Красный день календаря

7 ноября — годовщина большевистского переворота в России, или Великой Октябрьской социалистической революции. Это событие стало важным этапом в распространении идеи коммунизма по странам и континентам и во многом изменило ход мировой истории. Русские революционеры мечтали о равенстве и справедливости, но в итоге создали одну из самых жестоких тоталитарных идеологий XX века. «Красная империя» уверенно распространяла свое влияние по миру, не выбирая средства и не считаясь с потерями. В этот памятный день «Лента.ру» начинает цикл публикаций о том, как коммунистическая идея прокладывала себе путь к мировому господству. Первый материал — о становлении вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова-Ленина и попытках большевиков насильно принести в Европу новый мир всеобщего равенства.

Владимир Ульянов родился в семье мещанки и потомственного дворянина в первом поколении — до статуса действительного статского советника дослужился его отец. Сын отличался прилежанием в учебе и стал одним из лучших выпускников Симбирской классической гимназии. По свидетельствам современников, до 16-летнего возраста Владимир считался исключительно замкнутым молодым человеком и ни разу не заявлял о своих политических взглядах.

Все изменилось, когда был арестован его старший брат Александр Ульянов. Подававший надежды молодой ученый оказался членом ячейки народовольцев, планировавшей убийство царя Александра III. Чтобы купить взрывчатку, Александр продал свою золотую медаль, но бомба так и не была пущена в дело: заговорщиков раскрыли и арестовали. Из пятнадцати человек пятерых, в том числе Ульянова, приговорили к смертной казни и повесили в Шлиссельбургской крепости.

Мать была безутешна. Она отправила прошение императору, добилась встречи с сыном, когда он был в заключении, и уговорила его просить о помиловании — но вина террориста была доказана, и приговор привели в исполнение.

Младший брат казненного вспоминал: когда о деле Александра стало известно в родном городе, от их семьи отвернулись практически все друзья и знакомые. Общество, по словам Владимира Ульянова, проявляло трусость и малодушие, сторонясь их семьи. Владимира, присоединившегося после смерти брата к студенческим протестам, отчислили с юридического факультета Казанского университета и признали «неблагонадежным» — то есть лишили возможности восстановиться. Эти события подтолкнули Ульянова к тому, чтобы продолжить дело брата — пойти по пути революционного социализма.

Уже тогда он стал думать о полном преобразовании общества. Юноша, как большинство его прогрессивных сверстников, вдохновлялся идеями Чернышевского, Плеханова, Маркса и Энгельса, то есть был социалистом западнического толка, грезил справедливостью и изменением существующего государственного строя.

В 23 года он уже был известным членом революционных ячеек: ездил за границу для встреч с участниками международного движения, а по возвращении объединил марксистские кружки в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». За пропаганду среди рабочих его арестовали и на три года отправили в ссылку, где он существенно расширил свои связи в социалистических кругах и написал более 30 работ по социально-политической тематике.

Он вряд ли предвидел это, но именно тогда закладывался фундамент учения, которое позже станет «красной теологией» — марксизмом-ленинизмом. Его центральная идея — упразднение классов и неизбежное движение человечества ко всеобщему равенству через мировую пролетарскую революцию.

Идеи эти он высказал далеко не первым: здесь Ульянов следовал за другими божествами коммунистического пантеона — немцами Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. Согласно их теории формаций, угнетенная часть человечества непременно восстанет против угнетающей и сметет ее, ликвидировав эксплуататоров как явление — вместе с частной собственностью, разделением труда и прочими атрибутами капиталистического строя.

При этом, как считал Энгельс, в процессе этого перехода погибнут не только классы, но и целые «реакционные народы» — например, западные славяне, но это нестрашно, потому что все это будет сделано ради прогресса. Разделял эти подходы и Ульянов: с его точки зрения, главные угнетатели — русские. «Великорусский шовинизм» он считал одним из главных препятствий на пути к прогрессу, а признаком подлинной национальной гордости — презрение к прошлому и настоящему России.

