«Ущербное и закомплексованное существо»

События 1917 года стали грандиозным социальным переворотом, масштабы которого нашему обществу еще только предстоит осознать. Почему крестьянская революция Октября заслонила городское восстание Февраля? Как гражданская война в 1920-е годы продолжалась в вялотекущей форме и почему она привела страну к тоталитарной диктатуре? В чем природа массового государственного террора Сталина? Об этом в ходе X Международной конференции из цикла «История сталинизма», организованной Ельцин-центром совместно с уполномоченным по правам человека, Госархивом РФ, РГАСПИ, Международным Мемориалом и издательством РОССПЭН, размышляли отечественные и зарубежные ученые. «Лента.ру» записала тезисы выступлений российского историка и его американского коллеги.

Дэвид Ширер, профессор истории Делавэрского Университета (США)

В этом году отмечается столетие революции 1917 года, и мы сейчас пытаемся понять ее последствия. Мне кажется, что уроков Октября не усвоили и сами большевики. Они были доктринерами, исходившими из идеи пролетарской революции. Возможно, исключением стал Троцкий и в какой-то степени поздний Ленин с его теорией многоукладности экономики. На самом деле события 1917 года были преимущественно крестьянской революцией, и это многое объясняет в происходившем в 1920-е годы, когда шло движение от революции к сталинской диктатуре. Этот путь вовсе не был прямым, и его не следует выстраивать по схеме «после того — вследствие того». На мой взгляд, все было гораздо сложнее.

Для описания траектории движения русской революции к тоталитарной диктатуре сошлюсь на мнение авторитетов. Испанский мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет в своей книге «Восстание масс» показал, что массовое общество так или иначе движется к диктатуре. Известный психоаналитик Эрик Фромм обратил внимание на феномен «бегства от свободы». Безусловно, эти явления взаимосвязаны. Но я еще прошу обратить внимание на выдающуюся мысль отечественного философа Мераба Мамардашвили, сформулированное фразой «какого диктатора я хочу». Увы, человек по своей природе — существо, нуждающееся в поводыре, и в определенные времена эта тяга к сильному лидеру (вождю, фюреру) обостряется. Другой философ — Фридрих Ницше — выдвинул идею ресентимента: постепенно накапливающейся в массовом обществе озлобленности. Он обратил внимание на то, что эпоха просвещения, индустриализации и урбанизации создала условия для накопления у «среднего человека» громадного потенциала неотреагированной агрессии. Я считаю, что все эти характеристики в полной мере объясняют как события начала XX века, так и ситуацию 1920-х годов. Поэтому сталинизм, при всех известных личных особенностях Иосифа Джугашвили, — это не только результат его воли, а определенный вектор развития той эпохи.

Какие особенности феномен ресентимента имел в нашей стране? Во второй половине XIX века в России, как и во всей Европе, случился демографический бум. Однако у нас взрывной рост населения совпал с аграрным перенаселением, происходившим в условиях информационной революции и колоссальных миграций людских масс. Все это привело к тому, что городскую революцию февраля 1917 года захлестнула крестьянская революция октября 1917 года. Причины ее понятны: солдаты, вчерашние крестьяне, не хотели воевать и требовали земли. Ленин угадал главные запросы подавляющего большинства населения тогдашней России — неслучайно первыми законодательным актами большевиков стали Декрет о мире и Декрет о земле, позаимствованный из программы партии эсеров.

Я думаю, что возобладание традиционной ментальности в 1920-е годы обеспечило приход к власти диктатора. У нас принято считать это время эпохой нэпа, хотя я бы вообще исключил из научного оборота этот некорректный большевистский термин. В 1920-е годы не существовало никакой «новой экономической политики» — была лишь временная передышка, как справедливо заметил Троцкий. Конечно, масштаб государственных репрессий в это время был существенно ниже, чем позднее. Как известно, Сталин расправлялся со своими потенциальными противниками постепенно. Сначала это были недобитые эсеры и деятели внутрипартийной оппозиции, а к 1930 году очередь дошла до бывших офицеров-«золотопогонников» (операция «Весна»).

С чем это связано? На мой взгляд, 1920-е годы вовсе не были благостным периодом нашей истории. Наоборот, в стране фактически продолжалась вялотекущая гражданская война. Все ненавидели Советы и коммунистов, взаимную неприязнь друг к другу испытывали город и деревня. Это было время противостояния всех против всех, поэтому в таком архаичном социальном пространстве воспроизвелась ситуация сельского схода, когда крестьяне ожесточенно переругиваются между собой и ждут, пока приедет барин и рассудит их. Иными словами, противоречия «эпохи нэпа» вылились в ожидание прихода Хозяина.

