Тысячу лет не виделись

«Наконец-то, мы — братья». С этих слов, произнесенных Папой Римским Франциском, началась историческая встреча на Кубе между двумя предстоятелями — Римско-католической и Русской православной церквей. После столетий взаимного отчуждения, упреков и обвинений Папа и патриарх обменялись наконец братским поцелуем. Почему это столь важно — разбиралась «Лента.ру».

Православная и католическая церкви всерьез рассорились более тысячи лет назад. В основе раскола лежали причины как мирского, так и религиозного свойства. С того момента, как пала Западная Римская империя и на ее месте образовался конгломерат варварских королевств, из которых со временем выкристаллизовалась империя Карла Великого, трещина в отношениях Востока и Запада все больше расширялась. Римские епископы считали себя обладающими безусловным первенством и вселенской юрисдикцией как преемники святого Петра, константинопольские патриархи же опирались на решение Халкидонского собора, который в 28-м правиле провозгласил приоритет Константинопольской патриархии над «ветхим Римом». С вопросами о главенстве церкви тесно сплелись проблемы власти светской и богословские разночтения. В итоге все это привело к Великому расколу, начавшемуся со взаимных проклятий и отлучений римского кардинала Гумберта и константинопольского патриарха Михаила Керулария в 1054 году и окончательно оформившемуся десятилетия спустя.

С тех пор пропасть между «папежниками и латинянами» с одной стороны и «восточными схизматиками» с другой становилась все глубже. У обеих сторон накопилось друг к другу немало претензий: одни вспоминают разграбление крестоносцами Константинополя (когда было осквернено множество православных церквей, а древние реликвии вывезены в страны Западной Европы) и преследования православных в Речи Посполитой, другие — гонения на католиков в России в XVI-XVII и XIX веках, когда многие католические и униатские храмы были переданы православным.

Нельзя сказать, что православные и католики не пытались покончить с разногласиями и восстановить единство церкви. В 1274 году на Втором Лионском Соборе, специально созванном для примирения, Папа Григорий X заключил унию с православной церковью. Но союз практически сразу, что называется, затрещал по швам. Слишком разные политические цели преследовали те, кто ратовал за единение. И спустя три года Собор восточной церкви признал его ничтожным.

Еще одна попытка сближения произошла в XV веке. И опять же по политическим причинам. В 1439 году константинопольский патриархат, столкнувшись с угрозой османского нашествия, согласился на Флорентийскую унию с Ватиканом. «Да возрадуются небо и земля! Мир возвратился на краеугольный камень Христа: два народа уже составляют единый; мрачное облако скорби и раздора исчезло; тихий свет согласия сияет снова!» — говорилось в хартии Флорентийской унии.

Тогдашний митрополит Киевский и всея Руси Исидор был сторонником унии, на соборе его возвели в сан кардинала и назначили папским легатом. Но в Москве Исидора, который и без того не пользовался популярностью, посадили под замок, окрестили «латинским прелестником» и осудили как отступника.

В 1453 году под натиском турок-османов пал Константинополь. В глазах русских людей это стало закономерной карой за вероотступничество. Спустя шесть лет русская церковь соборно изменила порядок избрания митрополита — отныне он избирался собором русских епископов с согласия князя Московского. И следующий предстоятель, Феодосий, уже носил титул Митрополита Московского и всея Руси. Это на первый взгляд незначительное изменение титулования было очень важным как с религиозной, так и с политической точек зрения. Русская церковь фактически стала автокефальной, а Москва начала восхождение к статусу «Третьего Рима».

При папском дворе идею соединения церквей, тем не менее, не оставили. Результат попыток вернуть «восточных схизматиков» — многочисленные униатские церкви, признающие власть Папы, но совершающие богослужения по византийскому обряду.

В начале XIX века, когда в России правил император Павел I, в результате его своеобразной внешней политики сложилась парадоксальная ситуация: православный русский самодержец согласился на просьбу рыцарей Мальтийского ордена принять над ними покровительство и стал великим магистром этой католической организации. С этим не согласился Ватикан. Чтобы как-то снять возражения Рима, император — неизвестно, насколько всерьез — задумался о соединении католицизма и православия. Папа Пий VII идею одобрил, но вскоре Павел скончался от апоплексического удара табакеркой в висок, и его мечтания так и остались историческим курьезом.

В самой православной церкви все последующие годы велся спор о том, кем же все-таки считать католиков: еретиками, исказившими Символ веры, или раскольниками, отошедшими от православия. Даже ведущие богословы не могли договориться: если святитель Филарет Московский утверждал, что «земные перегородки до неба не доходят» и что никакую церковь, верующую в Иисуса Христа, нельзя называть ложной, то святитель Игнатий (Брянчанинов) полагал: «Благодать Божия отступила от папистов; они преданы сами себе и сатане».

К середине XX века, после многочисленных потрясений, двух мировых войн и широкого распространения атеизма церковные страсти поулеглись. В 1965 году на Втором Ватиканском Соборе католической церкви была принята совместная декларация папского престола и константинопольского патриархата о взаимном снятии анафем 1054 года.

Не осталась в стороне от этого процесса и Русская православная церковь. Основным контактным лицом со стороны Московского Патриархата был митрополит Никодим (Ротов). Он неоднократно ездил в Рим. Во время одного из таких визитов, когда Никодим прибыл на годовщину интронизации папы Иоанна Павла I, на аудиенции у понтифика у митрополита внезапно остановилось сердце. Пошли слухи о том, что Никодим по ошибке выпил кубок с ядом, предназначавшийся для Иоанна Павла I. Папа также скончался менее чем через месяц.

Так или иначе, но следующий раунд церковных переговоров по сближению состоялся лишь четверть века спустя. В 1993 году в Ливане прошло заседание Смешанной международной комиссии по богословскому диалогу между Римско-Католической и Православной Церквями. По его итогам было принято специальное заявление, которое еще называют «Баламандским соглашением». Этот документ никогда особенно не афишировался, хотя и не скрывался. Текст, в котором РПЦ и Ватикан «взаимно признают друг друга в качестве церквей-сестер», завизировали представитель Московского патриархата, а также представители девяти поместных православных церквей.

Декларация заключала в себе большие уступки с обеих сторон православного-католического диалога. Католики отказались, например, от прозелитизма среди православных и «экспансии за счет Православной Церкви». Православные в свою очередь признавали Восточные католические церкви, активность которых всегда им не нравилась. Наконец, обе стороны отказывались от исключительности — признавалось, что и Католическая, и православная церковь — носители спасения, а достижение единства «не может быть ни поглощением, ни смешением», но должно быть «встречей в истине и любви». Однако, как отметил в мае 2006 года патриарх Московский и всея Руси Алексий II, этот документ «так и не стал для католиков препятствием для насаждения унии и продолжения экспансии на восток». В общем, противоречия и взаимные обвинения по-прежнему препятствовали контактам на высшем церковном уровне.

Нынешняя встреча патриарха Московского и всея Руси Кирилла и Папы Римского Франциска состоялась в момент, когда христианству — в равной степени и западному, и восточному — угрожают многочисленные опасности, когда христиане на Ближнем и Среднем Востоке подвергаются жесточайшим гонениям. Понятно, что ни об объединении церквей, ни о сближении позиций по вопросам литургическим и богословским речи не идет, но сам факт того, что впервые за тысячу лет предстоятели русской православной и римской церквей, обнявшись, назвали друг друга братьями, уже вселяет надежду.

Михаил Куракин