«Высокие цены на нефть позволили продержаться до 1986 года»

Тридцать лет назад, в марте 1985 года, к власти в СССР пришел Михаил Горбачев. Спустя месяц после назначения на пост генерального секретаря он озвучил «апрельские тезисы», от которых принято вести начало перестройки. Научный руководитель Высшей школы экономики, заведующий отделом Государственной комиссии по экономической реформе при Совете министров СССР в 1989-1991 годах Евгений Ясин рассказал «Ленте.ру», почему Андропову и Горбачеву не удалось преобразовать народное хозяйство, как на это повлияло падение цен на нефть и почему отвергли программу «500 дней».

Начнем с традиционного вопроса: кем вы были, когда началась перестройка и как к ней отнеслись?

Ясин:В 1985 году я был заведующим отделом в Центральном экономико-математическом институте Академии наук СССР. Как и сейчас, мы жили в ощущении приближающихся перемен. Только тогда мы ожидали изменений к лучшему, а теперь непонятно, что нас ждет в ближайшем будущем, куда Россия будет двигаться и какую цену за это заплатит.

Понимание неизбежности перемен у меня и моих коллег было еще до Горбачева, в начале восьмидесятых. Хотя мы и не могли тогда предположить, что они будут связаны с его именем.

Николай Рыжков говорил, что экономические реформы, но в более мягком варианте планировал еще Андропов. При этом в качестве образца он предлагал использовать китайский опыт.

Андропов был, конечно, неглупым человеком, не зря он говорил, что «мы не знаем общества, в котором живем». Но у него не было ясного понимания, что именно нужно делать. Юрий Владимирович пытался что-то предпринять — по его инициативе вышло совместное постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР об экономическом эксперименте в двух министерствах. В одном из них, министерстве электротехнической промышленности, я тогда и работал. Но на самом деле этот эксперимент был продолжением совместного постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР от 12 июля 1979 года «Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффективности производства и качества работы». Ничего нового там не было.

Когда в 1985 году к власти пришел Горбачев, андроповский эксперимент еще продолжался, но уже было ясно, что необходимо проводить более серьезные преобразования. И в 1987 году меня вместе с Григорием Явлинским привлекли к подготовке материалов для июньского Пленума ЦК КПСС и июльской сессии Верховного Совета СССР, после которых Рыжков объявил о проведении в стране экономической реформы.

Да, Рыжков упоминал, что ему тогда с большим трудом удалось отговорить Горбачева от проведения более болезненных и радикальных преобразований.

Николай Иванович Рыжков — очень хороший человек. Никаких личных претензий у меня к нему нет. Но он просто не знал, что делать. Все разговоры о том, что реформы можно было провести помягче, попроще, но в то же время более эффективно, уже тогда звучали несерьезно. Было понятно, что нездоровой советской экономике эти робкие попытки что-то поменять, да еще «в рамках социалистического выбора», помогут слабо. От андроповского эксперимента экономическая реформа 1987 года ушла недалеко.

А в чем выражалась эта реформа?

Расширение самостоятельности предприятий, полный хозрасчет, введение госзаказа вместо государственных директив (хотя госзаказ оставался обязательным и выполнялся строго по государственным ценам). Но этого было уже недостаточно. И многие авторы реформы это понимали, в том числе выдающийся экономист Александр Иванович Анчишкин, который, к сожалению, скоропостижно умер через несколько дней после июньского пленума.

Какую роль в подготовке этой реформы сыграл Джермен Гвишиани, вокруг которого сейчас ходит много конспирологических слухов?

Гвишиани был директором Научно-исследовательского института системных исследований, в котором в том числе и разрабатывали предложения к июньскому пленуму 1987 года. Но его положение обуславливалось не столько должностью, а тем, что он был зятем Косыгина. Гвишиани был типичным советским чиновником, но который искренне хотел улучшить систему. Однако глубинного понимания сути происходящих в стране процессов у него не было. В его институте работали Шаталин, Гайдар и Авен, чьи предложения по совершенствованию экономики Гвишиани со времен Андропова регулярно носил на Старую площадь, где их до поры до времени так же регулярно отвергали.

Но реформу 1987 года готовили не только они. Сильные команды были в нашем Центральном экономико-математическом институте у Николая Яковлевича Петракова, а также у Леонида Ивановича Абалкина в Институте экономики. Через два года, летом 1989 года, когда стала очевидна недостаточность принятых в 1987 году решений, Абалкин пригласил меня в комиссию Совета министров СССР по проведению новой экономической реформы.

То есть получается, что эти два года были потеряны для проведения жизненно важных преобразований в советской экономике?

Конечно, нет. В это время приняли исключительно важные законы «О кооперации в СССР» и «Об аренде и арендных отношениях в СССР», которые стали преддверием изменений отношений собственности. Кооперативы были первыми квазичастными предприятиями в нашей стране. Лишь только после них появились малые предприятия, акционерные общества. Так что говорить, что с 1987 по 1989 год в экономике вообще ничего не делали, я бы не стал.

