«Страшно вспоминать»

Любители поностальгировать по временам Советского Союза считают, что в СССР все было самое лучшее: мороженое, колбаса, транспорт, общепит, самое лучшее в мире образование. И, конечно же, «бесплатная и всеобщая» медицинская система, равной которой в мире не было. «Лента.ру» разбирается в том, каким в действительности было советское здравоохранение и почему его нельзя было назвать ни бесплатным, ни всеобщим, ни передовым.

Филатовская детская больница была далеко не самым плохим вариантом в 1987 году для семилетнего мальчика с хроническим насморком и аденоидами. В приемном отделении мама сказала, что ничего страшного не будет, просто «уберут сопли из горла», а потом она обязательно купит ему килограмм пломбира — потому что после этого нужно обязательно есть много холодного.

Поднявшись в палату, мама закинула в тумбочку с отваливающейся дверцей комплект сменного белья, пару яблок и ушла. День прошел в играх со сверстниками, а ночью мальчик долго не мог заснуть, но все же ближе к утру сон сморил его. Подняли палату часов в 6 и колонной повели на второй этаж, в хирургию, поставив всех в очередь.

В хирургическом кабинете было темно, пахло спиртом, сигаретами и перегаром — от врача, который делал операции. Мальчика усадили и тут же примотали марлевыми жгутами руки к ручкам жесткого кресла. Было жутко страшно, но все только начиналось — голову ребенка примотали к спинке.

«А ну, рот открой! Рот открой, кому сказал!» — рыкнул хирург, разжал мальчику челюсть и запустил в горло какой-то острый инструмент, которым начал скрести по носоглотке. Было ужасно больно, и ни о какой анестезии речь, конечно же, не шла. После операции мальчику выдали серое полотенце (когда-то оно определенно было белым — лет десять назад), в которое сказали отхаркивать кровь.

Никакого мороженого мама, конечно же, ему не купила, но он был безумно рад тому, что уже после обеда та пришла за ним увела из этого страшного заведения.

В 1913 году в Российской империи насчитывалось 1,5 врача на 10 тысяч человек, в то время как, скажем, в Великобритании эта цифра составляла 6,54. Однако через пятьдесят лет советская власть хвасталась тем, что СССР занимает не только первое место по количеству врачей в мире, но и по количеству врачей на гражданина.

Здесь, впрочем, важно понимать, каким образом и за счет чего эти цифры были достигнуты. На заре советской власти большевики столкнулись с ужасным состоянием медицинской системы страны и предпринимали недюжинные усилия для того, чтобы изменить ситуацию.

Тут важно заметить, что советская система здравоохранения должна была радикально отличаться от западной и работать в режиме геополитической самоизоляции. В идеологическом плане врачи должны были способствовать созданию социалистического общества нового образца, а кроме того (что следует из первого пункта), полностью подчиняться государству и партии. Все решения спускались сверху, и медицина как профессия и область знания была лишена возможности саморегуляции.

Новое поколение врачей растили в условиях, когда количество было существенно важнее качества. На выходе получались не мыслящие специалисты, способные разрабатывать собственные методы лечения на основе полученных знаний, а скорее «технари», заучившие определенный набор практик и незыблемых аксиом. Старая гвардия опытных врачей никак не могла помешать этой политике.

Врач Людмила Красина, которая обучалась в одном из ленинградских медицинских вузов в середине 30-х годов, вспоминала, насколько поверхностно им преподавали теорию. «Все профессора хотели, чтобы у студентов были хорошие оценки. На экзаменах они задавали простейшие вопросы и говорили, что если мы будем читать их лекции внимательно, то пройдем».

Профессура выдавала студентам лекции в текстовом виде, однако многие одногруппники Красиной были настолько неграмотные, что читали плохо, и ей приходилось им помогать. И тут важно отметить, что с 1920-х годов в медицинские вузы стали брать абитуриентов рабоче-крестьянского происхождения, а в 1930-х годах из-за нехватки кадров срок обучения сократили с пяти до четырех лет. Все это, конечно же, не могло не сказаться на профессионализме выпускников.

