«Вернуть все как было при бабушке»

В этом году ЕГЭ исполнилось 15 лет. За эти годы отношение к экзамену в обществе стало более позитивным. Многие считают, что российские выпускники прежде не имели равных возможностей, но ЕГЭ их уравнял. В профессиональном сообществе такого единодушия нет. Некоторые учителя замечают, что подготовка к ЕГЭ настолько захватывает их коллег, что вместо изучения предмета они с младших классов натаскивают детей на тесты. Член Общественного совета Минобрнауки, учитель русского языка и литературы московской школы № 57 Сергей Волков рассказал «Ленте.ру» о влиянии ЕГЭ на школьное образование и о том, в какой сложный период вступает сегодня российская школа.

«Лента.ру»: Какие у вас впечатления от ЕГЭ в этом году?

Волков: Средний балл в этом году вырос. Гораздо больше высокобалльников. Многие коллеги писали, что у их учеников и 100, и 98 баллов. И это при том что экзамен по русскому языку в этом году заметно изменили. Вопросы с выбором ответа — а их было 30 с лишним — заменили на вопросы другого типа, сократив их количество. К новому формату надо было привыкать. Многие опасались, что результат будет хуже. Но оказалось иначе.

Почему?

Одни считают, что свою роль сыграло сочинение, которое ввели в этом году. Это заставило ребят прочитать дополнительно какое-то количество книжек, что позитивно отразилось на их подготовке. Другие видят причину в том, что сократилось количество вопросов в тесте по русскому языку. Хорошо это или плохо — другой вопрос. Но у меня сложилось впечатление, что экзамен стал легче, и результаты выше именно поэтому. По крайней мере, я не заметил никаких особых прорывов в преподавании русского языка, которые могли бы это объяснить.

В прошлом году экзамен по литературе в Москве сопровождался скандалом. В этот раз как все прошло?

В тот год волна недовольства поднялась из-за того, что сильным ребятам занижали результаты, а апелляции проходили в крайне недружественной атмосфере. В общем, жалоб было много. Тогда глава столичного департамента образования Исаак Калина собрал открытую встречу, куда пригласил учеников, родителей, учителей и тех, кто проверял работы. Все закончилось сменой руководства московской команды ЕГЭ. В этом году все говорят, что ситуация изменилась. Атмосфера на апелляциях благожелательная, родители и ребята пишут в соцсетях, что эксперты говорили с ними заинтересованно, у них не было позиции «умрем, но ни балла не поднимем».

Ваши ученики сдавали?

Нет. В этом году у меня не было ни выпускного, ни девятого классов, и я наблюдал за происходящим как бы со стороны. Это очень полезно. Позволяет спокойно, без суеты и волнений пообщаться с коллегами, оценить общую ситуацию, подметить частные случаи. Вот, например, девятиклассники после ГИА рассказывали, что им надо было выписать сказуемое, а оно состояло из двух слов и занимало 18 клеточек. Но в графе ответа их было всего 17. Что делать? Учителя-то им говорили, что на правильный ответ клеточек должно хватить. Некоторые дрогнули и вписали только одно слово. Мы связались с разработчиками, а они говорят, что это недоразумение, надо было хотя бы часть второго слова вписать. Но в инструкциях не сказано, что можно часть слова вписывать и это зачтут... А другому мальчику работу и вовсе не засчитали, потому что все его ответы сместились на одну строчку. Они все правильные — но не на той строчке.

Но это же технические накладки. Хотя все равно обидно.

А вот другой случай. Выпускник пожаловался, что на апелляции по русскому языку ему не подняли балл, потому что эксперты не согласились с его формулировкой проблемы, поднятой в экзаменационном тексте. Ученик пытался аргументировать свой выбор, но закончилось все тем, что проверяющий достал бумажку, где были перечислены проблемы, поднятые в тексте. И формулировки ученика среди них не было… Что это за список? Кто его составлял?

Когда смотришь на это дело со стороны, иногда кажется, что все поражены каким-то безумием. Влезет ли ответ в клеточки? На той ли строчке этот ответ написан? Все это, конечно, чрезвычайно важно, потому что от этого зависит судьба, но вообще-то неважно нисколько — с точки зрения высшего смысла.

Подготовка к этому «безумию» много времени отнимает от изучения самого предмета?

Это зависит от конкретной школы и конкретного учителя. Если учитель не поражен страхом перед ЕГЭ, то времени он потратит немного. Он учит предмету и лишь на последнем этапе осваивает формат проверки знаний. Но часто к ЕГЭ детей начинают готовить уже с начальной школы. Все промежуточные работы им дают в похожем формате, и такая форма обучения как подготовка к тестам становится главенствующей. Эта форма становится главнее содержания. А что такое это содержание? Ну вот должен я научить ребенка правильно писать слово «корова». Меня не должно волновать, как у него проверят это знание. Дадут ли четыре варианта написания, чтобы выбрать правильный, дадут ли слово с пропущенными буквами или вообще дадут пустую строчку, куда он это слово впишет рукой. Если я его хорошо научил, он справится в любом случае, при любой форме спрашивания. У нас же этот принцип заменился натаскиванием детей на конкретный формат. А стоит его немного изменить, у всех шок. Про то же самое, но иначе спросили — и как будто все новое.

