«Может быть, она не кричала, а пела?»

Осужденную участницу группы Pussy Riot Надежду Толоконникову на две недели полностью изолировали от внешнего мира — после того, как она передала в «Ленту.ру» «открытое письмо» о рабском труде осужденных и в знак протеста объявила голодовку. Голодовка завершилась 1 октября — по медицинским показаниям. При этом попасть к Толоконниковой до сих пор не могут ни близкие, ни адвокаты. Достоверной информации о состоянии и здоровье Толоконниковой нет ни у кого за пределами мордовской исправительной колонии №14. Адвокат Дмитрий Динзе рассказал «Ленте.ру» о попытках увидеться с подзащитной, а заодно и о порядках в ИК-14.

«Лента.ру»: Дмитрий, вы занимаетесь делом Толоконниковой в принципе или работаете по каким-то отдельным направлениям?

Дмитрий Динзе:Я один из ее адвокатов. Самим уголовным делом не занимаюсь. Я работаю по условиям содержания Нади в колонии, занимаюсь сбором и подачей жалоб, ее условно-досрочным освобождением.

Голодовку Толоконникова объявила 23 сентября. Вы с ней виделись после этого?

Да, один раз. Это было в четверг, 26 сентября, на территории колонии. Там следователь межрайонного следственного отдела СК по Мордовии Михаил Марчков при мне проводил опрос Надежды по ее заявлению. Она указала, что против нее было совершено преступление — заместитель начальника колонии Куприянов угрожал ей убийством и физической расправой. Мы со следователем приехали, нас пропустили, мы зашли в оперативный отдел. Там нас уже ждала женщина по фамилии Позднякова. Эта дама — не сотрудник колонии, это специальный человек из мордовского УФСИН. Она, как я понимаю, курирует Толоконникову в колонии. Дружит с Куприяновым, с начальником ИК-14 Кулагиным, вообще с администрацией.

Толоконникова — единственная, кого так курируют?

В той же колонии еще Евгения Хасис сидит (осуждена на 18 лет за соучастие в убийстве адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой — прим. «Ленты.ру»). Есть также какая-то богатая дама, осужденная за мошенничество. Ну и еще за парой женщин, осужденных по резонансным делам, такой же надзор.

Что было на встрече, как Толоконникова себя чувствовала?

Чувствовала в целом нормально. Опрос продолжался довольно долго, где-то с двух часов дня до семи вечера. Так за это время ее сначала осмотрела врач из медсанчасти, три пробирки крови взяла. Потом местный врач пришел, давление померил. Это была прямо такая намеренная демонстрация, как они о Толоконниковой заботятся и как они ее берегут.

Сам опрос при этом был довольно сумбурным. Следователь Толоконникову спрашивает: ну что, Надежда, как мы с вами общаться будем? Она говорит: как обычно — я говорю, вы записываете. Следователю эта идея не очень понравилась, он дал понять, что хотел бы просто послушать. Тут уже я вмешался. Нет, говорю, давайте по-серьезному все делать. Надежда рассказывает, как она попала в колонию, какое давление на нее оказывалось, как вообще мы пришли к ситуации, при которой замначальника колонии ей угрожает. В динамике все смотрим. Уговорили следователя. Вроде бы все пошло нормально. Я ей воды налил, потом чай пили. Она рассказала про беспредел в колонии, про то, как девушки по 16 часов в сутки на швейном производстве работают и какие копейки при этом зарабатывают. Несколько раз мы прерывались, Надежда пару раз отпрашивалась в туалет…

Вот вы знаете, мелочь, но она очень хорошо показывает, какие нравы в колонии. Позднякова возмутилась: какого лешего осужденная ходит в туалет для сотрудников колонии. Пусть идет в толчок во дворе. А его надо видеть: у животных в стойбище и то чище, он засранный, там дерьма по колено. Толоконникова отказалась, я взял ее за руку, отвел в нормальный сортир. Позднякова губы поджала.

А когда опрос продолжился, Позднякова начала наезжать. Мол, дай расписку, что ты осведомлена о недопустимости дачи ложных показаний и несешь ответственность за клевету. Я говорю: женщина, а вы вообще на каком основании вмешиваетесь? Ну и Надежда, конечно, масла в огонь добавила. У нас, мол, тут опрос идет, а вы, уважаемая, тут вообще никто. Дама явно не привыкла, чтобы с ней так обходились. Фыркнула, выбежала в спаренный кабинет и тут же начала за дверью подслушивать. Да еще и постоянно звонила кому-то, оперативно докладывала.

