«Глубоко травмированные, тревожные люди»

Советское время, перестройка и даже 90-е давно прошли — дети есть уже у тех россиян, которые родились в начале 2000-х. Однако неспокойные времена оставили в жителях страны настолько глубокий след, что психологические проблемы переходят из поколения в поколение — посредством воспитания и даже сами по себе. По мнению профессора психологии Донского государственного технического университета (ДГТУ) Влады Пищик, от матерей к детям переходит тревога, которая превращает их в «махровых индивидуалистов», не способных ни на большие свершения, ни даже на нормальные длительные отношения с друзьями и любимыми. «Лента.ру» узнала, какие комплексы рождает в россиянах прошлое нашей страны.

Последний опрос ФОМ о счастье показал, что счастье для большинства россиян — это прежде всего здоровье близких, материальный достаток и благополучие в семье. Самореализация и хорошее настроение занимают последние места в рейтинге того, что ассоциируется у россиян со счастьем. Почему так?

Пищик:Тут дело не столько в менталитете, сколько в ментальности. Каждое поколение является носителем определенной ее формы.

В биологии доказано, что повторение даже на генном уровне происходит через поколение. То есть, допустим, мои родители относились к советскому поколению, я училась в советской школе. В то время была такая махровая, застойная эпоха социализма, когда родители транслировали мне ценности, связанные с уважением к старшим, любовью к труду не ради индивидуальных, а ради коллективных целей — и так далее. Родители меня учили, что надо стремиться к построению семьи, иметь постоянную хорошую работу, на которой обязательно надо работать всю жизнь и заслужить там уважение. Это были традиционные позиции в советское время.

Но примерно в 12 лет я начала сталкиваться с людьми (определенная доля которых всегда сохраняется в любую эпоху и составляет примерно 25-30 процентов), которые занимали абсолютно маргинальную позицию. Они уже не верили в социализм, говорили, что это утопия, что все эти партийные съезды — бред… И вот тогда, 12-летняя, я начала задумываться: как же так? Родители мне транслируют одну позицию, но есть люди и с другой позицией.

Когда я училась в университете, шла война в Афганистане, которая точно мне показывала, что не все благополучно в стране и не все так, как говорят. Мы не защищаемся от внешнего врага, как в период фашизма, информация скрывается. Это уже был первый, на мой взгляд, перелом у моего поколения, когда люди начали задумываться: что-то здесь не так.

И вот наконец случилась перестройка. Она, с одной стороны, была интересным событием, необычным и, может быть, подтверждающим некоторые диссидентские идеи. Но перестройка привела к ужасу, потому что плановое хозяйство стало рыночным, рынок стал диким, и, естественно, возникли страх и тревога. Люди потеряли чувство защищенности.

Страх и тревога были тогда сильнее всего, потому что я — поколение переходное (о котором мы как раз и будем говорить), и в моем поколении произошел разрыв, потому что родители транслировали те жизненные установки, которые не соответствовали существующим реалиям.

Перестройка тоже породила очень много негативных моментов. Она ставила ужасные цели: либо идти в предпринимательство, которого все боялись, но многие решились, либо оставаться в нищете. Кто-то погиб даже из-за этого, кто-то смог выжить. Кто-то сумел удержаться на прежних местах и остался в государственных структурах.

Дети, которые рождались в эпоху перестройки, — это как раз поколение информационное. Это дети, которые уже не знают социализма, но видят своих дедушек и бабушек, от которых они, по идее, должны перенять традицию, поскольку она передается [согласно биологии] через поколение. И отчасти они перенимают [традицию], но в искаженном виде.

Как вообще получается, что информационное поколение, которое появилось уже не при СССР, все равно сохраняет в себе эти пережитки прошлого?

Тревога родителей — это очень важный феномен в психологии. Особенно тревожная мать. Та мать, которая, может, даже боится рожать детей, потому что ситуация в стране нестабильная. Из-за этого дети по большей части невротизированы, они ищут способы уйти от той тревоги, которую она им передает. Мать непонятно о каких ценностях говорит, потому что она их не знает, она потеряна между старыми традиционными ценностями и еще не народившимися новыми. Эти дети попадали как бы в вакуум.

Школа, конечно же, тоже сделала свое дело. И вот получается, что единственный способ, единственная ниша, где дети информационного поколения, или поколения Y, могли спрятаться от социальной реальности — это компьютеры, интернет. Именно так и появляются дети, например, с информационной зависимостью. Просто они ищут способ уйти от неприятной реальности, в которой родители ищут, как заработать кусок хлеба.