Что мы можем сказать о Сталине? Несомненно, он внимательно отслеживал настроения населения. Победить в схватке за лидерство ему помогло качество, которого у него было в избытке: инстинкт власти. Это совпало с инстинктами масс, связанными с поисками Хозяина. Такое сочетание и стало причиной движения нашей истории от крестьянской революции 1917 года к сталинской деспотии. Всеобщее ожидание вождя для выхода из ситуации неопределенности и тотального социального отчуждения привело к срабатыванию принципа Мераба Мамардашвили «какого диктатора я хочу». Личность Сталина как тирана в значительной степени была изоморфна ожиданиям масс.

Разумеется, Сталин не мог в удобных для себя формах сразу утвердить свою диктатуру. На протяжении 1920-х годов будущий вождь вел себя выжидающе и очень вяло. Тем не менее своего часа он дождался. Я думаю, что утверждение режима единоличной власти Сталина началось не с убийства Кирова в 1934 году и даже не с коллективизации в 1929 году. Подлинное начало сталинизму положила операция «Весна», когда Сталин попытался воспроизвести ситуацию Гражданской войны, удачно направив возмущение народных масс на «золотопогонников». Сталинизм вылез на хребте крестьянской революции, и поэтому должен был ее подавить для утверждения своей власти. Ради этого он и затеял коллективизацию, с помощью которой избавился от крестьянства.

Если говорить об особенностях его личности, то Сталин — это ущербное и закомплексованное существо. Этим он заметно отличался от уверенного в себе и ничего не боящегося Ленина. Владимир Ильич, несмотря на все свои поступки, исходил из этоса просвещения, а Сталин опирался на традицию. То, что мы называем сталинской модернизацией, по сути было попыткой использовать традиционализм для строительства социализма. Его представления о власти были проявлением гипертрофированно жестокой и болезненной формы патернализма: он действительно искренне считал себя «отцом народов».

В этих условиях ни о пролетарской революции, ни о строительстве социализма и речи не было — Сталин вообще наплевал на учение Маркса. Да, все 70 лет советской власти марксизм-ленинизм был пустой фикцией, псевдоморфозой. Советские люди жили в придуманном символическом пространстве, думая, что это и есть реальность. Все это в итоге закономерным образом привело к краху выстроенной Сталиным системы и неизбежному распаду Советского Союза.

Владимир Булдаков, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН

Мы много знаем о сталинской диктатуре — насилие и репрессии были для советского вождя главным способом достижения своих целей. Но я предлагаю исследовать все основные эпизоды этой эпохи в совокупности, изучив не только их особенности, но и сходство. Нужно попытаться раскрыть связывающие их закономерности, понять их логику и объяснить глубже природу сталинского насилия. В каждом периоде репрессий снова и снова повторялся почти одинаковый набор элементов. Есть еще одно важное обстоятельство: каждый момент усиления государственного террора совпадал с появлением внешней угрозы: реальной или существующей лишь в воображении Сталина. И я считаю, что это неслучайно: внутренние репрессии нужно рассматривать в контексте внешней войны или ее ожидания.

Нам известно, что Сталин использовал образ войны и внешней угрозы для обоснования государственного террора, но почему-то мы не склонны воспринимать эту риторику всерьез. Мы всегда полагали ее лишь способом укрепления его собственной власти. По традиционным представлениям, внешняя политика Сталина была подчинена его внутренней стратегии. Считается, что советский вождь сознательно и цинично манипулировал угрозой внешней войны для борьбы с внутриполитическими противниками.

Я пришел к противоположному выводу: одержимость диктатора войной была подлинной, хотя зачастую и надуманной. Репрессивная политика Сталина в значительной степени была вызвана его ощущением внешней угрозы и предчувствием военного вторжения, подкрепленными осознанием уязвимости и слабости Советского Союза. Историк Олег Хлевнюк уже писал о связи Большого террора со страхом Сталина перед иностранной угрозой, но я вижу это не единичным эпизодом, а фундаментальной частью сталинской практики.

Столкнувшись с реальной или мнимой внешней угрозой, Сталин реагировал на нее в трех направлениях: жестокие внутренние репрессии для нейтрализации потенциальных шпионов или повстанцев, срочная военно-промышленная мобилизация и интенсивные дипломатические переговоры для уклонения от войны или хотя бы ее отсрочки. Мы видим, что периоды радикального внутреннего насилия при Сталине практически совпадали с внешними военными кризисами. Например, ожидание войны в 1927 году и ухудшение отношений с Польшей и Японией в 1927-1933 годах сопровождались антимонархическими кампаниями, коллективизацией, голодом (особенно украинским голодомором) и показательными процессами. На период второго военного кризиса 1936-1939 годов, связанного с опасностью конфликта с Германией и Японией, пришлись репрессии в армии и Большой террор. Третий военный кризис — это, конечно, Великая Отечественная война, во время которой происходили депортации целых народов. И, наконец, острая фаза противостояния с США в 1946-1952 годах совпала с послевоенными сталинскими репрессиями (антиеврейские кампании, «дело врачей»).

