения сместились в националистическое русло. Россия тогда оказалась перед угрозой войны с теми же противниками, что и в Крымской войне, и эта ситуация сплотила общество вокруг власти.

На фоне Польского восстания идеи учредить институты общественного представительства, которые могли бы когда-то стать зачатком конституционного парламентаризма, надолго потеряли свою актуальность. В 1863 году Александр II отклонил проект министра внутренних дел графа Петра Валуева о реформе Государственного совета, при котором предлагалось создать выборный законосовещательный орган — съезд государственных гласных с делегатами от губерний и крупных городов.

Можете назвать три поворотных момента эпохи Александра II, предопределивших судьбу Великих реформ и характер его царствования?

Польское восстание в любом случае было неизбежным. Поляки совершенно не хотели мириться не только с тем катастрофическим положением, в котором нация оказалась после предыдущего восстания 1830 года, но и вообще с пребыванием в составе Российской империи. Другое дело, когда бы оно случилось и какие формы бы приняло. В первые годы своего царствования Александр II обещал Польше некоторые послабления, но мало что из этого выполнил. Да и самих поляков это не устраивало.

Какая из этих моделей для авторов Великих реформ в России казалась предпочтительнее?

Программа-минимум — предоставление независимости в границах Царства Польского, программа-максимум — восстановление Речи Посполитой в границах 1772 года. Разумеется, для России это было совершенно неприемлемо. В Петербурге речь не шла даже о возвращении Польше той автономии, что была отменена Николаем I. Все, что мог позволить себя официальный Петербург, — это попытаться использовать в общении с польской элитой метод кнута и пряника. То есть ситуация сложилась совершенно тупиковая.

Ориентировались ли Александр II и его окружение на европейский опыт при проведении Великих реформ?

Второй момент — покушение Дмитрия Каракозова на Александра II в апреле 1866 года, первое из серии террористических актов против него. Это событие способствовало консолидации консерваторов в правящей бюрократии, после чего развитие реформ было фактически заблокировано.

Наконец, третий момент — Русско-турецкая война 1877–1878 годов, сыгравшая в истории России двойственную роль. С одной стороны, она пробудила после долгой спячки общественное сознание. С другой — разочарование от дипломатического проигрыша фактически выигранной войны резко настроило общество против власти, в отличие от ситуации Польского восстания 1863 года. Хотя здесь следует помнить, что это было уже другое общество: за годы Великих реформ оно вышло из младенческого состояния, в котором пребывало при Николае I, оформилось и повзрослело.

Можно ли эту ситуацию отчасти сравнить с горбачевской перестройкой, которая от «ускорения» и хозрасчета дошла до коренных и необратимых изменений?

В начале 1870-х годов в русском обществе постепенно нарастало разочарование в реформах. Налицо было то, что сейчас называют ресентиментом. Относительная экономическая свобода, отдельные элементы общественной самодеятельности вроде земств и судов присяжных вместе с другими промежуточными результатами Великих реформ создали принципиально новую реальность, которая многим казалась уже чем-то само собой разумеющимся. К свободе быстро привыкаешь. В этих условиях стало популярно критиковать «лихие шестидесятые».

Классический пример — Федор Михайлович Достоевский, который из бывшего петрашевца и либерального публициста за десятилетие с начала 1860-х годов стремительно эволюционировал в консервативного националиста и сторонника жесткой авторитарной власти. Теперь он яростно отрицал внедрение в России опыта «гниющего Запада», обличал «дух наживы», якобы воцарившийся в стране, и разрушение традиционных ценностей. И в этом Достоевский был не одинок. Подобные настроения сначала появились в общественной среде и только потом возобладали в правительственных кругах.

Консервативные националисты во власти консолидировались вокруг сочувствующего им наследника престола цесаревича Александра Александровича, будущего Александра III. Но поначалу положение их в правительстве было скорее маргинальным, после покушения Каракозова тон задавали другие люди — космополитически настроенные аристократы вроде шефа жандармов Петра Шувалова. Лишь получив мощную поддержку со стороны националистов в общественной среде, придворные националисты смогли к началу 1880-х годов оформиться в подобие внутриправительственной партии.

Вы уже сказали, что Великие реформы осуществлялись методом проб и ошибок. Получается, поначалу глубину и масштаб будущих преобразований никто не осознавал, включая самого царя.

Действительно, тогда ходили слухи, что Александр II говорил об этом в близком кругу. Русско-турецкая война и серия покушений «Народной воли», очевидно, вызвали у него состояние глубокого стресса. Надо понимать, что он был немолодым и очень уставшим человеком. Но я не думаю, что император мог решиться на подобные шаги.