Интересно, что за два года до описываемых событий отец Людмилы, профессор медицины в Первом ленинградском медицинском институте, был арестован. По ее словам, это произошло потому, что он противился такому поверхностному подходу к преподаванию и всего лишь требовал от студентов сдавать экзамены не устно, а письменно. С тех пор Красина не видела своего отца ни разу, и судьба его была неизвестна.

Конечно, с годами ситуация менялась, неграмотность ликвидировали, учебные программы совершенствовались. Но в основе советской системы медицины все равно продолжал лежать тот же принцип: количество важнее качества.

Хорошо иллюстрирует эту ситуацию статья, опубликованная в «Медицинской газете» профессором Витольдом Бржеским из Гродненского государственного медицинского института. Она показывала, что преподаватели старались завышать оценки студентам, так как их работа оценивалась не по тому, удалось ли им передать знания подопечным, а именно по баллам, которые те получают. И если баллы не завышать, то к лекторам возникнут претензии, «а кто же хочет, чтобы ему устроили разбор?» При этом, разумеется, ни качество преподавания, ни уровень знаний студентов не повышается. Не успевающих второ- и третьекурсников дотягивали до выпуска — ведь в их обучение уже были вложены государственные деньги. И такие люди получали профессию и становились докторами.

Бржеский приводит пример, который кажется анекдотическим, и при этом в нем нет ни капли выдумки. Итак, на экзамене одной из студенток задают простейший вопрос: где на поврежденной конечности следует накладывать жгут — над раной или под ней? Она отвечает «под», демонстрируя свою полную некомпетентность.

Однако, когда председатель экзаменационной комиссии уже хочет поставить «неуд», с места встает декан и заводит шарманку о том, что экзаменуемая за свои шесть лет обучения хорошо пела в студенческом хоре и отлично себя зарекомендовала. «Такая аргументация зачастую оказывается вполне действенной», — с сожалением отмечает Бржеский.

Конечно, многие в детстве читали о достижениях советской медицины. Героем советской прессы 70-80-х годов был доктор Гавриил Илизаров, новатор, внедривший уникальный аппарат для быстрого сращивания и исправления костей, который используют до сих пор. В СССР было множество специалистов, действительно любивших свою профессию и творивших чудеса — скорее вопреки, а не благодаря сложившейся системе. Но основная масса медицинского персонала оставалась такой же, как и работники других сфер советской экономики: немотивированной и зачастую малообразованной.

Действительно, помимо общего низкого уровня медицинского образования, врачи получали в целом ту же зарплату, что и, скажем, инженер. То есть в зависимости от квалификации — 100-150, максимум — 200 рублей.

Такая ситуация не только подталкивала врача к взятке — советская медицина и взяточничество были буквально синонимами. Этому активно способствовали и советские граждане, которые быстро привыкли решать все свои проблемы тем, чтобы «занести кое-что хорошему человеку». А уж когда дело касалось здоровья — тут и думать было нечего. «Подарки» были обязательным атрибутом, без которого заходить во врачебный кабинет с серьезным вопросом просто было странно.

Причем нежелание принимать такие взятки зачастую трактовалось советскими гражданами как неуверенность врача в своих силах. Как же так, рассуждали они, деньги не берет, подарки не принимает, значит, работу свою не ценит или не уверен в том, что не сделает хуже. Плохой доктор, видимо.

К зубному же врачу без подарка было вообще лучше не приходить. В одном из номеров журнала «Крокодил» за 1979 год описывается реальный случай, который произошел в стоматологической поликлинике в Тбилиси, где врач требовала за удаление резца бутылку «Букета Абхазии», а за удаление коренного зуба — коньяк.

Эта информация дошла до главврача, после чего было собрано совещание сотрудников, в ходе которого мнения персонала разделились. В то время как одни осудили такую практику, другие нашли, что «здесь нет ничего особенного». А один врач даже сказал: «Если человек сделал добро другому человеку, с какой стати ему не ждать, что его отблагодарят?» Наконец, в поликлинику нагрянула инспекция республиканского министерства здравоохранения, и стоматолога уволили, но эта зарисовка показывает, насколько естественным было получение взятки за то, что входило в профессиональные обязанности.