По замыслу отцов «Манифеста коммунистической партии», мировая революция зависела напрямую от экономического развития отдельных стран и должна была начаться одновременно в передовых индустриальных державах, охватив затем весь мир. Но Ульянов думал иначе: он выдвинул идею о том, что социализм может победить в отдельно взятой капиталистической стране, которая затем поможет трудящимся других стран победить их собственных эксплуататоров. Для достижения этой цели нужно было всеми силами бороться за поражение России, ее «самого реакционного и варварского правительства», в Первой мировой войне. Чем и занялись коммунисты.

После поражения первой революции Ленин (к тому времени за ним уже закрепился этот партийный псевдоним) отбыл за границу: жил в Швейцарии, Франции и Австро-Венгрии, где в начале войны его арестовали, но отпустили благодаря содействию местных социалистов, после чего он вернулся в нейтральную Швейцарию. В революционную Россию Ульянову помогла вернуться немецкая разведка — его по сути использовали как оружие для победы в войне.

Успешный захват власти и заключенный с немцами сепаратный Брестский мир заставили большевиков на несколько лет забыть о границах. В 1918 году, учреждая Коммунистический интернационал (Коминтерн), их лидер заявил, что победа мировой революции обеспечена, а в новых условиях границы не будут иметь никакого значения — тогда, судя по свидетельствам современников, большинство из них действительно в это верило.

Но Всемирная Советская республика недолго маячила на горизонте: мечты большевиков о том, что совсем скоро огонь революции вспыхнет во всем мире, улетучивались очень быстро. Им удалось победить в Гражданской войне — но армия была измотана, плохо организована и не готова к затяжным сражениям с иностранной буржуазией. Народ же, измученный раскулачиванием и голодом, все чаще восставал против новой власти. Бунты жестоко подавлялись, но на борьбу с мировым угнетением сил и ресурсов у большевиков оставалось все меньше.

«Конечно, мы провалились, — говорил Ленин незадолго до смерти, призывая пересмотреть собственную политику. — Мы думали создать новое коммунистическое общество по щучьему велению. Между тем это вопрос десятилетий и поколений... Можно попробовать загнать население в новый строй силой, но вопрос еще, сохраним ли мы власть в этой всероссийской мясорубке».

Эта фраза прозвучала тогда, когда «мясорубка» и не думала останавливаться. Власти и впрямь ненадолго ослабили давление и даже провели ряд либеральных экономических реформ, известных как НЭП (новая экономическая политика), но лишь затем, чтобы несколько лет спустя вернуться к ленинским идеям и ввести плановую экономику, покончив со свободным рынком и частной собственностью. Внешнеполитический курс тоже претерпел изменения: теперь основное направление экспорта революции сменилось с Запада на Восток, в Азию.

Некоторые коммунисты вслед за Львом Бронштейном (Троцкий, возглавлял радикальных интернационалистов) сочли, что после смерти Ленина его идеалы были преданы: его личность превратилась в символ, обозначавший совсем иной курс. Но все, что делала советская власть на протяжении всей своей истории, было проникнуто ленинскими идеями. Правда, теми пламенными и радикальными, которые формировались в революционный период, а не теми, что он высказывал в конце жизни, получив реальный опыт управления государством.

Красный маховик, который он запустил, уже невозможно было остановить. А смена курса на построение социализма в отдельно взятой стране отменяла планы мировой революции лишь на словах.

На деле же изменился лишь метод: теперь движущей силой мировой революции стали не пролетарии всех стран, а Красная армия. В 1925 году Иосиф Джугашвили (Сталин) писал, что РККА должна стать «оплотом освобождения капиталистических государств от ига буржуазии». Вмешательство в дела других стран тоже продолжилось — просто теперь упор делался на поддержку местных коммунистических партий.

Спустя несколько лет в Европе, в том числе как ответ на усиление коммунистических настроений, появились реакционные движения фашистского толка — и борьба с ними стала в советской пропаганде основной задачей. А полная победа коммунизма над фашизмом в 1945 году лишь укрепила его позиции, и эта идеология еще многие десятилетия билась за свое существование со всем миром.

Большевистский переворот в России стал неожиданным, но воодушевляющим примером для европейских революционеров. Казалось, что крушение огромной Российской империи запустит в Европе цепную реакцию — и социалисты надеялись на скорое появление новых советских республик в Старом Свете.