Коронация светлейшей княгини Юрьевской привела бы к династическому кризису, поскольку в этом случае их внебрачный сын мог бы претендовать на престол. К тому же такое скандальное решение нанесло бы непоправимый ущерб царствующему дому и окончательно рассорило императора с родственниками. Что касается возможного отречения, трудно представить, чтобы Александр II, один из самых могущественных людей мира, добровольно согласился бы превратиться в частное лицо.

Как же так случилось, что из них вышли не безвольные чиновники, как хотел Николай I, а либеральные бюрократы?

Это очень сильное преувеличение. План Лорис-Меликова был шагом назад даже по сравнению с проектом Валуева 1863 года. Лорис-Меликов, наделенный после теракта Степана Халтурина почти диктаторскими полномочиями, стремился преодолеть стремительно увеличивающийся разрыв между обществом и верховной властью. Но его идея созвать совещательное собрание представителей земств и городов не предусматривала ограничения самодержавия. Наоборот, таким образом Лорис-Меликов надеялся наладить диалог с обществом и сделать его союзником правительства.

Конечно, предложения Лорис-Меликова мало походили на настоящую конституцию. Возможно, в будущем их реализация способствовала бы зарождению в России традиций парламентской демократии. Неслучайно Александр II, и слышать ничего не желавший об ограничении самодержавия, признавался: «Я дал согласие на это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции».

То есть либеральная бюрократия была продуктом николаевской эпохи?

От абсолютной власти добровольно не отказываются. Кроме того, перед глазами у Александра II были многочисленные примеры того, как подобные уступки заканчиваются утратой контроля или вообще крахом старого режима. Именно так случилось с Людовиком XVIII во время Великой французской революции. Однажды дав стране конституцию, отнять ее крайне затруднительно.

Во-вторых, Александр II чисто психологически не мог смириться ни с какими формами парламентаризма. Он хорошо знал английскую королеву Викторию (в молодости у них даже был недолгий роман), и его категорически не устраивала та роль, которую она играла в политической жизни: царствовала, но не правила.

В-третьих, самодержавие считалось неотъемлемой частью наследия российского монарха, который он получал от отца и обязан был в неизменном виде вручить сыну. Известно, что Николай II после подписания манифеста 17 октября 1905 года и учреждения Государственной думы сильно переживал, что не сможет передать своему наследнику ту власть, которую сам получил при восшествии на престол.

Но преобразования очень часто основываются на опыте предыдущей эпохи. Можно ли сказать, что Великие реформы, как это ни странно, были подготовлены правлением Николая I?

Главный урок Великих реформ, как мне кажется, в том, что преобразования всегда выходят из-под контроля своих авторов. Их результаты, особенно в России, никогда невозможно предсказать заранее.

Но глубокие преобразования — это стихия, подобная революционной. К сожалению, российская элита эпохи Александра II не смогла адекватно оценить результаты Великих реформ. Ни либералы, ни консерваторы так и не поняли, что контроль за развитием страны, к счастью, за пределами их возможностей.

То есть?

Потому что в России так и не сформировались социальные группы, заинтересованные в продвижении этого проекта как доминанты нашей исторической памяти. Когда в 2005 году возле храма Христа Спасителя открыли памятник Александру II, для широких слоев нашей общественности, погруженной в постсоветский имперский ресентимент, это оказалось совершенно неактуальным событием.

Получается, что Александр II воспитывался как охранитель и продолжатель политики отца. Что заставило его измениться и стать реформатором?

По многим причинам, в том числе из-за воздействия государственной пропаганды. В широких слоях общественности сложилось (и, к сожалению, искусственно поддерживается) представление, что либеральные реформы, будь то в середине XIX века или в 1990-х годах — это всегда плохо, что они приводят лишь к хаосу. Страх перед новым, стремление избежать «конца знакомого мира» психологически понятно и объяснимо. Но понятно и то, что в мире, где нужно «быстро бежать, чтобы оставаться на месте», выбор в пользу так называемой стабильности — всегда временный.

«Лента.ру»: Принято считать, что Николай I якобы был замшелым ретроградом, а сменивший его Александр II — прогрессивным либералом. Но я читал, что в молодости будущий царь-освободитель слыл еще бóльшим консерватором, нежели его отец. Неужели стать реформатором его заставила жизнь?

В цикличности российского исторического процесса есть один бонус — его предсказуемость. Думаю, Великие реформы Александра II будут востребованы властью в ходе следующей тщетной попытки остановить ход истории с помощью перестройки.

Беседовал Андрей Мозжухин