Мертвые без погребения

Опубликованная на «Ленте.ру» статья «Равнодушно и терпеливо» о российско-польских отношениях вызвала недовольство посольства Польши в Москве. В письме, отправленном на имя главного редактора «Ленты.ру», содержались требования не использовать название «Освенцим», когда речь идет о нацистском лагере смерти, находившемся возле этого города, а также не называть расположенные на территории Польши лагеря, в которых в 1920-1921 годах содержались пленные красноармейцы, «концентрационными». Редакция попросила автора публикации, вызвавшей скандал, откликнуться на претензии Варшавы. Предлагаем нашим читателям ознакомиться с его ответом.

Претензии польских дипломатов к статье «Равнодушно и терпеливо» вновь подчеркнули важность той совместной работы историков, которая ведется группой по сложным вопросам под руководством Анатолия Торкунова и Адама Ротфельда.

В эмоциональном ответе польской стороны достаточно сумбурно смешаны очень разные вопросы, на первый взгляд не имеющие между собой связи, — вопрос о страшной судьбе красноармейцев, погибших в польских концлагерях в начале 1920-х годов, и другой вопрос — о немецких лагерях смерти периода Второй мировой войны.

Действительно, в статье упомянуто, что по инициативе министра культуры Российской Федерации Владимира Мединского начат сбор средств на установку памятника красноармейцам, погибшим в польском плену в период советско-польской войны 1920-1921 годов. Польская сторона, как известно, ответила на российскую инициативу отказом, что, к сожалению, было вполне предсказуемым шагом. Между тем в Смоленской области действует мемориальный комплекс, посвященный памяти жертв катынских расстрелов, а на Бородинском поле установлен монумент павшим французским солдатам, к которому ежегодно в памятный день возлагаются цветы.

В настоящее время могильник советских солдат, а кладбищем это назвать нельзя, находится недалеко от Быдгощчи и Гданьска, между цементным заводом и стоком нечистот. Это территория бывшего концлагеря в Тухоли — мертвые без погребения, скорбная ситуация забвения павших. Но что это в сравнении с тем, как эти люди умирали в польском плену?

В Госархиве РФ имеются воспоминания белогвардейского поручика Каликина, прошедшего через тот же лагерь. Он пишет:

«Еще в Торне про Тухоль рассказывали всякие ужасы, но действительность превзошла все ожидания. Представьте себе песчаную равнину недалеко от реки, огороженную двумя рядами колючей проволоки, внутри которой правильными рядами расположились полуразрушенные землянки. Нигде ни деревца, ни травинки, один песок. Недалеко от главных ворот — бараки из гофрированного железа. Когда проходишь мимо них ночью, раздается какой-то странный, щемящий душу звук, точно кто-то тихо рыдает. Днем от солнца в бараках нестерпимо жарко, ночью — холодно... Когда наша армия интернировалась, то у польского министра Сапеги спросили, что с ней будет. "С ней поступят так, как того требуют честь и достоинство Польши", — отвечал он гордо.

Неужели же для этой "чести" необходим был Тухоль? Итак, мы приехали в Тухоль и расселились по железным баракам. Наступили холода, а печи не топились за неимением дров. Через год 50 процентов находившихся здесь женщин и 40 процентов мужчин заболели, главным образом, туберкулезом. Многие из них умерли. Большая часть моих знакомых погибла, были и повесившиеся».

Такая античеловеческая ситуация сложилась во многом из-за того, что Польша в то время не была связана какими-либо международными обязательствами по отношению к военнопленным, в отличие от РСФСР. Советское правительство еще 30 мая 1918 года довело до сведения Международного комитета Красного Креста, что будет придерживаться международных конвенций и соглашений, касающихся Красного Креста, признанных Россией до октября 1917 года. В частности, речь шла и о Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны, принятой по инициативе России в 1907-м. Что же касается Польши, то она лишь в 1925 году присоединилась к упомянутой конвенции. Поэтому вопрос отношения к узникам польских концлагерей может иметь лишь исключительно моральный аспект.

Спор о количестве погибших в польском плену и причинах смертей имеет долгую историю. В 1998 году Генеральная прокуратура РФ обратилась к властям Республики Польша с просьбой о возбуждении уголовного дела по факту гибели в польском плену 83 500 пленных красноармейцев в период 1919-1921 годов. В ответе польской стороны указывалось, что польскими историками достоверно установлена смерть 16-18 тысяч военнопленных по причине «общих послевоенных условий», а о существовании лагерей и истреблении не может идти и речи. Так что возражения, поступившие в редакцию «Ленты.ру», вполне дежурного свойства и базируются на очень старых аргументах.