Получается, что информационное поколение не смогло перенять традицию в чистом виде, поскольку сами родители уже эту традицию отодвигали [на второй план]. Они понимали, что в перестроечное время со старыми традициями не выжить. Они были дезадаптированы, и дети это чувствовали. Они понимали, что ничего постоянного на самом деле нет, все может резко поменяться, надеяться можно только на себя.

Вместе с тем у родителей в такой ситуации оказываются очень сильны воспитательные традиции: в переходное время взаимоотношения между родителем и ребенком строились на том, что детей надо защищать. От чего? Неизвестно. Защищать, может быть, от неизвестной будущности. Этот тревожный тип привязанности очень пагубен для детей.

Как еще сказываются эти страхи на нас — в быту, например?

Делаем вывод: что же вырастет из поколения Y — «информационного»? Это дети, рожденные в начале 90-х. Они вряд ли будут творцами. Они хорошие исполнители, потому что рождены в тревожной среде, но они не могут делать новых открытий (хотя это, конечно, обобщение).

Чуть позже, после информационного поколения, появляется поколение Z — это дети, рожденные в начале нулевых. Они попадают в более благополучную среду, потому что их родители выбрались из этой тревожной обстановки и обрели какую-то стабильность. По крайней мере появился средний класс — это очень важно с точки зрения социологов и экономистов, поскольку поддерживает более стабильную общественную систему. Таким образом, Z — это более благополучные дети, которые, однако, столкнулись с разрухой в стране. Ведь без традиций остались не только люди, но и система образования. Уходят и культурные традиции: книги стали читать меньше, классикой не интересуются, какие-то отдельные вещи утрачиваются, многие дети даже не знают о них.

Сейчас многим из них по 19 лет, и они столкнулись с негативной реальностью, в которой присутствует безработица. Преподаватели в вузах уже не знают, чему учить, а студенты не знают, какие знания им понадобятся, когда они выйдут за пределы учебного заведения. Работать оказывается особо негде, и они соглашаются на менее интеллектуальную работу за более приличные деньги. При этом они очень хорошо ориентируются в информационных технологиях, это естественный инструмент их жизни. Они видят в этом особую сферу. И если раньше люди, например, умели знакомиться на улицах, то сейчас многие знакомятся в интернете. То есть у них появляется новый способ коммуникации, взаимодействия, который уходит от традиции. Традиций уже вообще нигде нет.

И только следующее поколение сможет окончательно отойти от советского прошлого. Это поколение будет поколением большого прорыва. У меня есть предположение, что именно в этом поколении появятся одаренные дети, которые опять приведут нас к традиции. Это только гипотеза, но это похоже на правду, потому что традиция не может надолго теряться — она все равно найдется, потому что в психике человека есть определенные структуры, отвечающие за эти механизмы. Вообще, наша психика старается структурировать окружающий мир. Если это так, то хаос не может долго существовать, и наша психика все равно будет искать возможность завершения гештальта. Это некое повторение. И есть такое предположение, что новое поколение опять будет ценить семью, потому что разрушение семьи — это одно из проявлений новой, инновационной ментальности.

А почему нет середины?

Абсолютно. В «переходном» человеке уже произошел разрыв. И из-за этого расщепления, когда официально декларировалось одно, по факту было другое, а в итоге произошло разрушение, они отвернулись от традиций. Это долгий процесс. Говорить, например, что информационное поколение — не очень хорошие предприниматели потому, что им мешает советское, — это неправда. Им мешает не советское, им мешает тревожное настроение их матерей.

То есть, пытаясь отойти от тотального коллективизма, россияне резко уходят в тотальный индивидуализм, бросаясь из крайности в крайность, и ничего хорошего из этого не выходит?

Например, наркомания и алкоголизм. Алкоголизм порождает традиция советской эпохи, потому что в подростковом возрасте детей дрессировали, а наркоманию порождает феномен тревожной матери.

То есть получается, что эти люди будут маргиналами. В силу своей травмы они будут просто выброшены из общества.

Или, например, агрессия. Это тоже своего рода форма защиты, которой их научили родители в тревожное время. Агрессия — это проявление внутренней незащищенности, потому что всякая незащищенность проявляется в агрессии. Сюда можно отнести отсутствие у людей эмпатии и страх сближаться с кем-то. Я у знакомой спросила: «Сколько твоя дочка уже встречается со своим молодым человеком?» Она говорит: «Ой, да сейчас больше недели никто не встречается». Прослеживается такая неадаптивная связь, когда человеку кажется, что опасно долго с кем-то быть, потому что можно обжечься. По статистике, очень снижен уровень социального доверия среди молодежи. Это опасное социальное явление — когда нельзя долго дружить и долго с кем-то встречаться. На одной работе работать тоже теперь долго нельзя. Сейчас рекомендуется менять работу раз в пять лет. По мнению американских ученых, это якобы помогает избежать эмоционального выгорания.