Когда в 1987 году вы готовили предложения по экономической реформе, учитывали при этом падение цен на нефть в 1986 году?

Так мы об этом тогда даже и не знали. То, что в 1986 году нефтяные цены упали более чем в два раза и что во многом это и стало причиной серьезного сокращения доходов бюджета, мне стало известно только в 1989 году, когда я работал в правительственной комиссии Абалкина. Тогда выяснилось, что бюджетный дефицит в 1987-1989 годах составлял по 20 процентов ежегодно. Но это была закрытая информация, до научной общественности ее не доводили.

Какое влияние падение цен на нефть оказало на советскую экономику?

Это был очень тяжелый удар по ней. Цены на нефть, как я уже говорил, упали более чем в два раза и не росли вплоть до 1999 года. Советский Союз очень сильно зависел от нефтедолларов. Падение доходов бюджета заставило Горбачева занимать деньги на Западе, и год от года внешний долг страны стремительно увеличивался.

Дело в том, что до этого высокие цены на нефть держали на плаву громоздкую и неэффективную советскую экономику. Уже с шестидесятых годов она стала пробуксовывать, начались застойные явления. Думающие люди понимали, что надо что-то делать. Незадолго до отставки Хрущева в обществе бурно обсуждались предложения харьковского экономиста Евсея Либермана по совершенствованию экономической системы. Косыгинская реформа была свернута после ввода войск в Чехословакию в 1968 году, когда советское руководство испугалось, что экономическая либерализация неизбежно повлечет за собой и политическую. Наши вожди всерьез верили в угрозу повторения «пражской весны» в СССР.

Поэтому к 1972 году экономика Советского Союза стала выдыхаться. Но нефтяной кризис 1973 года и последовавший за ним резкий скачок цен на нефть позволили Брежневу поддерживать народное хозяйство в приемлемом состоянии, ничего не делая для его развития. Вот и продержались до 1986 года, а потом все посыпалось. Стало очевидно, что «в рамках социалистического выбора» проблемы советской экономики не решить. Нужно было переходить к рынку, и чем раньше, тем лучше.

Расскажите об экономических программах Рыжкова-Абалкина и Шаталина-Явлинского («500 дней») в 1990 году. Их то противопоставляли друг другу, то пытались соединить.

Сначала я работал вместе с Явлинским в комиссии Абалкина, которую создали летом 1989 года после I Съезда народных депутатов СССР. К осени мы подготовили самую первую программу под названием «Радикальная экономическая реформа: первоочередные и долговременные меры». Это была умеренно-радикальная концепция, рассчитанная на пять лет. В октябре 1989 года ее бурно обсуждали на специальном совещании в Колонном зале, потом все же одобрили. Но II Съезд народных депутатов СССР в декабре 1989 года по предложению будущего члена ГКЧП и представителя промышленного лобби Александра Тизякова ее исполнение отложил на два года.

В правительстве Рыжкова, помимо Абалкина и других людей, понимающих необходимость экономической реформы, было немало и тех, кто вообще не хотел ничего менять. И после II Съезда Рыжков постепенно стал попадать под их влияние. В начале 1990 года он, уезжая с визитом в Малайзию, поручил председателю Госплана и своему первому заместителю Юрию Маслякову разработать другую, нерыночную программу. Абалкин, который тоже был заместителем Рыжкова, в это время готовил программу для Горбачева как будущего президента СССР.

Надо отдать должное Юрию Дмитриевичу, который нашел в себе мужество позвонить Абалкину и признаться, что у него ничего не получается. В результате вернувшемуся из командировки Рыжкову Масляков представил слегка доработанную программу Абалкина, над которой трудились мы с Явлинским. Именно после приезда Рыжкова руководство страны приняло окончательное решение о неизбежности перехода СССР к рыночной экономике.

В марте 1990 года мы разработали еще одну программу радикальных реформ. Но в апреле нас, всех ее авторов, отправили в командировку в Японию, а программу подвергли резкой критике на своем заседании члены Президентского совета, которые ничего не понимали в экономике. Мне рассказывали, что громче всех возмущался писатель Распутин. И Горбачев сдал назад — выступая в Мурманске, он заявил, что переход к рыночной экономике будет осуществляться постепенно, чтобы избежать тяжелых социальных последствий. Но мы понимали, что это невозможно.

И что Горбачев с Рыжковым стали делать после отказа от вашей программы?

Они пошли на поводу у министра финансов Валентина Павлова, который уговорил их вместо либерализации цен провести с января 1991 года обычное повышение цен: на продукты питания в два раза, на хлеб — в три раза. Эту программу Рыжков обнародовал в своем докладе на заседании Верховного совета СССР 24 мая 1990 года. Накануне ночью мы с Явлинским пытались отговорить его от этого шага. Но Николай Иванович от нас лишь отмахнулся. И когда он с трибуны объявил о грядущем повышении цен на продовольствие, население в панике устремилось в магазины и смело с прилавков то немногое, что там оставалось.