Согласно заявлениям Адольфа Иоффе, главы советской делегации на рижских мирных переговорах 1921 года, следует вести речь о приблизительно 60 тысячах погибших в польском плену красноармейцах. Доказать эту цифру, как и обосновать иные варианты подсчетов, сейчас крайне непросто. Потрясающая разница в оценке количества погибших в плену вызвана в первую очередь тем, что польская сторона практически не вела учета умерших, поскольку, как уже говорилось, не была связана международными конвенциями, регулирующими правила обращения с военнопленными. В частности, уполномоченные Международного комитета Красного Креста и врач Французской военной миссии д-р Камю после посещения лагерей военнопленных в октябре 1919 года заявили, что они «поражены недостаточностью статистических данных по заболеваемости и смертности пленных». Поэтому немалая часть погибших в плену от болезней (причиной были сильнейшая эпидемия тифа, а также туберкулез и дизентерия), обморожений и голода в итоге была причислена к пропавшим без вести. Если бы Польша тогда действовала согласно нормам международного права, то ее власти должны были бы принять на себя ответственность за тщательный учет военнопленных, за их обеспечение и санитарную ситуацию в лагерях. Особенно тяжелой для пленных стала осень 1920 года и последующая зима.

Неустроенность быта военнопленных — лишь часть проблемы. Ничуть не меньшими были трагические последствия действий лагерных работников и командования. Полпред РСФСР в Польше отмечал 6 января 1922 года: «Арестованных ежедневно выгоняют на улицу и вместо прогулок обессиленных людей заставляют под команду бегать, приказывая падать в грязь и снова подниматься. Если пленные отказываются ложиться в грязь или если кто-нибудь из них, исполнив приказание, не может подняться, обессиленный тяжелыми условиями своего содержания, то их избивают прикладами».

Если отвлечься от неизбежных в данном случае исторических экскурсов и обратиться к сути претензий польского МИДа, в том числе ко мне, как к автору статьи, то они состоят в том, что в Польше с 1918-го по 1939 год, по заверениям дипломатов, концлагерей не существовало. Как же назвать их иначе, если речь в любом случае идет о массовом принудительном заключении пленных, интернированных, политических заключенных (в основном польских коммунистов) и так далее? Конечно же, концентрационные лагеря следует отделять от лагерей для военнопленных, в которых те содержатся в согласии с международными договорными нормами. Но следует еще раз напомнить, что польская сторона не была связана Гаагской конвенцией и даже не стремилась придерживаться соответствующих правил. Так что определение «концлагерь» здесь представляется единственно возможным. К сожалению, весь шлейф негативных ассоциаций, связанных с этим скорбным словом, тоже имеет право на существование.

Другая претензия Посольства Республики Польша в том, что освобожденный в 1945 году лагерь был назван Освенцимом, тогда как, по мнению польской стороны, более верной является формулировка «немецкий нацистский концентрационный лагерь и лагерь смерти Аушвиц-Биркенау». В письме объясняется, что название не должно ассоциироваться с польским городом Освенцим. На самом деле, лучший способ избавиться от ассоциаций — забыть; разве не такую политику ведут сейчас польские власти?

Если же обратиться к историческим подробностям, то вблизи польского города Освенцима был расположен даже не один лагерь, а целых три: Освенцим I был открыт в мае 1940 года, Освенцим II (альтернативное название — Аушвиц-Биркенау) — в начале 1942 года, и Освенцим III (альтернативное название Аушвиц-Моновиц) — в октябре 1942 года. Эти лагеря, как и 39 вспомогательных, входивших в единый комплекс, как знают почти все, были освобождены советскими войсками. Обобщенно лагерный комплекс в российской исторической науке принято именовать Освенцимом. Точно в такой же форме название лагеря присутствует и в русскоязычной версии сайта ООН. Мне доподлинно неизвестно, подавал ли МИД Польши аналогичные протесты в ООН относительно желаемого для него названия нацистского концлагеря, и я буду рад комментарию на этот счет.

Любой образованный читатель в курсе, что в захваченной немецкими нацистами Польше проводилась политика смены исторических названий. Так, Краков превратился в Кракау, а Освенцим — в Аушвиц. Если польская сторона настаивает на использовании именно германской языковой формы, то следует ли сейчас называть Гданьск Данцигом?

Уважаемый г-н Ярослав Ксёнжек, основной мыслью моей статьи было донести читателю, что, несмотря на сиюминутные политические противоречия, у российского и польского народов есть потенциал для сохранения связей. Ваша эмоциональная реакция еще раз убедила меня, насколько важен для этого диалог по сложным вопросам взаимной истории. Надеюсь, что совместная работа историков двух стран принесет необходимые плоды. Честная память о трагедиях прошлого, будь то Катынь или гибель советских военнопленных в польских концлагерях, ужасах холокоста и многом другом, очень важна сейчас, а подмена понятий оскорбительна и опасна.

Дмитрий Офицеров-Бельскийдоцент НИУ Высшая Школа Экономики