Мир входил в новый век — национальные идеи старого образца больше не увлекали людей, в отличие от представления о «новом человеке», создающем справедливое общество на месте прогнивших империй. Европейские коммунисты верили, что плоть, которую обретал знаменитый марксовский «призрак коммунизма», сильна и прекрасна.

На родине Маркса и Энгельса, в Германии, желание разрушить старый мир «до основанья» имелось у многих — левые радикалы к концу войны активизировались, по всей стране поднимая массы на борьбу. Первой была Эльзасская советская республика — красный флаг поднялся в ней в ноябре 1918 года благодаря революционным матросам. На следующий же день после крушения германской монархии они подняли на ратуше Страсбурга красно-белое знамя с крестом, объявили о независимости, власти народа и упразднении классов. Просуществовало новое государство меньше двух недель: французы на правах страны-победителя в Первой мировой вернули себе отторгнутый немцами регион, а коммунистов разогнали.

В ноябре того же года Совет рабочих и солдат взял власть в Бремене, а в январе 1919-го объявил Бременскую советскую республику. Но уже в феврале, после недолгого сопротивления немецким войскам, советская власть там пала.

Недолго продержалась она и в Баварии — местная Красная армия билась с регулярными войсками упорнее, чем бременская, но уже весной 1919 года при помощи фрайкоров (добровольческих отрядов) немецкой армии удалось сломить сопротивление коммунистов. Некоторые источники сообщают, что среди солдат с красными повязками в Мюнхене был и ефрейтор Адольф Гитлер, быстро сменивший свои взгляды после разгрома красных.

Эти неудачные коммунистические проекты отличались от большевистской революции в России. В первую очередь тем, что в Германии не смогли правильно организовать террор — практически не подавляли силой ни конкурирующие левые движения, ни классовых врагов. Бременская республика, к примеру, пала в том числе из-за того, что банкиры отказались выдавать новому правительству кредиты. Они при этом остались живы — невиданный для настоящих коммунистов гуманизм!

Неудачей закончились и другие проекты советских республик в Европе: чуть больше месяца прожила шахтерская Лабинская республика на территории тогдашней Италии, не выстояли Советы в Люксембурге и в ирландском Лимерике.

Молодое советское государство в те годы продолжало жить идеями мировой революции. Советские посольства вполне открыто вмешивались в дела других стран и, по выражению Ленина, «вносили революционную заразу».

На втором конгрессе Коминтерна в 1920 году представители Советской России пообещали, что не остановятся, пока федерация Советских республик не станет всемирной. После этого советские дипломаты вновь и вновь инспирировали восстания в Германии, которые каждый раз заканчивались провалом. Пытались поднять на борьбу рабочих в Эстонии, Болгарии и Польше — но безуспешно.

Этот курс обозначал прямое противодействие всей мировой системе. Советская власть открыто публиковала тайные документы, пытаясь разжечь конфликты между европейскими державами, и к тому же аннулировала все долги Российской империи, — это лишило ее возможности получать с Запада кредиты и инвестиции.

Внутри страны ситуация была под стать: изможденное военным коммунизмом население, восстания по всей стране, красный террор. Становилось ясно, что победа в Гражданской далась слишком большой ценой. Надежда на расширение власти большевиков за пределы нескольких советских республик гасла.

Смерть вождя мировой революции в 1924 году поставила большевиков в непростую ситуацию: им нужно было выбирать дальнейший путь развития государства. Радикальные интернационалисты, которых возглавлял Троцкий, считали, что курс нельзя менять — Россия должна стать топливом для мировой революции, а поставленных целей не достичь без вовлечения европейских пролетариев. С ним спорил и в итоге победил Иосиф Сталин с ранее непопулярной идеей социализма в отдельно взятой стране. При этом СССР в сталинской доктрине по-прежнему оставался плацдармом, «базой мирового революционного движения».

Внешняя политика при этом стала менее враждебной (хотя бы на словах), что позволило США и Британии участвовать в индустриализации, а троцкистам — встать в оппозицию к властям-бюрократам. Борьба с этой группой влияния завершилась лишь в 1940 году, когда Бронштейн был убит в Мексике агентом Коминтерна. «Троцкистов» при этом использовали как ругательное слово наравне с «фашистами» — то есть приравнивали к прямым военным врагам.