Таким образом за бесплатное здравоохранение советские люди платили регулярно, и в эпоху брежневского застоя сфера окончательно погрязла в коррупции (справедливости ради стоит заметить, что не только медицина, но и любая сфера экономики СССР). При этом взятки не открывали доступ к передовым методам лечения — в той же стоматологии речь шла о жутких бормашинах, произведенных по зарубежным образцам, которые не использовались на Западе с 30-х годов, металлических коронках, умерщвлениях нерва мышьяком и пломбах из цемента. Иной по качеству сервис получить было невозможно, ведь не было ни соответствующего оборудования, ни специалистов.

Практика обязательного одаривания врача существенно пережила Советский Союз и только недавно начала уходить из обихода россиян. Однако некоторые ее сегменты настолько ритуализировались, что прочно вошли в наш быт. Даже у молодых врачей, учившихся в 2000-х, в совершенно другой реальности, на кухне или в баре можно найти бутылку подарочного дешевого коньяка или домашнюю малиновую настойку в пошлой бутылке в форме лебедя. Выкидывать дары неудобно. Еще сложнее хоть как-то логически объяснить традицию давать нянечке из роддома, выносящей ребенка отцу, деньги — будто она будет отвечать за здоровье и благосостояние малыша, и ее, как духа-покровителя, следует задобрить жертвоприношением.

Вообще, советские роддома — тема отдельная. Большинство женщин, рожавших в СССР, запомнили это заведение не иначе как пыточную. Впечатления можно найти, к примеру, в ЖЖ исследователя советской повседневности Дмитрия Румянцева.

Они рисуют безрадостную картину, в которой в роддоме не разрешалось иметь ни своей одежды, ни даже белья — ходить только в больничном халате на завязках. Причем персонал относился к пациенткам как к обузе, «крадущей у врачей и медсестер драгоценное время, которое они могли бы потратить с большей пользой».

«Зима 1984 года. Ленинград, педиатрический институт, — вспоминает пользователь madlesha. — Отношение ужасное, все разговаривают свысока, всем некогда. Было очень холодно, на улице -25. Воды горячей не было, кипятильник передавать родственникам не разрешали. Мне мама передала в пачке сахара, пользовались тайком всей палатой. В палате нас было 12 человек. Ванной нет, в туалете все на честном слове. Страшно вспоминать…»

Другой пользователь рассказывает о том, как, когда одну из рожениц вырвало в палате, к той подлетела медсестра и заставила убирать за собой, а нетрезвая нянечка перевернула каталку с новорожденными. «Наш первый ребенок умер из-за того, что врачи не пришли. Жена кричала, а они подходили и говорили: "Ну, это ничего, это первые роды, это фигня! Ты терпи, а не ори!" А когда переполошились, было уже поздно», — описывает ужасный опыт bormental_r.

«Конечно, я вовсе не хочу сказать, что во всех советских роддомах было то, о чем вспоминают читатели журнала, — пишет Румянцев в своем посте. — И наверняка были очень хорошие роддома. Таким, например, как говорят, был роддом № 7 им. Грауэрмана, в котором появился на свет я. Но однако весьма показателен факт, что практически однотипные мрачные воспоминания затрагивают роддома в различных городах и в разные годы».

Такое положение дел было для обычных советских граждан, но не для номенклатурщиков. Партийные функционеры пользовались услугами ведомственных поликлиник и больниц, в которых сервис и его качество часто были совершенно другими.

Часто, но не всегда. В уже упомянутой «Медицинской газете» в начале 80-х годов критиковались медицинские учреждения Министерства путей сообщения. Статья, написанная доктором биологических наук Натальей Темурьянц, показывает, как ведомственные ветви системы здравоохранения не только не улучшали, но и усложняли жизнь рабочих.