Какие комплексы развились у россиян на этой почве?

Семейное насилие в различных его проявлениях было всегда. Только в эпоху социализма это замалчивалось, а сейчас стало предметом культа. Сейчас о домашних побоях вы просто чаще узнаете. Писать и разговаривать об этом стало модно. В любой русской и мировой классике вы найдете множество примеров домашнего насилия: у Достоевского, у Мопассана, у кого угодно.

Множество мужчин имеют тяжелую физическую работу и трудятся в тех сферах, где накал тревоги может зашкаливать, — это все стрессогенные профессии, такие как пожарные, полицейские. Очень велика вероятность, что эти мужчины сбрасывают агрессию дома. Это такой тип человека. Они и профессию агрессивную выбирают, и в семье выбирают агрессивное поведение. Этот тип был всегда. Просто различные социальные неустройства провоцируют таких людей. Их психика так реагирует на стресс.

Ну, а в целом каковы дети тревожных матерей и гипотетических отцов? Что происходит с ребенком, каким он вырастает, если в детстве он был лишен нормального общения с вечно загруженными родителями?

Хороший вопрос. Я до сих пор помню уроки литературы своей учительницы Ларисы Павловны — как она рассказывала про Лермонтова, Тургенева… В психологии есть несколько способов передать определенные ценности. Один из них заключается в эффекте заражения. Учителя советской эпохи умели внушать и заражать. После того как мне в школе рассказывали про Лермонтова, мне хотелось все про Лермонтова знать.

Многие мои знакомые жалуются на своих детей, которые не хотят читать. Но многие читают фантастику с телефона или планшета.

Некоторых мужчин матери переходной эпохи перелюбили, и они выросли эгоистами. Разве же это не нормально — не хотеть привязываться к таким мужчинам и идти делать карьеру?

Есть версия, что, притом что культура русских будто бы духовна, чувственная сфера у них блокирована и плохо развита. Многим психологам приходится матерей учить выражению эмпатии. Но связывают это с разными вещами и трудными эпохами, когда лучше было не чувствовать, чем чувствовать, потому что чувствовать было больнее. Блокируешь чувства — и живешь спокойно. То есть получается, что матери не отдают эти эмоции детям, хотя они им нужны, и дети вырастают с различными комплексами. Но это привязывают и к тому, что это культурный феномен, особенность россиян. Якобы в других культурах этого нет.

Кроме того, тревожные матери транслируют непостоянство своим детям и в отношениях. У ребенка [в отношениях] возникает ожидание неприятного. А раз есть это ожидание, то когда заканчивается конфетно-букетный период и начинают проявляться недостатки партнера, люди уже не хотят продолжать отношения, потому что боятся узнавать друг друга дальше. Мы не можем принять эти недостатки и принимаем решение расстаться. Раньше же матери учили детей терпеть.

Но ведь современная женщина не должна быть домохозяйкой и заниматься исключительно воспитанием детей?

Это глубинные архетипические составляющие, а мы говорим о социально-психологическом уровне. Это гипотетический уровень. Эмпирически доказать тенденцию к комплексу жертвы у россиян чрезвычайно сложно.

Почему мы говорим о тревожных матерях, но не говорим о тревожных отцах?

Люди советской эпохи пережили многое: война, блокада, ГУЛАГ. Но если мать уходила работать на военный завод, то дети понимали, зачем это нужно. Они понимали, что речь идет о спасении страны. Советская классика — это когда мать и отец труженики. Только раньше, когда дети были лишены внимания родителей, воспитательную функцию брала на себя школа, детский сад. Получается, советские дети не были брошены на самом деле. Было много институтов, которые помогали их формированию, везде было единое начало, везде была идеология. Все были повязаны одной идеей, что структурировало очень хорошо психику, из-за чего она и была сохранна.

А когда мы говорим о женщине эпохи перестройки, которая вынуждена зарабатывать, речь идет уже не о спасении страны, а о спасении семьи. Нужда — это худший вариант. Потому что одни жировали, а другие надрывались. У народа много негатива с этим связано. И дети не понимали, почему мать так долго на работе, и в школе с ними не занимались нормально. Вот и получилось, что воспитательная функция утрачена. Потому что учительница в школе делала то же самое, что и мать: работала ради денег и из-за нужды.

Хорошо, вернемся немного назад. Мужчины, значит, страдали на работе и от работы. А женщины? Как женщины уродовали свои семьи, бросали детей, уходили на производства, стараясь как лучше...

