«Было страшно всем»

30 лет назад празднование годовщины Октябрьской революции в Молдавии обернулось катастрофой. Сперва агрессивно настроенные националисты сорвали демонстрацию в Кишиневе, а затем, вооружившись кусками арматуры и камнями, двинулись на штурм здания республиканской милиции, покалечив пару сотен стражей порядка. Однако ни власти Молдавской ССР, ни руководство Союза не сделали ничего, чтобы найти погромщиков и отправить их за решетку. Более того, милиционерам даже запретили давать им отпор. Это событие окончательно раскололо молдавское общество, что в скором времени привело к войне в Приднестровье. «Лента.ру» вспомнила события ноября 1989 года.

7 ноября 1989 года, в годовщину Октябрьской революции, в столицах всех союзных республик проходили традиционные шествия трудящихся и военные парады. Не стал исключением и Кишинев. Там была запланирована масштабная демонстрация и проход военной техники по центральной улице Ленина (сейчас — Штефана Великого). Ее кульминацией должна была стать торжественная встреча трудящихся и военных с руководителями республики. На трибуне собрались все первые лица: первый секретарь ЦК Семен Гроссу, председатель Совета министров Иван Калин, их заместители и прочее партийное руководство.

Поначалу все шло как обычно, по отработанному за много лет сценарию. Из репродукторов звучала праздничная музыка и песни про борьбу, кумачи и вечно молодого Ленина. Через площадь тянулись колонны представителей городских районов и предприятий под красно-зелеными флагами Молдавской ССР. Трудящиеся приветствовали собравшихся на трибунах и дружно, хоть и без особого энтузиазма кричали «Ур-а-а-а!» в ответ на лозунги из репродуктора. Неожиданно в колонне одного из кишиневских заводов появились румынские триколоры. Милиция поначалу не знала, что делать. Приказов разгонять никто не давал, да и демонстранты с чужими флагами шли молча, без лозунгов и транспарантов. Первые лица республики продолжали приветствовать трудящихся, однако на их лицах появилась плохо скрываемая озабоченность.

Впрочем, появление румынских флагов в 1989 году едва ли было полной неожиданностью для партийных функционеров. Еще в 1970-х годах в Молдавии появились первые группировки, отстаивающие принципы национализма и панрумынизма — идеи, согласно которой население страны принадлежит к румынскому этносу, и потому республика должна войти в состав «исторической родины». Изначально подобные концепции обсуждались на уровне кружков национально-ориентированной интеллигенции, не принимавшей прямого участия в политической борьбе.

Все изменилось с началом перестройки. С 1987 года сперва в Прибалтике, а потом и в других республиках начали появляться политические силы, боровшиеся с консервативным крылом КПСС и открыто заявлявшие о возможности выхода из Союза. Не стала исключением и Молдавия, до этого времени практически не привлекавшая внимания Москвы.

В республике сформировалось множество организаций националистического толка, например, «Ассоциация историков», «Демократическая лига студентов», «Молдавское демократическое движение» и многие другие. Поначалу требования их не были радикальными. Оппозиционеры выступали за перевод молдавского языка на латинскую графику, чтобы достичь большей культурной близости с румынами, придание официального статуса молдавскому языку, замену государственного флага на румынский триколор.

В 1989 году все эти общества объединились в единый Народный фронт Молдавии, и их лозунги резко радикализовались. На свои акции «фронтовики» приносили плакаты «Чемодан — Вокзал — Россия», намекая на то, что русскоязычному населению лучше покинуть страну, и даже «Русских за Днестр, евреев в Днестр» — с намеком на радикальный антисемитизм. Многие из этих активистов, кстати, были членами Коммунистической партии Молдавии, поскольку фронт хотел контролировать деятельность и работу правящей политической силы.

Все лето 1989-го «фронтовики» проводили массовые митинги, апофеозом которых стало Великое национальное собрание в Кишиневе, на которое удалось мобилизовать около 500 тысяч человек. Лозунги были самыми разнообразными: и упоминавшиеся выше требования перевода молдавского на латинскую графику, и проведение социально-экономических реформ, и даже аннулирование последствий советско-германского договора 1939 года, по которому Молдавия закреплялась за сферой влияния СССР.

На фоне столь массового протеста Верховный Совет МССР провозгласил молдавский официальным языком в «политической, экономической, социальной и культурной сферах», русский язык — языком межнационального общения. Был принят закон о возврате молдавскому языку латинской графики.

Это вызвало протесты уже со стороны русскоязычного и преимущественно городского населения. Около 80 тысяч человек на 120 предприятиях республики вышли на забастовку против принятия языковых законов. Со временем эта забастовка расширилась до 200 тысяч участников. В основном она охватила левобережье Днестра. Одним из лидеров забастовки в Тирасполе был Игорь Смирнов, который в будущем станет первым президентом Приднестровской Молдавской республики. В противовес Народному фронту в Молдавии образовалось движение «Унитате — Единство», которое объединяло всех сторонников сохранения страны в составе Советского Союза вне зависимости от национальности. И оно превосходило своих оппонентов по численности.

