Кризисный акционизм

9 ноября около 04:30 утра художник приехал ко главному входу в ФСБ с канистрой бензина. Художник облил бензином дверь. Художник поджег дверь с помощью зажигалки. Художник попозировал нескольким знакомым журналистам и блогерам и произнес речь. Снимки были немедленно опубликованы в сети. Несколько дружественных экспертов наморщили лбы и цокнули языком: ад, двери, огонь, литургия, уууууу. «Павленский стал первым жреческим художником современного русского искусства: художник как священник, литург, жрец и жертва» (thequestion.ru). Сам художник назвал акцию «Угроза», но проходит она по статье «Мелкое хулиганство». И есть шанс, что им и только им она и является. И место ей только в музее МВД, в уголке, где красное коническое ведро и ящик с песком: замысел нулевой, слабая композиция, ноль экспрессии. Ну арестован, ну засудят — так за кражу трусов с витрины тоже засудят, а много ли там протестного? Тоска, скулосводящая зевота. Нет, мы на такое не подписывались.

Сам по себе жанр высокой провокации, ставший неотъемлемой частью современного искусства, отнимающий у людей привычное комфортное искусство, привычный комфортный набор суждений — жизненно важный сок. Маугли не умеют смеяться, говорят антропологи, высмеивать себя же, свои же святыни или страхи может только человек. И это — один из механизмов выживания и развития человеческой цивилизации. Человеку должно быть трудно думать, судить, решать, разрушение привычного, выход из зоны комфорта — основа развития и эволюции. Все эти процедуры, все эти оздоровительные моционы смущения и провокации входят в репертуар современного искусства, в круг его обязанностей.

Но должно же быть какое-то качество исполнения! Сливочное масло заменять машинным просто из неопрятности тоже нельзя. Идея или концепт — не то же самое, что пошлый пафос. Драматургия не может быть подменена дешевой пиарщинкой — стоянием перед камерами друзей на фоне чего-то полыхающего (ой-ой, какой смелый образ). Невозможно со всей звериной серьезностью после Пушкина рифмовать кровь и любовь, морозы — розы, невозможно после «Броненосца Потемкина» Эйзенштейна пускать детскую коляску вниз по лестнице. И баночку со своим дерьмом, увы, нельзя продать как «баночку Мандзони» — ну разве что если, как в том анекдоте, «вдруг кому-нибудь понадобится плохой анализ?». Но на плохие анализы спрос невелик.

Современному искусству есть чем гордиться. И этой красоты из головы не вытравишь.

Оливьеро Тоскани снимает в 2000 году как бы рекламную кампанию для одного из известных брендов одежды: в витринах магазинов по всему миру в одночасье возникли лица приговоренных к смертной казни в США, натянувших на себя разноцветные майки и свитера. Тупик и ступор. Что делать? Так можно или так нельзя? Это кощунство или что?

Он же в 2011 году делает опять же под видом рекламы целующихся политиков: Меркель и Саркози, Чавес и Обама, Папа Римский и имам Каира. Нет смысла говорить, что под видом рекламы мы имеем акцию. Качественную, по-настоящему рисковую, умную.

Общим местом было бы тут напоминать куда более известные достижения на этом поприще Марины Абрамович — классика современной провокации. Вот она выставляет себя обнаженную в 1974 году (!) напоказ, обложившись 72 предметами, среди которых ножницы, нож, хлыст, пистолет с одним патроном и каждый из зрителей может, что угодно сделать ей любым из этих предметов. Она говорит, доказывает: смотрите, какие вы агрессивные, смотрите, чего вы на самом деле хотите.

Или же ее перформанс с ее возлюбленным Улаем 1976 года, когда они двадцать минут дышали рот в рот, соединенный специальным аппаратом, дышали воздухом друг друга, пока один из них не потерял сознание. Любовь бывает очень душной, да. Или вот она укладывается в 1995 году на 700 часов лежать со скелетом, повторяя практику буддийских монахов, которые спят с трупом разной степени разложения, чтобы постичь сущность смерти. Пятьдесят лет великой практики, провокации, которая установила и свой жанр, и свой канон, и свой стилистический ряд.

Арт-группа «Война» — пример более близкий и тоже из непренебрежимых и непренебрегаемых. Акции «Лобзай мусора» (зацеловывание миллиционеров) или «Х.. в плену у ФСБ» гигантский фаллос, нарисованный на Литейном мосту напротив питерского управления ФСБ и поднимающийся вместе с мостом, — вошли в энциклопедии современного перформанса, внесли так сказать свою лепту в общее дело промывания мозгов особенно изощренной кислотой. От акций «Войны» учащалось кровообращение во всех частях социального тела, что и есть главный результат такого рода служения. Обсуждали по телевизору проблемы морали и границы дозволенного, хрипели и выли, кляли современное искусство, думали, как усовершенствовать закон, надо или не надо уважать мнение большинства/меньшинства, задумывались о национальной идентичности. Все это было полезно и занятно, даже если и противно.

Павленский, прославившийся безжалостным обращением с собственным телом — а больше, собственно, и ничем, — вдруг отказался от членовредительства и занялся телосбережением. Граждане решительно разочарованы: горит дверь, а не плоть художника — куда, в какие бездны филистерства катится этот мир? Нельзя придумать, на мой взгляд, акции более мещанской, оглядчиво-аккуратной, чем всего-навсего поджог двери — ФСБ или другого охраняемого (а значит, быстро спасаемого) объекта. Тенденция тревожная: сегодня актор не хочет рисковать своим телом — завтра сбережет копейку на спичках и бензине. Эргономика должна быть эргономной: вскоре можно будет под камеры праздных блогеров незатейливо харкнуть на пол в метро и пробормотать очередную речевку — культурологи, несомненно, и харчок оформят как тонкие концепты, но мы, публика, увидим только деградацию метода и сползание в болото низменного комфорта. Сегодня дверь, а завтра — крыжовник, Ионыч, камин, тапки, живот.

Хочется остеречь художника от этого гибельного пути. Иначе на вопрос «Что случилось с протестным искусством?» придется отвечать «Оно протухло». В принципе, так можно отвечать и сегодня, но трудно отказаться от веры в человека. У него еще много неповрежденных органов и отверстий, а в строительных магазинах много проволоки и гвоздей. Да и мороженых кур хватит на наш век.