Она описывает ведомственную поликлинику в Севастополе, расположенную на первом этаже жилого дома, в которой нет половины специалистов. За их услугами железнодорожных рабочих посылают в Москву, Днепропетровск и Симферополь, хотя в паре кварталов от этого здания стоит современный медицинский комплекс. Все только потому, что работники министерства путей сообщения должны обслуживаться в ведомственных заведениях.

Не менее идиотично выглядела и схема снабжения подобных поликлиник и больниц лекарствами. Вместо того, чтобы заказать товар на месте, поликлинике приходилось посылать запрос в Министерство путей сообщения. Более того, у министерства даже существовала своя отдельная служба переливания крови, которая собирала кровь от доноров из различных регионов, где проходила железная дорога, чтобы послать ее в Днепропетровск, откуда ее, после проведения анализов, рассылали на места. Настолько продолжительная и бессмысленная процедура, конечно же, влияла на качество медпомощи.

Невозможность оказания действительно качественной медицинской помощи и оторванность советской научной мысли от мировой привели к тому, что в Советском Союзе появилось множество вполне официальных практик лечения заболеваний, эффективность которых практически ничем не подтверждена.

Одна из них — это аппаратная физиотерапия. Только в СССР и России практиковались методы лечения всевозможных болезненных состояний при помощи УВЧ, магнитного воздействия и прочих сомнительных приборов. Сюда же можно присовокупить и санаторно-курортное лечение, которое по сути никаким лечением не было и представляло собой развитие практики выезда «на воды», любимой дореволюционными врачами. Появилась она, очевидно, не от чудодейственного эффекта тех самых вод, а от слабого развития медицины.

В эту же копилку стоит поместить и «заболевания», которые диагностировали только в СССР и которые продолжают диагностировать в России. Загадочная «вегетососудистая дистония» представляет собой широкий набор симптомов от депрессивных психосоматических расстройств до тяжелых психиатрических и неврологических состояний. Диагноз «остеохондроз» подразумевает просто боли в спине — неважно, какого генеза. А лечение «ослабленного иммунитета» витаминами, интерферонами и прочими фуфломицинами, действие которых практически не доказано, вообще имеет мало общего с медициной. Как и «дисбактериоз», который определяется по абсолютно неинформативному анализу кала.

Неудивительно, что в подобной ситуации как многие граждане позднего СССР, так и современные россияне потеряли доверие к медицине и предпочитают самолечение или альтернативные практики.

Хотя этому есть и другая, более веская причина. Как пишет в своей работе социолог Полина Аронсон, в СССР экспертное медицинское знание концентрировалось исключительно в институциональной среде и передавалось вниз, потребителю медицинских услуг, в форме приказа, вторгаясь в приватное пространство телесности человека. Поэтому сейчас «в первую очередь, экспертное медицинское знание часто видится пациентам как источник опасности для человеческого тела». Медицина непонятна людям, они видят ее как нечто чуждое, враждебное — отсюда и расхожие высказывания вроде «пока жива, к врачам не хожу». Поэтому лечиться граждане пытаются, находя «проверенные средства» и «хороших специалистов» самостоятельно, по слухам и связям. Что, конечно же, приводило к распространению полумагических практик и употреблению препаратов, эффективность которых даже проверить невозможно.

Крах Советского Союза принес и новую проблему — исчезновение доверия к государству как таковому, а значит, и к государственной медицине как таковой. А поскольку времена, когда хоть что-то было ясно и понятно, ушли в светлое прошлое, то и советская медицина видится людям на порядок лучше существующей сейчас, да к тому же бесплатной, честной и всеобщей.

Вероятно, лучше всего этот тезис проиллюстрировал режиссер Никита Михалков в выпуске своей программы «Бесогон TV», где он рассказывал о том, как Билл Гейтс будет чипировать население планеты с помощью прививок от коронавируса. «Но это не те прививки, как от полиомиелита и оспы, как нам в школе ставили», — сказал Михалков. И в этой фразе заключено все: тоска по детству и юности, по стране, в которой было все ясно и понятно, и даже по прививкам от старых добрых заболеваний, а не от придуманного [американцами/китайцами/рептилоидами — нужное вставить] коронавируса.

Михаил Карпов