Но националистам было мало принятия одного лишь языкового закона. Им необходимо было самим войти во власть. А для этого нужна была масштабная символическая победа над представителями старого режима.

Празднование Октябрьской революции подходило для этого как нельзя лучше. Напряжение вокруг колонны с румынскими флагами нарастало и скоро достигло критической массы. Демонстранты из соседней колонны под красными знаменами и сторонники Народного фронта обменялись резкими и эмоциональными замечаниями, и сразу же несколько человек бросились друг к другу с кулаками. Едва ли потасовка была спланированной, однако именно она помогла Народному фронту довести задуманное до конца и сорвать празднование.

Заняв центральную часть площади, колонна националистов резко развернулась в сторону трибуны. Над головами «фронтовиков» взмыли припрятанные до поры до времени транспаранты: «Долой Гроссу!», «Долой мафию!» Досталось и другим высшим партийным чиновникам, как раз стоявшим в этот момент на трибуне. Тем временем другая группа националистов сорвала проход военной техники. Перед машинами вставали женщины в черном со свечами. Некоторые молодые люди пытались лечь на пути техники прямо с детьми. Их оттесняли к обочинам, но своей цели протестующие добились — техника не пошла, а площадь оказалась под полным контролем их сторонников.

Смущенное и растерянное руководство республики попыталось поскорее покинуть площадь. А «фронтовики» начали напирать всей массой нескольких тысяч человек на милицейские цепи и попытались прорваться к трибуне. Началась сумятица. «Ни черта не понятно! Показывают только трибуну. Там — вожди! Кому-то они машут, а кому — хрен их знает. Показывают только их, а демонстрантов — нет. Тут они вдруг все зашевелились, завертелись и куда-то засобирались. Куда? Почему?» — вспоминал позже житель Кишинева кадры трансляции парада.

Трибуна опустела. Милицию теснили к ней. Стражи порядка из последних сил сдерживали демонстрантов, грозивших кулаками и скандировавших «Долой!» Кто-то из милицейского начальства отдал команду, и шеренги правоохранителей распались. Места руководства республики оккупировали «фронтовики» с десятками румынских триколоров. Милиция отступила на другую сторону площади, к зданию Совета министров Молдавии, и начала готовиться к штурму здания.

Но штурма не состоялось. Лидеры протеста понимали, что и так перевыполнили свою задачу. Они не только смогли изгнать с публичного мероприятия ненавистное им советское руководство, но и фактически заняли центр Кишинева, устроив там импровизированный «майдан». Символическая победа превратилась во вполне реальную. До позднего вечера на площадь прибывали сторонники Народного фронта, по всей площади устанавливали триколоры, люди пели и танцевали.

Власти же не только не предприняли никаких попыток разогнать лагерь, но и сделали все, чтобы не допустить конфронтации националистов со сторонниками сохранения Союза, которых в тот день на площади было ощутимо больше. Колонны просоветских демонстрантов, которые не успели принять участие в параде, разводили по домам дворами и переулками.

«У нас в министерстве ни в какую не хотели, чтобы "фронт" шел отдельной колонной. И кишиневский исполком был против, и Гроссу не хотел. С Москвой несколько раз говорили, а 6-го, вчера, после обеда, лично [министр внутренних дел СССР] Бакатин дал разрешение. Если, мол, народ требует, нельзя его сковывать. Так что все это идет из Москвы!» — рассказывал позднее оставшийся анонимным полковник советского МВД.

Следующие два дня республиканское правительство просто сидело и молчало. Представители просоветских общественных организаций и политических объединений, включая достаточно крупное «Унитате», предлагали свою помощь в борьбе с «фронтовиками», однако политбюро молдавской компартии попросту отказалось идти на контакт. Политики были полностью деморализованы, поэтому они, по сути, проиграли сражение, даже не успев в него вступить.

10 ноября 1989 года, в День советской милиции, атмосфера в Кишиневе была наэлектризованной с самого утра. На центральных улицах стояли группы людей, обсуждавшие между собой последние события. Между группами сновали агитаторы. «Идите по селам, по домам, говорите всем: пусть завтра тут будет вся Молдавия с топорами и вилами!» — кричал один из них.

Постепенно толпа стала стягиваться к зданию МВД. На его защиту вышли солдаты внутренних войск в касках и со щитами и обычные милиционеры, их взяла в кольцо толпа из нескольких сотен «фронтовиков» и их сторонников, они свистели, кричали «Позор!», «Долой!», «Нам не нужно правительство и парламент, все это уже есть в Бухаресте». Откуда-то на тротуарах появились горы булыжников, которые оперативно стала разбирать молодежь.