Я уверен, что и в самом кабинете прослушка была.

На каком основании?

Да фиг их знает, на каком. Паранойя в ИК-14 вообще нормальная. Там же всем сотрудникам видеорегистраторы раздали. Они за пределы колонии без них вообще не выходят.

В смысле видеорегистраторы? Они их на лбу носят?

Нет, к форме крепят. На уровне груди.

Что помешало вам видеть Толоконникову в дальнейшем?

Сразу после опроса, когда она вернулась в ШИЗО, ей отомстили за то, что она так разговаривала с Поздняковой. Так дерзко общаться с сотрудником ФСИН, да еще и в присутствии следователя с адвокатом — их психология однозначно трактует это как оскорбление. И за такое надо мстить. В ШИЗО на Толоконникову напали две женщины, отняли воду, потом забежал сотрудник колонии, схватил ее за плечи, она кричала. Мы узнали об этом, Петя Верзилов, муж Надежды, написал заявление. И, собственно, все. Это была последняя информация о том, что происходит с моей подзащитной и где она вообще.

Но вы же пытались к ней попасть?

Да, все последние 13 дней. У рассказа Толоконниковой о рабских условиях в ИК-14 появилось много дополнительных подтверждений после опроса, который я проводил. Еще фактуру дал президентский совет по правам человека после своей инспекции. Знаете, как с ней поступали в ШИЗО? Ей во время голодовки приносили суп, нормальный суп, а не баланду их эту, свежий хлеб, мясо, накрывали на стол и запрещали убирать или выбрасывать. Иначе проблемы будут. Я Поздняковой об этом говорил — это же пытка, вы чего. Она слилась с темы. Следаку рассказал, он только головой покачал: ну вот так, да, бывает.

Я следователю сказал: нам с вами по этому делу еще встречаться и встречаться. И опросить Толоконникову еще как минимум один раз надо. Тот даже согласился. Я сразу заявил ходатайство об опросе Куприянова и Толоконниковой на детекторе лжи. Попросил истребовать у Куприянова аудиозапись, которую он якобы вел во время разговора с Толоконниковой в своем кабинете. Попросил осмотреть место происшествия — собственно, кабинет Куприянова. Чего у него там такое, на каком основании у него записывающая аппаратура и что это за оперативно-розыскные мероприятия он ведет. Заявил ходатайство, чтобы опросили бывших осужденных. Среди них есть те, кто готов рассказывать о быте и нравах ИК-14.

И вот со всем этим хозяйством мы пытались попасть к Толоконниковой, всякий раз безрезультатно.

Подождите, но вы же адвокат, у вас есть все необходимые документы. На каком основании вас могут не пустить к подзащитной?

Если она без сознания разве что.

Вам так и говорили?

Нет, говорили, что она находится в тяжелом состоянии и содержится в лечебно-профилактическом учреждении.

О ее реальном состоянии кто-то со стороны защиты осведомлен?

Она голодала шесть полных дней. Конечно, слабость была. Точнее ничего сказать не могу. Я пытался к ней пробиться несколько раз. Отказ со ссылкой на тяжелое состояние. В правилах внутреннего распорядка говорится, что близких родственников пускают к осужденным в тяжелом состоянии. Верзилов пробовал — получил ничем не мотивированный отказ. К ней один раз только пустили мордовскую общественно-наблюдательную комиссию. Но она у ФСИН ручная и рассказывает сказки. Ее председатель Геннадий Морозов — сам вроде как бывший сотрудник. Подментованный, как в определенной среде говорят.

И когда была последняя попытка попасть к Толоконниковой?

Накануне, 7 октября. Я написал заявление: прошу предоставить свидание в рамках проверки, которую проводит Следственный комитет. В случае отказа предоставьте медицинские документы или дайте поговорить с главврачом. Попросил привлечь судмедэксперта Леонида Петрова. Он мог бы оценить состояние Толоконниковой и с помощью внешнего осмотра и по медицинским записям.