То есть принцип «чем раньше, тем лучше» тут не работает?

В большинстве случаев нет. Бывают, конечно, исключения. Вот взволнованные родители берут ребенку репетитора. За два или три года до ЕГЭ. Если это хороший репетитор, то он занимается не только подготовкой к экзамену, но и пытается развить ребенка, дает более сложные и разнообразные задачи, дает дополнительное чтение, пытается увлечь. То есть заполняет те пустоты, которые неизбежно возникают в условиях массового образования.

Стало быть, с приходом ЕГЭ школьное образование стало хуже?

Мы сейчас говорим о филологическом образовании, и оно уж точно не улучшилось под влиянием ЕГЭ. Вот наглядный пример. В ЕГЭ по русскому языку детям надо написать короткое сочинение по определенной композиционной модели: назвать проблему представленного им текста; раскрыть ее в трех-пяти предложениях; сказать, что думает автор об этой проблеме; высказать свое мнение и аргументировать свою позицию. Это вполне нормальная структура высказывания, но лишь одна из многих. И мы, получается, учим ребенка одному-единственному шаблону. К чему это привело за несколько лет существования обязательного ЕГЭ? Ученик, садясь писать — неважно что, неважно о чем, — выдает текст именно в формате ЕГЭ. Вы только представьте, каким идиотизмом это выглядит при иных коммуникативных задачах, в системе иных речевых жанров. И мы с великим сожалением встречаемся с этим уже даже на всероссийской олимпиаде по литературе. А туда, как вы понимаете, приезжают самые лучшие. Шаблон ЕГЭ постепенно забивает все остальное.

Ну вот сочинение ввели вам в помощь...

Это отрадный факт. Пусть пока сочинение не влияет на оценку ЕГЭ, а лишь является условием допуска к экзамену. Это попытка противостоять однообразию шаблона ЕГЭ и предложить ученикам возможность писать о разном и по-разному. Ведь ученик тут свободен в выборе литературного материала. Давая ему тему без указания конкретного произведения, мы моделируем нашего выпускника как свободного читателя — человека, совершающего выбор. И важно, что так же свободно ребенок выбирает форму высказывания. Это хорошая возможность разнообразить палитру шаблонов. Ведь даже в советской школе дети учились писать сочинения в разных жанрах. А сейчас попроси написать «как я провел лето» — и получишь текст в жанре ЕГЭ…

Если отбросить гандикап подготовки к ЕГЭ, как выглядит сегодня школьное филологическое образование?

Сейчас школьное образование стоит перед очень серьезным выбором. Продолжать ли развитие или консервировать традиции. С первого сентября вводится новый образовательный стандарт (ФГОС) для основной школы. По нему начнут учиться те, кто перешел в пятый класс. В новом стандарте не прописано предметное содержание. Там есть требования к результатам: что должны уметь дети на выходе. На каком материале их будут этому обучать, стандарт не определяет. В прежнем стандарте все это было прописано, вплоть до названия произведений, которые надо прочитать. Теперь же образовательную программу школа разрабатывает самостоятельно. Но чтобы ее чем-то наполнять, в дополнение к стандартам разработаны примерные образовательные программы. В них и вошел весь содержательный материал.

Тогда чем новый стандарт отличается от старого?

Тем, что эти программы — примерные. Я, учитель, могу взять примерную программу и, ориентируясь на нее, составить свою. Это дает определенный маневр и свободу. Эти программы за последний год прошли масштабное обсуждение на краудсорсинговом ресурсе wikivote.ru. Представьте себе: несколько миллионов заходов на этот ресурс. Такого масштабного обсуждения еще не было. Программы были разобраны по косточкам и снова собраны, дополнены наиболее интересными и важными предложениями. Вместо узкокорпоративного творчества мы получили вполне пригодный продукт, созданный огромным коллективом.

Я принимал участие в разработке программы по литературе. Мы понимали, что все богатство российской литературы в те часы, что отведены на предмет, втиснуть не получится. Мы видим, во что превратилось преподавание сегодня, когда огромный список обязательной литературы пытаются впихнуть в ограниченное количество часов. С пятого по девятый классы у ребят всего порядка 450-470 уроков. Нельзя за это время освоить сотни произведений. Дети перестают читать, у них хватает времени только на то, чтобы пробежать текст по диагонали или прочитать его краткий пересказ.

Значит, надо что-то выкидывать?