Зародившееся в те годы в европейских странах фашистское движение потому и называлось реакционным, что стало реакцией на коммунистическую угрозу — открытой и агрессивной. Закономерно оно стало идеальной мишенью для международной политики СССР. В 1935 году именно борьбу с фашизмом Коминтерн выводит на передний план международных коммунистических отношений, а идеи мировой революции затмевает антифашистская риторика.

Исходя из нее Советский Союз помогал носителям красной идеологии в Испании. Когда левые республиканцы не смогли удержать власть, низвергнув страну в пучину гражданской войны, им на помощь пришли более 1800 советских военных специалистов. СССР выдал Испанской республике огромный кредит и снабдил ее сотнями единиц военной техники и тоннами продовольствия.

Советские летчики, танкисты, артиллеристы сражались на той войне в составе интернациональных бригад — самых боеспособных подразделений, сформированных из добровольцев со всей Европы.

Будущий испанский диктатор Франсиско Франко одержал тогда победу в том числе и потому, что интербригады ослабли. Левые добровольцы (в числе которых был, например, писатель Джордж Оруэлл, позже обличавший СССР в своих книгах) разочаровались в борьбе с фашизмом во многом из-за жестокости НКВД. Оказалось, что сталинские спецы приехали в Испанию не только бороться с франкистами, но и устранять местных троцкистов: таинственным образом исчез их лидер Андреу Нин.

К апрелю 1939 года все было кончено: националисты, пользуясь поддержкой Италии и Третьего рейха, победили и установили в Испании свою диктатуру. Коммунизм не возвращался в Испанию до самой смерти Франко, а СССР уже готовился дать главную битву в своей истории.

Позиция государства большевиков всегда была мессианской: советская страна целиком посвящает себя борьбе за всеобщее счастье. Правда, эта борьба, как и счастье, была чем-то неопределенным. Но именно противостояние с нацистской Германией стало тем, что внесло в эту священную миссию содержание. Целью ее, однако, как и прежде, оставалось мировое господство, а методом — сталинский «антиимпериализм».

За меньше чем пару лет до столкновения с Третьим рейхом СССР занял часть Польши, а затем насильно присоединил Эстонию, Латвию и Литву, создав на своей территории будущие очаги сепаратизма. Новые приобретения требовалось узаконить, согласовав с союзниками, — и Советский Союз уже в ходе Великой Отечественной войны вдруг распускает Коминтерн. По некоторым мнениям, это было сделано с расчетом на благосклонность США, Франции и Великобритании.

Победа во Второй мировой войне стала не только триумфом сталинского режима, но и главным аргументом в споре о роли и месте Страны Советов в послевоенном мире: после взятия Берлина с СССР уже нельзя было не считаться — это признали все. Вся советская пропаганда с тех пор закрепилась на этой позиции: коммунисты спасли мир от фашизма, и потому представляют собой добро, а их противники — воплощение зла. Именно такой была идеологическая позиция холодной войны с обеих сторон: силы света против злодеев.

В расколотом пополам послевоенном мире сторону выбирать не приходилось: против капиталистического Запада оказались все те, кого Красная армия освободила по пути к Берлину. Новый военный блок получил название Организация Варшавского договора (ОВД); в 1955 году в него вошли ГДР, Чехословакия, Польша, Румыния, Болгария, Венгрия и Албания. Суммарно вооруженные силы ОВД составляли более 7,5 миллиона человек, блок представлял собой альтернативный центр силы мирового масштаба.

По сообщениям историков, почву для такого расширения на Запад готовили давно: советские спецслужбы вербовали агентов, а Коминтерн помогал укрепляться местным коммунистам, которые затем пришли к власти. Советы также следили за всеми горизонтальными организациями, включая спортивные клубы и кружки по интересам: как низовые источники социальных связей они были весьма подозрительны для НКВД.

Во всех странах национализировали предприятия, установили власть коммунистических партий и начали коллективизацию. При этом национальное самосознание небольших европейских народов в соответствии с доктриной Ленина скорее поощрялось, чем подавлялось (в отличие от РСФСР), а кое-где — например, в Чехословакии — даже сохранилась многопартийная система.

