Бойся Европа, близок твой час

Новогодняя история унижения кельнских (а также цюрихских, зальцбургских. штутгартских, хельсинкских) женщин потрясла Европу. Немцы скупили в магазинах все средства самообороны, доставки газового баллончика нужно ждать больше месяца. Начальник кельнской полиции подал в отставку — иначе доверие граждан к правоохранителям не восстановить. Полицаи считали ворон, пока женщин грабили и насиловали, а их самих обзывали и закидывали петардами. Уже единодушно осуждены политики, СМИ, молчавшие три дня, обсудили все варианты депортации и адаптации прибывшего миллиона беженцев, а заодно прокляли фашистов, расистов и ксенофобов и в который уже раз присягнули идеалам европейской демократии. Предрекли погромы, бойся, Европа, близок твой час. Без ответа остается только один вопрос: ну ладно, полицейские давали топтуна, испугавшись обвинений в неполиткорректности, бросили девушек на растерзание (есть впечатляющие видео, снятые на телефон). Но где были мужчины? Среди пострадавших, кажется, не значится ни одна расквашенная мужская морда или порезанный бок.

Неужели никто не заступился за возопивших о помощи? Ну не одни же женщины пришли поглазеть на фейерверк? Неужто в германском мире феминизм победил настолько, что женщина все должна «сама-сама», в том числе отбиваться от толпы насильников? А если таки будут погромы, мужчины что, заползут за плинтус?

Нет, русский мир в этом отношении принципиально иной, со всем размахом своей «инаковости». Встык с первыми сообщениями о кельнских обжималках на наших лентах шла новость о гибели спецназовца Волкова, прыгнувшего на рельсы, чтобы спасти свою собаку. Он не за человека, а за зверя погибающего жизнью трагически рискнул. И следом — вполне дикий случай, показывающий готовность россиянина к действию: в белгородской больнице врач убил пациента на глазах у изумленных докториц за то, что он, мразотина такая, нахамил его (и по совместительству медицинской) сестре. Дело было накануне новогодних праздников со всеми вытекающими. В интернете рукоплещут: настоящие мужики, не бросят в беде, не дадут в обиду. Доктору сердобольно желают многотерпения, чтобы вынес тюремное житье-бытье и покаялся бы, но за девушку он заступился правильно.

Два мира — два кумира. Наши парни — погибающий за питомца и убивающий за обиду сестры — и немецкий бюргер, умеющий прилежно постоять в сторонке, когда глумятся над его женой. Как оскопленной Европе «пережить налет»? Как России укротить своих дебоширов?

В Европе, похоже, не только ослаб мужчина-горожанин, превратившись в холеное, напомаженное существо с сексуальностью особого извода, но и обескровилась государственная машина, обеспечивающая безопасность граждан: государство в его мужской силовой функции. Стерилизацию произвели многочисленные государственные установки, трактующие меньшинства как привилегированную социальную группу. С меньшинствами надо на цыпочках, шепотом, их надо гладить по головке, им и так плохо. Нагадил меньшевик посреди танцпола — прибери и не ропщи. Он это от своей ущемленности в правах сделал. Европейские ценности, выношенные, выпестованные за последние несколько столетий, — главная ценность, главный оплот идентичности. И если бандита из меньшинства осадить «по самое не балуйся», то это уже не Европа получится, а расизм, фашизм, антигуманизм, нетолерантность, поражение принципов. Хотя поражения, похоже, не избежать во всех случаях: не будешь сопротивляться — убьют, будешь сопротивляться — перестанешь быть собой.

Так вот и получилось, что бандиту из ущемленного меньшинства нечего бояться. Задержанные в Кельне, по свидетельству полицейских, орали им в лицо: «А что вы можете мне сделать? Завтра же отпустите!» Меркель вон в новогодней речи говорила, что беженцы — ресурс будущего экономического роста Германии. Руки прочь! Обратный расизм, обратный сексизм стал давно притчей во языцех, меньшинства чувствуют свою силу, ощущают свою власть.

Истории перекосов, считающихся нормой, могли бы уже составить большой и увесистый том. Недавно в США поэтесса, уроженка Марокко, возмутилась составом жюри литературного конкурса: в жюри трое мужчин, и все (о ужас!) белые и (еще хуже) цисгендерные (те, у кого биологический пол совпадает с социальным). Поэтессе ответили, что в жюри бывали всякие, но вот эти двое прекрасно соответствуют своей должности. Не убедило, поэтесса сочла ответ формальным и бесчувственным и написала новую кляузу. И в результате уволили smm-щицу конкурса, посмевшую заступиться за белых цисгендеров. В одном из университетов умер от СПИДа профессор французской литературы, гей. Пригласили другого, француза, почтенного и знающего. Первый вопрос от студентов: а вы гей? Нет? Ну хоть СПИДом больны? Тоже нет? Долой! Студенты устроили забастовку — и преподавателя уволили под формальным предлогом. В конечном счете выходит не хитро скроенное жюри, а нож или член в спину.

Немецкие СМИ потому и молчали первые три дня после актов насилия над женщинами, что знали: втайне желая жестких мер, люди все равно назовут фашистами тех, кто призовет к этим жестким мерам. Поэтому же на площади перед вокзалом у бандитов дежурно проверяли документы и отпускали восвояси с чужими вещичками в карманах и руками, измазанными губной помадой. Очевидцы рассказывают, что один из бандитов, сириец, на глазах у полицейских порвал свое временное разрешение на проживание и заорал: «Ну что вы мне сделаете, что?»

Не выучив слова «Кельнский собор», они наизусть выучили про свободу, равенство и братство и мочат европейцев, лузгая европейские символы веры, как семечки. Они не боятся ничего, в том числе и нежной, гуманной европейской тюрьмы. Дома у них куда хуже.

Все мы видели камеру Брейвика, очевидно, сейчас сладко потирающего руки. Уют, плед, настольная лампа с абажуром, окно с видом (хоть и зарешеченное), компьютер, тренажер. Эти фотографии обошли мир, как и другие фото из европейских тюрем. Рацион, моцион — выходец из Северной Африки о таком содержании может только мечтать. Так почему бы перед отправкой на курорт не обобрать и не облапать белокурую немочку?

Без ответа на вопрос, чего должен бояться преступник-меньшевик, дело с мертвой точки не сдвинется. Без изменения общественного отношения и закона ситуацию не поправить. Если нет страшной тюрьмы и жестокого закона для тех, кто убивает и насилует, в настоящей тюрьме будут жить законопослушные граждане. И вспоминать, на каких великих принципах они возвели свою башню из слоновой кости, ныне окруженную и обгаженную варварами.

А в России — как всегда — обратная сторона Луны, Зазеркалье. Тюрьма страшна, законы свирепы. Мужик не заласкан, не захолен. Парикмахерская раз в два месяца, и то «давайте покороче», маникюр и педикюр — буржуйская придурь. Жесткая жизнь. Проявление подлинной мужественности — порой дикой и бесчеловечной — ценится. Русские мужики на площади отбили бы баб, да еще и погуляли бы по буфету — без жертв не обошлось бы. И вышло бы все равно страшно, и такой же, если не худший, вышел бы тупик. Мы же помним, мы же это видели.

На страны с гуманистической идеологией варвары летят как пчелы на мед. Страны, где жесткая жизнь и закон работает криво, рождают своих варваров. Но со своими варварами разбираться все-таки сподручнее: хотя бы понимаешь, как у них в головах и душах все устроено. Чужак же всегда непонятен до конца, и в этом его преимущество в бою.