Конечно, ожидание войны было характерным для всех лидеров большевиков, считавших вооруженный конфликт с капиталистическими странами неизбежным. Но для Сталина это стало навязчивой идеей. Где искать ее корни? Единственным способом это понять я считаю возвращение к началу — к урокам не Октября, а Гражданской войны. Я имею в виду период, когда Сталин командовал большевистскими силами на западе Украины (в Галиции) во время войны с Польшей. Конечно, давно говорится, что специфический взгляд на мир у Сталина сформировался в горниле большевистской идеологии и Гражданской войны. Но удивительно то, до какой степени это выковало его мировоззрение: оттуда проистекала сталинская одержимость поисками шпионов и диверсантов, а также недоверие к военным специалистам.

Поражение в войне с Польшей в 1920 году и введение нэпа в 1921 году сильно повлияли на Сталина. Я считаю неслучайным то, что свертывание нэпа в 1927 году произошло спустя несколько месяцев после прихода к власти в Польше Юзефа Пилсудского, автора «Чуда на Висле» 1920 года. Известно, например, что Феликс Дзержинский вплоть до своей смерти неоднократно предупреждал о неизбежности польского вторжения. Также я не склонен полагать простым совпадением события, происходившие в начале 1930-х практически одновременно: коллективизацию, форсированную индустриализацию с упором на создание военной промышленности и заключение договора о ненападении с Польшей в 1932 году. Тем самым Сталин стремился окончательно завершить Гражданскую войну и подчинить себе крестьянство, особенно на Украине и в Белоруссии, а также обезопасить западные границы страны. Важную роль в этом сценарии играли показательные процессы 1930-х годов, поскольку всех их фигурантов обвиняли в шпионаже в пользу Польши или Англии, якобы планировавших вторжение в СССР.

Меня поражает то, насколько глубоко Сталин вникал во все детали и на микроуровне управлял ходом судебных процессов. Я не сомневаюсь в искренней убежденности вождя в существовании заговоров с целью подготовить иностранное вторжение, хотя он и знал о невиновности конкретных обвиняемых.

Я также не считаю простым совпадением то, что после заключения договора с Польшей и победы над собственным крестьянством в начале 1930-х годов Сталин перешел к политике относительной умеренности. Сейчас историки постоянно задаются вопросом, почему Сталин перешел к Большому террору именно в июле 1937 года, а не раньше или позже. Я думаю, что контекстом массовых репрессий была международная обстановка, а именно гражданская война в Испании, милитаризация гитлеровской Германии и экспансия Японии в Китае. Все эти события объясняют сроки, характер и интенсивность Большого террора. Кровавые «чистки» и массовые операции 1937-1938 годов четко вписывались в сталинскую манеру поведения времен Гражданской войны и первых пятилеток.

Как и в 1927-1933 годах, военный кризис конца 1930-х также сопровождался стремительной мобилизацией военной промышленности и интенсивными международными переговорами. Если предыдущий кризис закончился заключением договора о ненападении с Польшей (на тот момент наиболее вероятным противником СССР), то новый кризис завершился подписанием аналогичного договора с Германией и победой над Японией в боях на Халхин-Голе в 1939 году. Возможно, Сталин рассчитывал, что соглашение с Гитлером сыграет ту же роль, что и аналогичный пакт с Пилсудским, тем более что секретные протоколы к нему позволяли ему установить контроль над территориями, потерянными Москвой по Рижскому миру 1921 года. Иными словами, в 1939 году Сталин взял реванш за 1920 год, за проигранную тогда войну с Польшей.

В послевоенное время, вопреки ожиданиям большинства людей, желавших передышки, после столкновения с США в 1946 году Сталин возобновил военно-промышленную мобилизацию, пожертвовав даже восстановлением разрушенной войной экономики. Как и в предыдущие циклы, это сопровождалось массовыми репрессиями. Как и в начале 1930-х годов, для подавления крестьянского сопротивления Сталин использовал голод — на сей раз его жертвой стала недавно присоединенная Молдавия.

Мы видим, что возникший во время Гражданской войны определенный сценарий поведения Сталина неоднократно повторялся в каждом кризисе, с которым сталкивался диктатор. Цикличное использования насилия давно известно как главный признак сталинизма, но важно понять, что его корни восходят именно к Гражданской войне. Все те уроки и предубеждения, которые Сталин вынес из нее, остались с ним в течение всего его долгого правления. Сталин начал свою карьеру на войне, он на ней так и остался. Поэтому чтобы понять Сталина, необходимо понимать его как диктатора на войне с того дня, когда он впервые надел военную форму красного командира во время Гражданской войны, и до последнего момента, когда его похоронили в мундире генералиссимуса.

Записал Андрей Мозжухин