По всем законам психологии даже символически существующий отец очень важен для ребенка. Грубо говоря, если его нет, но на стене висит его портрет, где он изображен как герой, то этого достаточно для воспитания ребенка. Конечно, идеальный вариант — когда мужчина участвует в воспитании, но первым делом — самолеты. Главная цель в жизни мужчины — достижения. Воспитание детей всегда остается на женщине. Для семьи важен отец с достижениями, а мать отвечает за все остальное. Если отец наркоман, алкоголик или просто неудачник, он считается кризисным, а не просто тревожным.

А как же с традицией сочувствия униженным и оскорбленным, которая прослеживается в классике? Можно ли это назвать комплексом жертвы? Это передается?

Говорят, что дети Маргарет Тэтчер росли «в месте, лишенном любви». Так написала ее дочь. Вот вам пример ориентированной на карьеру матери. Это как бы неплохо само по себе, но плохо для детей. Мать должна быть матерью. И не с точки зрения советских установок, но для нее на первом месте должны быть семья и дети, а потом уже карьера и все остальное. Женщина, которая уходит в карьеру и не хочет рожать детей, на самом деле просто боится. Скорее всего, у нее есть психологические проблемы принятия материнства. Это еще одно тревожное последствие — она боится привязываться.

Связано ли стремление или нежелание читать с отсутствием эмпатии? Хотя мы выяснили, что эмпатии не было и у советских людей.

Да, именно такие мужчины вырастают у родителей переходного периода постсоветской эпохи. Они эгоистичны и зациклены на себе, потому что матери сделали их смыслом своей жизни в то время, когда было сложно. Для женщины, для ее психологической целостности, для сохранности психики функция рождения детей очень важна, и она будет все делать, чтобы искать нормального партнера.

Почему информационное поколение не читает, если поколение, которое его воспитало, было читающим?

Я думаю, эти дети не имеют цели и не имеют надежд. У них проблемы с целеполаганием. Причина — воспитание родителями из «переходного» поколения.

Дело в том, что представители этого «переходного» поколения — глубоко травмированные, тревожные, обеспокоенные люди. Этим объясняются и их переживания, например, в связи с пенсионной реформой. Они боятся. Они уже пережили один ужас. Они не хотят переживать других ужасов. Они боятся, что их уволят.

Домашнее насилие можно сюда же отнести?

Эта ситуация привела к так называемому махровому индивидуализму. Ментальность современного молодого человека, как мы уже сказали, инновационная. В ней есть ценностный тренд, связанный с индивидуализмом. От советского коллективизма он отличается тем, что человек ставит цели и задачи, которые направлены на себя. Как и те матери, которые их воспитали, которые спасали прежде всего себя и свою семью, они впитали именно эту установку: спасай прежде всего себя, а не страну и всех остальных.

Вы можете стать, например, малым предпринимателем, одиночка может построить такой бизнес. Но серьезный бизнес должна строить группа серьезных людей. Однако она не может состоять из индивидуалистов. Все остальное выше среднего и малого бизнеса не продвинется никогда. И именно это является основным останавливающим моментом.

Какими еще могут быть последствия?

Да, нужна середина. Она если и не про большие коллективы, то про умение работать в коллективе вообще.

Иными словами, это будет поколение детей, к которому «человек советский» уже не имеет никакого отношения?

Хороший вопрос. Наверное, есть какой-то процент людей, которые уже поняли это и даже реализуют. Просто такие люди пока в меньшинстве. Много страхов было связано с тем, что капитализм — это очень плохо. Вот и результат. Ответная реакция.

И как это все сказывается на поколении родившихся после СССР детей?

Быт сейчас основывается на том, что нет ничего постоянного. А если и есть что-то постоянное, то только для себя любимого. В современных отношениях нет партнерства, каждый замыкается в своем вакууме и хочет как лучше для себя.

Это же и есть индивидуализм, когда все для себя: построй дом, заработай. И он идет из переходной эпохи. «Информационные» дети рождены «переходными» родителями.

То есть происходит своего рода внутренний конфликт поколений?

Я не согласна с тем, что какие-то пережитки сохранились. Мои студенты в вузе, например, уже абсолютно другие. Советское есть в нашем окружении: где-то нет туалетной бумаги, где-то не знают о раздельном сборе мусора, где-то довоенные станки делают новые вагоны. В современной молодежи уже нет ничего советского, но вокруг нее много технологических процессов того времени.

«Лента.ру»: Почему времена меняются, а люди и национальный менталитет — не то чтобы очень? Говорят, например, что «человек советский» продолжает воспроизводиться.

Только тревожные люди могут ставить здоровье на первое место. Они этот драйвер от своих родителей получили — и вот результат. Вместо того чтобы достижения поставить, они ставят здоровье. В жизнь для себя они не верят, потому что у них нет надежды. Их так не научили родители.

Конечно, многие утверждения, мною заявленные, спорны. Но что-то в этом есть?

Беседовала Ольга Галковская