Вскоре первые камни полетели в щиты солдат. У расположенного неподалеку от здания МВД Главпочтамта толпа остановила автобус. Водителя заставили «поделиться» бензином. Им националисты пропитали шарфы и самодельную паклю. Эти импровизированные снаряды поджигали и, раскручивая, кидали в сторону министерства. Из выбитых ранее камнями окон повалил дым.

«Вот тогда было страшно, — вспоминал потом руководитель пресс-центра МВД СССР Юрий Задорожный. — На самом деле. Было страшно всем. Когда на ступеньках крыльца МВД стояли солдаты срочной службы со щитами, их щиты вытаскивали арматурой. Пробивали щиты арматурой и вытаскивали в толпу и избивали. Но был приказ огонь не открывать ни на поражение, ни на предупреждение. Когда этих ребяток стали вытаскивать и избивать, кто-то из этих молодых ребят закричал: "Офицеры! Куда вы смотрите? Нас же убивают?" Слышать такие вещи, причем, когда это реально так, и ты это понимаешь... страшно».

У здания МВД находились две пожарные машины. Одна из них развернулась и начала тушить пламя в здании. Другая направила водомет на толпу. Это позволило солдатам перейти в наступление и оттеснить протестующих. Отдельные активисты Народного фронта звали людей на новый штурм, однако прозвучавшие автоматные очереди — стреляли в воздух, ведь милицейское начальство категорически запретило открывать огонь по демонстрантам — быстро охладили даже самые горячие головы. Толпа постепенно рассосалась.

В тот день пострадали 218 сотрудников МВД и внутренних войск. 36 человек пришлось госпитализировать, двоих — в тяжелом состоянии. По официальным данным, пострадали 77 протестующих, еще 70 были задержаны. Им не предъявили никаких обвинений.

На фоне межэтнических столкновений в Закавказье и Средней Азии, накала политической борьбы в Прибалтике и украинского национального строительства молдавские события могут показаться мелкими. Но они привели в дальнейшем к затяжному кровопролитию.

События 10 ноября произошли при полном попустительстве союзного центра — к слову, точно так же противники независимости в Прибалтике остались без какой-либо помощи от Москвы. Протесты поставили крест на политической карьере Семена Гроссу, преданного сторонника идеи о сохранении Молдавии в составе Советского Союза. Его признали человеком, неспособным установить прочный межнациональный мир в республике. Кишиневские беспорядки показали всем силу националистов и слабость республиканского коммунистического правительства.

Решение о смещении Гроссу было продиктовано также тем, что он был управленцем еще брежневской эпохи и противником перестройки. Сняв своего политического противника, Горбачев и Яковлев открыли дорогу националистам. В частности, новому первому секретарю ЦК молдавской компартии Мирче Снегуру. Уже в июне 1990-го он вышел из КПСС, а позже выиграл безальтернативные президентские выборы при поддержке Народного фронта и принял декларацию о суверенитете.

Его соратник, первый премьер-министр республики Мирча Друк, обратился к русскоязычному населению республики с такими словами: «Молдаване готовы идти до последнего, но не отступать. Если наших объяснений они не примут, тогда будет Ольстер или Карабах. Пусть они четко сформулируют: "Мы не можем здесь жить". Делайте что хотите, братья русские, но у себя!»

События 10 ноября показали тем, кто выходил на протесты и забастовки против языковых законов, что компартия практически без борьбы сдает власть националистам. Это усилило профсоюзную самоорганизацию на традиционно «русском» левом берегу Днестра. Уже в декабре 1989-го прошел референдум о создании Приднестровской автономии, а 2 сентября 1990 года в Тирасполе провозгласили Приднестровскую Молдавскую социалистическую республику (ПМССР), позже переименованную в Приднестровскую Молдавскую республику (ПМР). Возглавили ее именно организаторы просоветского забастовочного движения, что предсказуемо не понравилось новым властям в Кишиневе. Их вялотекущее противостояние к лету 1992 года превратилось в полноценную войну. Спустя три месяца конфликт удалось «заморозить» во многом благодаря российскому миротворческому контингенту, но решить его молдавские власти не могут до сих пор.

Националисты победили в Молдавии не потому, что их поддерживало большинство граждан. И не потому, что местное руководство было недальновидным — оно осознавало опасность Народного фронта для советской системы. Дело в том, что союзное руководство видело националистов лишь «временной издержкой процесса перестройки». Впрочем, партийное начальство на местах тоже не проявляло достаточной инициативы, не использовало потенциал просоветских движений, таких как «Унитате» и движение профсоюзов в левобережье Днестра. Учитывая то, что лояльное советской власти русское и украинское население преобладало преимущественно в городах, власти могли бы подавить протесты не с помощью силовиков, а с помощью самих протестующих. Но отмашек из Москвы не было. Просто центральная власть сама не видела причин бороться за сохранение Союза. И тут интересы Москвы и сепаратистов совпадали.

Дмитрий Плотников