Президентская порка

На форуме Общенародного фронта «За качественную и доступную медицину» президент в очередной раз устроил публичную порку чиновников — небольшую, но эффектную. Прозвучало хлесткое слово «тырить». Народ прильнул к мониторам: публичная порка — жанр востребованный, старинное русское удовольствие. Прилюдно пороли в Новгородских и Псковских землях еще в XIV-XV веках, в Соборном уложении 1649 года значится в качестве меры наказания порка на площади кнутом, в Смуту пороли нещадно и при Иване Грозном — далее со всеми остановками.

Общероссийский народный фронт подготовил нелицеприятный доклад «Народный взгляд на здравоохранение». Как пел Галич, «хорошо он им дал, по-рабочему, в общем, верно осветил положение»: ухудшение идет именно по тем показателям, за которые и боролись. Доступность медицинских услуг снизилась, очереди выросли, дефицит врачей увеличился, а оставшиеся медработники вместо повышения зарплаты получили умножение нагрузки — компьютеризация прибавила бумажной работы, а бюджетные медучреждения перевели часть бесплатных услуг в платные. В прошлом году общее количество визитов к врачам сократилось аж на 7,7 миллионов посещений по сравнению с предыдущим, а количеств приездов скорой — на 22 процента. Как результат — граждане оголтело занимаются самолечением. Общение с государственной медициной становится все более трудоемким, дорогим и рискованным. Один из выводов доклада был совсем радикальным: «А не заморозить ли реформу?»

Драматургия «встречи с народом» вышла безупречная. Сначала выступила многодетная мать Елена из Кировской области: отвела ребеночка к ортопеду, а тот говорит, что у него из инструментов есть только сантиметровая лента, а за всем остальным — пожалуйте ко мне в другую клинику на платный прием. Как так? Потом встал журналист Сергей Бурындин из Еврейской автономной области: чиновники осваивают деньги, говорит он, в Биробиджане медицинские лаборатории остались только частные. Все дорого, воровство, приписки. А когда он, Бурындин, спросил заместителя главы Росздравнадзора, сколько эта ситуация будет продолжаться, тот ему ответил, что для решения этой ситуации нужна директива сверху — и многозначительно указал пальцем на потолок. «Владимир Владимирович, я обращаюсь к вам», — сказал Бурындин. Тут-то Путин и хлестнул Михаила Мурашко, руководителя службы: «Какие вам еще нужны указания, чтобы не тырить деньги у народа из кармана?» Аплодисменты, восторг, воодушевление в зале.

Как всегда в таких ситуациях, Путин был либеральнее и стратегичнее своих коллег-оппонентов. Многодетной матери он порекомендовал знать свои права и пообещал сделать все, чтобы система оповещения заработала. Он возмутился как личным оскорблением тем, что деньги выводят из системы, — государство все до копейки по ОМС выплачивает, и доходят деньги до мест в срок. А тут воруют! У государства, у людей! Он отвечал на замечания об увольнении врачей в точности так, как говорят об этом сами врачи: реформа нужна, нужно повысить эффективность помощи, наша система здравоохранения мощно отстает от ведущих медицинских систем мира — все у нас экстенсивно, расходно, неуклюже. Путин как бы оппонировал докладчикам, мягко возражая и Николаю Говорину, сопредседателю забайкальского отделения ОНФ, делавшему доклад. Цифры, которые называл Говорин, пугали: 17,5 тысяч населенных пунктов не имеют медицинской инфраструктуры. Но Путин уверял: дело же не в том, чтобы просто сократить, а в том, чтобы сделать помощь эффективной, чтобы убрать неквалифицированных врачей, чтобы каждый рубль давал больше отдачи, — и все разошлись не то чтобы успокоенными, но с некоторым чувством исполненного долга.

И вот что удивительно. Режиссура режиссурой, ритуалы ритуалами, но Общероссийский народный фронт выглядит среди других политических сил едва ли не единственным «радетелем за народ». Все вроде бы известно про это сезонное предприятие, «блок беспартийных и единороссов»: ОНФ то оживает (к выборам), то уходит в зимнюю спячку. Однако никакой другой социально ориентированной силы на политическом поле просто нет (не видно, не слышно), никто не ставит вопрос о целесообразности реформ так остро и конкретно, непосредственно по результатам полевых экспертиз. Ну, кричат благотворительные фонды и пациентские организации, выступают отдельные толковые эксперты — каждый о своем, а весомого высказывания не получается.

Можно было бы сказать, что «кремлевские» перехватили, коварно присвоили себе социальную повестку, — но нет, не у кого перехватывать: лежит себе бесхозная.

Но природа не терпит пустоты, а политика тем более, — и вакансию общественных критиков занимают самые что ни на есть лояльные, системные люди и структуры. Пусть ход, технология, пиар — как еще ни обзови, но ведь никто больше этого не сделал.

И все же.

Что мы видели?

Как свои ругают своих. Но свои покритикуют где надо, а где надо — сгладят, скостят. Страшных, смертельных человеческих историй, за которые публично выпороть будет мало, не прозвучало. Свои не расскажут и не спросят о том, что стало с детьми, которым всем миром недособирали на операцию, с теми, кто не сумел в программе «Время» показать фотографию своего малыша или добиться расположения богатого фонда. Они не расскажут и не спросят о смерти роженицы из Ярославской области, где закрыли поселковый роддом. Они не расскажут, сколько людей, отчаявшись попасть к спецу, махнули рукой на свои недомогания и запустили свои болезни до непоправимости.

Вот только «Конструктивная критика» не может быть только внутренним, домашним делом партии власти — экспертизой положения дел в здравоохранении должны озаботиться все политические и общественные силы, хоть сколько-нибудь претендующие на место в электоральном пространстве и сочувствующие согражданам. Свою классовую брезгливость к «бесплатному» и «доступному» им нужно засунуть куда подальше.

Вопрос в том, что таких сил у нас совсем немного.