На этом политическая карьера Рыжкова фактически закончилась. Через три дня председателем Верховного Совета РСФСР избрали Ельцина, который сразу заявил, что Россия рыжковскую программу исполнять не будет, а разработает собственную.

И после этого Явлинский ушел в правительство РСФСР и стал готовить программу «500 дней»?

К Ельцину он ушел по моей рекомендации. Еще в начале года Явлинский вместе с Михаилом Задорновым и Алексеем Михайловым написал документ с очень эффектным названием «400 дней доверия», который они рекомендовали для проведения рыночных реформ в РСФСР. В отличие от нашей концепции, у них в центре внимания были не финансовое оздоровление и либерализация цен, а массовая приватизация.

В мае 1990 года из Верховного Совета РСФСР мне позвонил мой старый товарищ Сергей Красавченко, который стал расспрашивать про эту программу. Я ответил, что ее писал Явлинский. Спустя некоторое время новый председатель Совета министров РСФСР Иван Силаев назначил его своим заместителем.

А как «400 дней доверия» превратились в «500 дней»?

По инициативе Петракова и Явлинского летом 1990 года Горбачев с Ельциным смогли договориться о разработке на основе «400 дней доверия» новой программы экономических реформ, которую затем назвали «500 дней». Еще сто дней пришлось добавить в процессе работы над ней. Ельцин тогда открыто говорил, что Рыжков и Абалкин со своими идеями отстали от жизни, что они только мешают проведению подлинных реформ.

Но ведь потом пытались соединить «500 дней» с программой Рыжкова-Абалкина?

Это уже было осенью. В начале сентября Верховный Совет РСФСР без особых дискуссий утвердил программу «500 дней». Но тут стал колебаться Горбачев. Я подозреваю, что на него в этот момент сильное давление оказали консерваторы из ЦК КПСС. В итоге Верховный Совет СССР отправил программу «500 дней» на доработку. Вот Горбачев в качестве компромисса и предложил создать новую комиссию под руководством академика Абела Аганбегяна, которой поручил скрестить обе программы: «500 дней» и рыжковско-абалкинскую. Мне тогда тоже пришлось принять участие в этой работе.

Насколько эта идея была жизнеспособной?

Абсолютно нежизнеспособной. В итоге получился винегрет из совершенно разных программ. Ее даже и не пытались толком реализовать. Когда в декабре 1990 года Рыжкова на посту премьера сменил Павлов, он стал бороться с экономическими проблемами своими методами: обменивал банкноты номиналом в 50 и 100 рублей, повысил цены на продукты питания.

А когда в конце 1991 года за реформы взялся Гайдар, ситуация была настолько критической, что на написание программ времени уже не оставалось. Егор Тимурович сразу приступил к конкретным мерам, к разработке проектов постановлений и указов. В целом его действия соответствовали нашей мартовской программе 1990 года и программе «500 дней».

Как вы думаете, если бы те реформы, которые проводил Гайдар в начале 1992 года, были бы осуществлены годом или полутора годами ранее, они были бы менее болезненны?

Конечно, было бы легче. Любые преобразования нужно проводить вовремя. Если бы реформы были проведены в 1989-1990 годах, то страна вышла бы из трансформационного кризиса не в 1998 году, а намного раньше. Но надо всегда помнить, что реформы никогда не бывают безболезненными. Всякая реформа — это настоящая революция.

Как сейчас вы относитесь к перестройке?

Перестройка сыграла очень важную роль в истории нашей страны. Причем нельзя сказать, что она определила ее будущее. Но перестройка создала обстановку перемен, подготовила к ним общественное сознание. К сожалению, она так не привела к подлинной демократической революции, как многими ожидалось.

Тем не менее я считаю, что наибольших успехов Горбачев достиг не в экономике (он никогда не считал себя большим ее знатоком), а именно в политической сфере. Гласность, проведение свободных выборов, восстановление многопартийности — все это его заслуга.

В начале беседы вы сказали, что нынешнее время очень похоже на обстановку в стране накануне 1985 года. Как вы думаете, возможны ли в России в ближайшем будущем перемены, подобные перестройке?

Как и тогда, перед нашей страной стоит выбор из двух вариантов. Но теперь мы либо возвращаемся к курсу на рыночные и демократические преобразования, который избрали в 1991 году, либо замыкаемся в себе, пытаясь в каком-либо виде воссоздать прежнюю советскую империю. В таком случае о каком-то серьезном экономическом развитии России можно будет забыть.

Окончательно наша страна этот выбор еще не сделала. Он определяется прямо сейчас, на наших глазах. От того, какой вариант предпочтет Россия, в конечном итоге и будет зависеть ее дальнейшая судьба.

Андрей Мозжухин