Фауст без процента

Главный банкир гитлеровского рейха Ялмар Шахт считается отцом мобилизационной экономики. Его рецепты повторяют те, кто предлагает вводить ограничения на операции с валютой и запускать печатный станок для кредитования промышленности. Но экономическое ноу-хау Шахта не принесло пользы ни ему самому, ни Германии.

«Не могу поверить, что успех Гитлера зависел только от меня. Он нашел бы другие способы и других помощников. Он был не из тех людей, которые готовы сдаться. Вас обрадовало бы, если бы Гитлер погиб без моей помощи? Но с ним бы погиб и весь рабочий класс Германии. Даже вы не стали бы оправдывать это», — так Ялмар Шахт после Второй мировой войны объяснял, как и почему он стал главным банкиром Третьего рейха.

В мае 1933-го Шахт вернулся в кресло управляющего Рейхсбанка, потому что готов был выделить любые деньги, лишь бы «увести с улиц последнего безработного». Об этом двумя месяцами ранее он заявил новоиспеченному рейхсканцлеру, когда Гитлер обсуждал с финансистами пути выхода Германии из кризиса.

Впрочем, сотрудничество Ялмара Шахта с нацистами началось намного раньше их прихода к власти. Еще в феврале 1930-го берлинский бомонд обсуждал брошь в виде выложенной из рубинов и бриллиантов свастики, украшавшую внушительный бюст фрау Шахт. А сам банкир во время визита в США в ответ на вопрос о росте популярности полумаргинальной НСДАП заявил: «Если немецкий народ и дальше будет голодать, появится еще больше гитлеров».

К тому моменту Шахт прославился не только как человек, обуздавший гиперинфляцию начала 1920-х, но и как экономический фрондер. В знак несогласия с новым планом репараций, принятым правительством Германии под давлением западных держав, он довольно громко ушел в отставку с поста главы Рейхсбанка.

«Мое решение не имеет ничего общего с политикой. Это всего лишь поступок уважающего себя человека», — заверял Шахт журналистов и утверждал, что намерен «стать сельским помещиком и разводить свиней». Однако по Берлину ходили упорные слухи о намерении отставника баллотироваться на пост президента.

То, что свиньями дело не ограничится, дал понять и сам Шахт. Когда ему задали вопрос «Что бы вы сделали, если завтра оказались бы рейхсканцлером Германии», он почти молниеносно ответил: «В тот же день я положил бы конец репарационным выплатам».

Немецкий ВВП не превышал 16 миллиардов долларов, экспорт составлял лишь 3 миллиарда, а внешний долг частным кредиторам — 6 миллиардов. Страна в таком положении просто не в состоянии выкладывать ежегодно по 500 миллионов Франции и Великобритании, уверял бывший главный банкир.

И неспроста ближайший сподвижник Гитлера — Герман Геринг — решил в декабре 1930-го встретиться с Ялмаром Шахтом и поговорить не только об экономической ситуации и безработице, но и о внешней политике. Беседа, судя по всему, прошла плодотворно, поскольку уже в январе 1931-го Геринг пригласил Шахта на встречу с фюрером.

«В социальном отношении Гитлер высказывал хорошие мысли,— вспоминал впоследствии Шахт. — В частности, о том, что необходимо избегать классовой борьбы, забастовок, локаутов. Гитлер требовал не устранения частного хозяйства, а руководства частным хозяйством».

Ялмар Шахт наверняка отдавал себе отчет, для чего именно он нужен бонзам НСДАП. Нацистам наличие такого союзника открывало доступ и к немецкому, и к иностранному капиталам. Ведь в числе личных друзей Шахта был, например, глава Банка Англии Монтегю Норман. Отчасти поэтому в гитлеровской «презентации» было гораздо больше националистического, нежели социалистического.

Однако неслучайно немецкие левые упрекали Шахта в том, что, руководя Рейхсбанком, он был «главой не только государства в государстве, но и государства над государством». Он прекрасно знал, как деньги конвертируются во власть. И явно собирался вторично проделать этот трюк с помощью Гитлера. Иными словами, едва ли банкир пошел на эту «сделку с дьяволом» исключительно ради того, чтобы «сделать Германию великой и сильной».

В том же 1931-м американская журналистка Дороти Томпсон поинтересовалась: «Нацисты не смогут управлять страной ни в финансовом, ни в экономическом плане. Кто же займется этим?» 