Мы сократили общий список и предложили учителям, составляя программу, ориентироваться на три группы элементов. Группа «А» — произведения, которые нельзя не прочесть, — например, «Капитанская дочка», «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Ревизор». У нас их набралось полтора десятка. Группа «Б» — авторы, которых нельзя не прочесть. Скажем, Тургенев написал много рассказов. Читайте любой — главное, чтобы опция «Тургенев» была в программе представлена. То же самое с повестями Гоголя, маленькими трагедиями Пушкина, лирикой. Независимо от того, какое произведение выберет учитель, ученик все равно познакомится с творчеством Гоголя и Тургенева. Пусть учитель сам выбирает, какое именно стихотворение Ахматовой он сможет прочесть с учениками. Главное, что позиция «Ахматова» — обязательна и защищена программой.

В третью группу вошли большие блоки тем или жанров — например, произведения о войне или о природе. Здесь учитель свободен выбирать и автора, и произведения. Такой вот получился трехступенчатый конструктор, дающий возможность, оставаясь в общих рамках, совершать во многом предопределенный, но выбор. Чувствовать себя свободным и одновременно нести за свой выбор ответственность. Эта программа принята, выложена на сайт Госреестра, и все могут ею пользоваться. На ее основе научные коллективы, издательства и сами учителя могут создавать свои авторские программы.

Мои поздравления.

Не все так радостно. Параллельно свою концепцию филологического образования разработала Ассоциация учителей литературы и русского языка (АССУЛ), возникшая как проект одного из отделов Администрации президента. Само собой разумеется, что все, что имеет административный ресурс такого уровня и соответствующее финансирование, растет как на дрожжах. Да и пусть бы росло, если бы не отчетливо консервативное стремление вернуть все «как было при бабушке». Вот и их филологическая концепция направлена не на развитие, а на консервацию. Из страха, что единое образовательное пространство страны вот-вот почему-то должно разорваться…

С чего же они это взяли?

Видимо, их вдохновил пример историко-культурного стандарта, в котором после долгих споров историки зафиксировали точки зрения на те или иные события. И теперь на основе этого стандарта пишутся разные учебники, но с одинаковыми трактовками спорных моментов истории.

В литературе тоже спорные моменты нашли?

Филологи тоже решили что-то закрепить и утвердить. Только это, слава богу, не точки зрения, а списки книг. Концепция фактически цементирует огромный список обязательного чтения, возвращая нас в советскую эпоху. Список этот заведомо невозможно освоить, но он очень удобен для тех, кто будет создавать проверочные материалы для ЕГЭ. Ведь как только мы даем учителям право выбора, тут же начинают нервничать те, кто отвечает за итоговую аттестацию. Как же мы сформулируем для экзамена вопрос, если один учитель читал «Станционного смотрителя», а другой «Барышню-крестьянку»? Им это очень неудобно.

Но программы уже приняты, в отличие от концепции с неопределенным статусом.

Да, программа, в отличие от концепции, это действующий документ с юридическим статусом. У нас есть Закон об образовании, ФГОС и примерная программа к нему. Точка. Но поскольку история с концепцией растет из Администрации президента, тут уже не отмахнешься, несмотря на законодательство. Минобру пришлось создавать согласительную комиссию под эгидой Российской академии образования, которая долго работала, чтобы как-то сблизить примерную программу и концепцию. Многое в этой концепции удалось смягчить, поменять, сделать более вариативным. Она напечатана, но статуса до сих пор не имеет. Правда, теперь на арену вышла и Госдума: спикер Сергей Нарышкин создал рабочую группу по разработке концепции преподавания русского языка и литературы, которая впервые соберется 6 июля. Предполагаю, что обсуждаемая ныне концепция ляжет в основу будущей концепции от Нарышкина, который уже руководил работой по историко-культурному стандарту. Видимо, и литературному образованию уготовано нечто подобное.

Что же они так тянутся ко всему простому, ровному и единому?

Это предсказуемая реакция, о которой мы предупреждали, когда принимался новый стандарт. Для нашей страны с ее историей, идеологией и системой ценностей, оказывается, гораздо важнее не общие умения учеников (например, умение понимать и анализировать текст), а чтобы один конкретный набор текстов прочли во всех школах страны. Государство полагает, что эти содержательные вещи тоже являются теми скрепами, которые объединяют огромную территорию и огромный народ. Это серьезная позиция, и надо ее принимать во внимание. Особенно в нашей политической ситуации. Стандарт же, который вступает в силу сейчас, растет из совсем другого времени, более либерального по своему духу, и является как бы посланием из тех времен — нам нынешним. Он явно сейчас не ко двору, и вызывает раздражение именно этим. Поэтому и есть стремление переделать его, заполнить то, что кажется в нем пустотой, дать ему идеологическое наполнение. Сначала в области истории, как самого идеологического предмета. Теперь пришла очередь литературы.