Страны-союзники были вовлечены во внешнюю политику СССР: военные специалисты из ГДР участвовали в советских кампаниях в Африке, весь блок был обязан иметь единое мнение по вопросам международных конфликтов.

В начале 1956 года прошел знаменитый ХХ съезд КПСС: тот самый, на котором был развенчан культ личности Сталина. Формально с этого момента отсчитывают период хрущевской оттепели, но с уходом тирана из официальной пропаганды государство не стало мягче реагировать на внешние угрозы.

В октябре того же года в венгерском Будапеште разгорелось антикоммунистическое восстание: его подняли лидеры оппозиции, многие из которых сами были членами коммунистической партии. Повстанцы установили контроль над городом, и сначала советская сторона отнеслась с уважением к «национальной революции» — даже вывела войска из страны.

Но когда венгры решили выйти из Варшавского договора и попросить международное сообщество — то есть западных империалистов — о защите, СССР и его союзники сменили милость на гнев. Будапештское восстание было жестоко подавлено: советская армия обрушила на город артиллерийский огонь, погибли около трех тысяч горожан, более 19 тысяч получили ранения. Лидеры восставших были арестованы и казнены. В Венгрии их по сей день считают национальными героями.

Венгерские события вызвали неоднозначную реакцию. Албанский диктатор-сталинист Энвер Ходжа, позже разругавшийся с Советским Союзом из-за десталинизации, силовое решение поддержал, другие страны соцблока безмолвствовали, а на Западе резко сократилось число коммунистов: из одной только британской компартии вышло около семи тысяч человек.

Следующим потрясением стала Пражская весна 1968-го: словак Александр Дубчек, став главой компартии Чехословакии — одной из главных «витрин социализма», под давлением чешских националистов в ее рядах начал либеральные реформы. Опасаясь повторения венгерского сценария, СССР отреагировал быстро и жестко. Силы ОВД — СССР, Болгария, Польша, ГДР и Венгрия — начали вторжение. Заранее договорившись с армией, они избежали кровопролития и даже репрессий, однако имидж соцблока все равно пострадал: мировая общественность была шокирована танками на улицах древнего города.

Особый вклад коммунисты внесли в такое явление, как терроризм: государство, провозгласившее террор своей доктриной, поделилось опытом без преувеличения со всем миром. Именно при содействии СССР ближневосточные радикалы освоили практику захвата пассажирских самолетов.

Поддержку советского государства получали сепаратисты в испанской Стране Басков. Они были далеки от коммунистических идей, но для СССР было важнее то, что они противостоят режиму Франко, а не то, насколько они идеологически близки коммунистам.

В других случаях — в частности, с немецкой «Фракцией Красной армии» (RAF) — террористы не получали оружия и денег от советских товарищей, но были идейными наследниками российских народовольцев: убивали и грабили ради высокой цели. Их жертвами становились чиновники, полицейские, журналисты и бизнесмены.

В начале 1970-х анонимный опрос жителей ФРГ показал, что четверть молодых немцев в целом поддерживает RAF. Советский Союз здесь выступал как нравственный ориентир: само его существование во многом оправдывало их действия. Но с распадом СССР угас и интерес к идеям, на которых он стоял.

При следующем лидере СССР Леониде Брежневе идеологическая бескомпромиссность Союза стала постепенно смягчаться, переходя от особой роли Страны Советов к риторике прогресса и демократии. А еще позднее Михаил Горбачев уже открыто выступил против идеологической нетерпимости и воззвал к общечеловеческим ценностям.

Коммунистическая идеология и пропаганда были цементом, который удерживал советскую империю. Без них она рассыпалась как карточный домик, а вслед за ней распался и весь соцблок вместе с Варшавским договором.

Почти все союзники СССР в итоге оказались во враждебном ему НАТО и Евросоюзе. Истосковавшиеся по свободе самоопределения восточноевропейские страны стали главными националистами Европы. «Дружба народов», провозглашенная большевиками, оказалась невостребованной без тоталитарной системы принуждения.

Степан Костецкий