«Нацисты управлять не в состоянии, но это могу делать я, и я сделаю», — ответил Шахт.

До определенного момента негласные условия сделки выполнялись обеими сторонами неукоснительно. «Именно Шахт на встрече Гитлера с группой германских промышленников в Берлине организовал сбор средств, необходимых НСДАП для решающих выборов в марте 1933 года. Шахт выступал в качестве хозяина на этой встрече, когда был собран выборный фонд в несколько миллионов марок», — говорится в материалах Международного военного трибунала, проходившего в январе 1946-го. В трактовке самого финансиста его роль была скромнее: «В тот вечер в предвыборный фонд было собрано 3 миллиона марок. Гитлер попросил меня распорядиться проведением этого фонда через банковские процедуры, на что я согласился».

Наряду с гарантиями неприкосновенности частной собственности потенциальных спонсоров интересовала и реакция международного финансового сообщества на возможный приход Гитлера к власти. Но фактическое благословение такого влиятельного игрока как Монтегю Норман уже было получено. Осенью 1931 года Шахт познакомил Альфреда Розенберга с главой Банка Англии.

Поэтому беседа Шахта с Гитлером, состоявшаяся в марте 1933-го, была скорее ритуальной. Рейхсканцлер задал именно тот вопрос, которого собеседник от него ожидал. А Шахт дал именно тот ответ, который обеспечивал его возвращение в кресло управляющего Рейхсбанком.

Чуть ли не первое, что сделал новый главный банкир гитлеровской Германии, — ограничил движение капитала. Нельзя назвать эту меру совсем уж экзотичной. Например, в США тогда же были запрещены частные инвестиции в золото. Бушевала Великая депрессия, и либеральные подходы в принципе были не в чести. Но, опасаясь растерять электорат, нацисты не рискнули изымать сбережения населения. Регламентированы были те операции с валютой, которые осуществляли банки и корпорации.

Правда, этот подход кардинально изменил немецкую внешнюю торговлю. «Никогда бы не делал закупок больше, чем имею средств на оплату, и покупал бы как можно больше у тех стран, которые покупают у меня», — такую рекомендацию Ялмар Шахт дал Гитлеру, когда тот поинтересовался, как избежать сокращения валютных резервов. К 1938 году с 25 странами — главным образом восточноевропейскими и южноамериканскими — были заключены торговые соглашения, в рамках которых немецкие закупки кредитовались по специальному компенсационному счету. А продавцы обязались использовать эти кредиты для встречных закупок у Германии.

«Ученые разных стран клеймили эту систему за отказ от хорошо известной всем экономической теории. Однако для меня больше значило не соответствие классической традиции, а то, что немецкий народ должен быть обеспечен необходимыми средствами для жизни. [… ] Подорвав концепцию частной собственности, навязав военные контрибуции, непосильные для экономики, дискриминируя немецкую политэкономию различными средствами по всему миру, отрицая свободу немецких предпринимателей передвигаться и жить за рубежом, навязанный Германии мир — все это потрясло сами основы, на которых строилась традиционная экономическая доктрина», — писал впоследствии Шахт.

Еще одним отступлением от классики экономического жанра стало введение параллельной квази-валюты. В мае 1933-го по инициативе главы Рейхсбанка концерны Siemens, Krupp, Rheinmetall и Gutehoffnungshütte учредили «Металлургическое исследовательское общество» (Metallurgische Forschungsgesellschaft или MeFo). Основной его деятельностью был выпуск векселей, а поручителем по ним выступало государство.

«Если имеются неиспользуемые заводы, оборудование и запасы, должен быть и неиспользованный капитал, залежавшийся в предпринимательских концернах, — рассуждал Шахт. — Изъять этот капитал посредством выпуска государственных займов не представлялось возможным. Вера людей в способность государства платить была подорвана прежними правительствами. Мне нужно было, следовательно, найти способ изъятия этого залежалого капитала из сейфов и карманов, куда он был помещен, без опасения, что он останется там слишком долго и потеряет свою ценность».

«Мефо-ваучеры» позволили Шахту решить эту задачу, а заодно снабдить производителей ликвидными средствами, избегая раскручивания инфляции. За четыре года — с 1934-го по 1937-й — объем выпуска бумаг достиг 12 миллиардов рейхсмарок. Причем около половины этой суммы не предъявлялось для погашения Рейхсбанку. То есть «мефо-ваучеры» использовались либо как средство сбережения, либо как средство расчета. К 1944 году на руках у немцев все еще находились векселя на 8 миллиардов рейхсмарок.