Грустно слышать.

Это еще не все. Есть крайний полюс, к которому очень не хочется дрейфовать. Закон о единых учебниках по математике, истории, русскому языку и литературе от депутатов Яровой и Никонова. Еще они хотят внести в закон норму, которая не позволит учителю работать без учебника. Сейчас я могу отложить учебник в сторону и работать без него. Яровая же хочет заставить меня «проходить» конкретный учебник. Это самая крепкая удавка, какую можно придумать. Ведь учебник — это не просто список произведений, как в программе, которые я могу по-своему компоновать и что-то свое о них рассказывать. Тут все уже скомпоновано и все рассказано. Осталось только выучить. Полагаю, Яровую с ее учебниками специально выставили в качестве пугала, чтобы все испугались и согласились на менее жесткий вариант от АССУЛ. Хоть и консервативный, но хотя бы вменяемый.

Чем это грозит?

Тем, что мы так и не научим детей читать. Чтобы привить ребенку любовь к чтению, учитель должен предлагать ему что-то интересное и новое. Он должен иметь возможность принести книгу, которая только вчера получила литературную премию, но ее нет ни в каком списке и учебнике. А детей зачастую цепляет что-то новое, актуальное. Он потом через это придет к классике, но интерес к литературе ему надо прививать сейчас, посредством тех книг, которые ему интересны. Для этого у учителя должна быть хоть какая-то свобода маневра. Нам же предлагают новый вариант обожествления и сакрализации классики, чтобы мы очень серьезно относились к литературе. Не читать, а почитать — с серьезной миной. Но мы же работаем с детьми. Как можно не понимать этого?

Что по этому поводу думают учителя?

Печаль моя в том, что опросы учителей показывают, что многие за единый учебник. И психологически это вполне объяснимо. Они хотят, чтобы им твердо сказали: «Учите этому, и это с вас спросят». И чтобы больше ни о чем не думать. Чтобы не было подвохов на экзамене. Чтобы не мучиться с выбором, а потом еще и отвечать за то, что выбрал что-то не то. Но это тупиковый путь. Это происходит от общей усталости учителей: «Отвалите все. Вы так задолбали со своими бумагами, отчетами и планированиями. Покажите нам ту тропку, по которой надо идти, и не трогайте». Это очень печальная картина.

Сейчас же еще появился закон о защите детей от вредной информации. И недавно моему выпускнику, а он уже первокурсник, не продали в магазине «В круге первом» Солженицына, потому что ему нет 18. И то же самое с произведениями, которые мы проходим в школе. Любой родитель может пожаловаться на учителя, который читает с детьми «вредные» для их возраста книги, и прокуратура придет с проверкой. Это тоже сильно давит на учителей.

Такие случаи были?

Недавно в Ижевске был случай, когда учительница читала с детьми роман Эмиля Ажара, и какой-то родитель пожаловался, что там есть слово «проститутка». Была серьезная проверка, но за учительницу вступились другие родители, и директор, и СМИ. В итоге все закончилось хорошо, но нервы помотали изрядно. Или вот на всероссийскую олимпиаду по литературе, которую я имею честь возглавлять, кляузы пишут в Администрацию президента. Упрекают нас в том, что мы даем детям произведения авторов-эмигрантов, таких как Набоков, Бродский, Довлатов, которые покинули нашу страну, а значит — предали ее и несут чуждые нам ценности. Эти авторы видят мир пессимистически, и детям этого давать нельзя.

Вы не шутите?

Какие тут шутки! Начался новый этап навешивания идеологических ярлыков. И стиль этих посланий пугающе знакомый: «Все это происходит в годы трагических испытаний, ныне выпавших для нашей Родины! Всероссийская олимпиада выглядит каким-то уродливым призраком прошлого, господства постмодернизма, лишь усугубляющим духовный кризис общества…». Эмигрантов нельзя, пессимистических нельзя, а еще нельзя поэта Бориса Рыжего, потому что он… закончил жизнь трагически. И вот сидят мои коллеги по олимпиаде, доктора и кандидаты наук, заслуженные работники образования, и пишут справку в Администрацию президента — о том, что целый ряд известных русских поэтов и писателей закончили жизнь весьма трагически.

А в одной из таких публикаций даже старательно перечислялись и подчеркивались отчества писателей: Олеша Юрий Карлович, Довлатов Сергей Донатович… Посмотрите, их всех что-то объединяет. Догадались, что? В общем, могу сказать, что сейчас время перелома в литературном образовании, и на кон поставлено очень многое. Если мы действительно хотим приобщать наших детей к чтению и к литературе, мы должны дать школе и учителю хоть какую-то свободу и поддержать тех творческих учителей, которые без этой свободы просто из школы уйдут.

Беседовал Роман Уколов