Приехали утром, подали документы. Спустя два часа выходит прапорщица и выносит отказ — по медицинским основаниям. Документы, говорит, отнесите в канцелярию. Мы с Верзиловым туда идем, а у двери настоящий пост стоит, и у него приказ: Верзилова не пускать, потому что он всем сотрудникам мозг уже вынес своими претензиями. Потом сотрудники вообще от нас заперлись, другие в окна выглядывают. Я звоню в дежурку ФСИН, говорю: вы чего творите-то вообще? После этого дверь открывается, и все сотрудники разбегаются как тараканы. Осталась только женщина в канцелярии. Я ей: возьмите документы. А она в ответ: мне тут еще дальше жить и работать, сами ваши документы берите. Такие вот зарисовки почти каждый день.

По-вашему, это продолжается месть за голодовку и за открытое письмо?

Да. За огласку того, чего ФСИН оглашать ну никак бы не хотела. Толоконникову отрезали от внешнего мира, чтобы она не накаляла ситуацию. В ее письме же не только про ее колонию речь и даже не только про Мордовию. Оно касается всех осужденных в России. Они все страдают от системы. Они в этой системе — скот. Психология рядового сотрудника ФСИН — превратить человека в тряпку и полностью подчинить себе. Эта машина не терпит пререканий и даже просьб. Только приказы, только нажим. Только безусловная личная правота человека в погонах. Альтернативы нет, диалога нет.

Во ФСИН решили, что если они Толоконникову отрежут от внешнего мира, проблема рассосется. Только чем больше они держат ее в полной изоляции, тем больше накаливается ситуация. Они этого не понимают. Не просчитали. Привыкли, что у них все тихо, спокойно. Ну, перерабатывают, по 16 часов работают. Бывает.

Кстати, я общался с одной осужденной и спросил ее про Хасис. И она рассказала, что Хасис сломалась. Любой новичок всегда подвергается дежурному психологическому воздействию. Его кидают из отряда в отряд. Из обычного отряда — в пресс-отряд и обратно. С одной работы кидают на другую. Существует практика заказных рапортов, когда осужденным приказывают подавать их на других — и люди отправляются в штрафной изолятор, лишаются посылок. Хасис не выдержала и пошла по пути наименьшего сопротивления. Она начала дружить с Куприяновым. Перемещается без конвоя, ходит, где ей хочется, хоть это и запрещено тем же Куприяновым. Именно Хасис придумала фишку: каждая осужденная в ИК-14 должна написать заявление, что мы не хотим тут никаких правозащитников, они мешают работать.

В письме Толоконниковой минимум два указания на тяжкие преступления, совершенные в колонии — убийство и нанесение тяжких телесных повреждений.

Я сейчас занимаюсь тем, что пытаюсь расширить предмет исследования вообще. Речь уже не только об угрозах Куприянова Толоконниковой. В собранных материалах есть все признаки статьи 285 УК РФ — злоупотребление должностными полномочиями руководством колонии. Есть факты избиений и оказания психологического давления на осужденных. Все ходатайства я подал, только никак следователя заинтересовать не могу. Он старательно обходит незаконные действия, случаи насилия и убийство. Он расследует только, угрожали Толоконниковой или нет. Ну, как расследует. Например, когда свидетельница показала, что Толоконникова кричала, когда ее хватали, следователь уточнил: вы точно уверены, что она именно кричала? Может быть, она не кричала, а пела, ты все просто не так поняла. Ну да, обычное дело — все поют, когда их хватают и воду отнимают.

Еще один момент расскажу. И он подтвержден судебно-медицинским исследованием. Толоконниковой на швейном производстве вообще запрещено было работать по состоянию здоровья. Эта работа, в силу ее статичности и в силу того, что у Надежды остеохондроз, была для нее медленной пыткой и грозила инвалидностью. В колонии об этом знали, она сама об этом говорила. Руководство наплевало, настроило коллектив против нее и все-таки заставило там работать со всеми мыслимыми нарушениями трудового графика.

Мы уже не только свидания с Толоконниковой добиваемся, мы уже опасаемся, что есть угроза ее жизни. Есть угроза, что если мы не будем помогать и продолжать давить, там всем кислород перекроют, не только Толоконниковой. И мы очень хотим, чтобы руководство ИК-14 понесло ответственность. А в идеале, чтобы и генеральских погон кто-нибудь по итогам этой истории лишился.

Беседовал Андрей Козенко