Выпуск квазиденег прекратился в 1938-м. По словам самого Шахта, лишь при таком условии он согласился остаться на посту главы Рейхсбанка. Ведь первая его четырехлетняя каденция к тому времени закончилась.

«Мефо-ваучеры» использовались главным образом для финансирования немецкого ВПК. А Шахт после краха Третьего рейха всячески пытался представить себя последовательным противником гитлеровской военной авантюры.

«Существуют только две причины, которые могут обрушить национал-социалистический режим, — война и инфляция», — согласно мемуарам финансиста, эту фразу он неоднократно повторял Гитлеру.

Тем не менее экономический рост и занятость — только с 1932-го по 1933 год безработица сократилась в четыре раза — Германии обеспечивала прежде всего масштабная программа перевооружения. При этом сам Шахт признает, что в этом случае социальные издержки были меньше, чем при общественных работах: «Для строительства дорог, автобанов, плотин и тому подобных объектов нужно было перемещать рабочих из родных домов, вызывая нежелательные разлуки в семьях и неся большие расходы по их обустройству. Заказы же на производство вооружений для заводов по всей стране обеспечивали трудящихся работой в местах проживания и возможность не расставаться с семьями».

Да и в публичных выступлениях того времени Шахт не просто не осуждал, но защищал выбранную стратегию: «Может быть, в мирное время ни один эмиссионный банк не проводил такой смелой кредитной политики, как Рейхсбанк после захвата власти национал-социалистами. Однако при помощи этой кредитной политики Германия создала непревзойденную военную машину, а эта военная машина в свою очередь сделала возможным достижение целей нашей политики».

Но достижение этих целей не сделало Рейхсбанк «государством над государством». Третий рейх оказался менее подконтрольным финансовой власти, чем Веймарская республика. Нацистские бонзы в обход главного банка страны вывозили валюту и золото. В апреле 1936-го Гитлер вообще передоверил валютный контроль Герингу, при том что Шахт именно его подозревал в незаконном экспорте капиталов.

А меньше чем через полгода Герингу поручили реализацию четырехлетнего экономического плана. Шахт был взбешен. «Ввиду чрезвычайной важности нашей экономики для боеготовности наших оборонительных сил невозможно больше терпеть соседство разнородного сборища государственных управленцев экономикой, непрекращающееся вмешательство посторонних элементов или помехи экономической деятельности со стороны Германского рабочего фронта. Была лишь одна причина для назначения специального уполномоченного по четырехлетнему плану, а именно: облечь этот особый пост авторитетом лица с высоким статусом в государстве и партии, так же как направлять тенденцию развития к достижению желаемой цели. […] В действительности случилось все наоборот. Ведомство уполномоченного по четырехлетнему плану включает несколько сот человек, а чиновники отдельных министерств игнорируются или замещаются по прихоти», — писал глава Рейхсбанка Гитлеру.

Германа Геринга нельзя назвать любимцем гитлеровского окружения. Но Ялмар Шахт был чужд и антипатичен другим «тяжеловесам» Третьего рейха гораздо больше, чем его оппонент. Например, Йозеф Геббельс не мог простить, что глава Рейхсбанка лишил его звания «первого интеллектуала» нацистской Германии. А Генрих Гиммлер, как утверждает Шахт, угрожал ему и требовал подать в отставку, на что финансист якобы бесстрашно призвал СС убраться с его дороги.

У Шахта был карт-бланш, но Гитлер признавал за своим банковским протеже умение «обвести вокруг пальца кого угодно». Фюрер спокойно относился к тому, что это оружие использовалось против его сподвижников — так ему проще было «разделять и властвовать». Однако добиваясь безраздельного контроля над экономикой, амбициозный банкир рассчитывал подчинить себе весь Третий рейх, а эти планы никак не соответствовали гитлеровским.

20 января 1939 года Ялмар Шахт вновь ушел из Рейхсбанка. На сей раз — навсегда. «Сделка с дьяволом» не принесла ему желаемых дивидендов. Но такой ее исход сохранил Шахту жизнь. В отличие от большинства своих недоброжелателей, бывший главный банкир Третьего рейха умер спустя десятилетия после окончания Второй мировой войны — в 1970 году, в возрасте 93 лет.

Александр Бирман