А наутро я встал - мне давай сообщать, Что хозяйку ругал, всех хотел застращать, Будто голым скакал, будто я песни орал, А отец, говорил, у меня - генерал!
А потом рвал рубаху и бил себя в грудь, Говорил, будто все меня продали. И гостям, говорят, не давал продохнуть - Донимал их своими аккордами.
А потом кончил пить, потому что устал, Начал об пол крушить благородный хрусталь, Лил на стены вино, а кофейный сервиз, Растворивши окно, взял да выбросил вниз.
И никто мне не мог даже слова сказать. Но потом потихоньку оправились - Навалились гурьбой, стали руки вязать, А в конце уже все позабавились.
Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот, А какой-то танцор бил ногами в живот... Молодая вдова, верность мужу храня, - Ведь живём однова! - пожалела меня.
И бледнел я на кухне разбитым лицом, Делал вид, что пошёл на попятную: Развяжите, - кричал, - да и дело с концом!" Развязали, но вилки попрятали.
Тут вообще началось - не опишешь в словах! И откуда взялось столько силы в руках... Я, как раненный зверь, напоследок чудил: Выбил окна и дверь, и балкон уронил.
Ой, где был я вчера - не найду днём с огнём! Только помню, что стены с обоями... И осталось лицо - и побои на нём. Ну, куда теперь выйти с побоями? |