«У людей где-то глубоко сидит страх»

Российские чиновники уже не первый год пытаются воспитать у населения потребность в сотрудничестве. В Барнауле мэрия призывает сообщать о самозанятых, уклоняющихся от уплаты налогов. В МВД просят неравнодушных сигнализировать о готовящихся или совершенных преступлениях. Активистов обещают материально поощрять. Однако, несмотря на усилия властей, предание гласности неблаговидных поступков в России по-прежнему считается стукачеством. Почему в Европе жалобы — это благородное занятие? Чем донос отличается от отстаивания своих прав? Об этом «Лента.ру» поговорила со студентом Орловского госуниверситета, 48-летним гражданином Германии Йорном Хезе. Почти три года он борется за качество орловского высшего образования и социальных стандартов для студентов. За жалобы вуз пытался его отчислить, но суд встал на сторону немца.

А если не проснутся?

Йорн Хезе: Учусь на втором курсе факультета иностранных языков. Специальность — переводоведение с французского и английского. В результате неоправданного изгнания из Орловского вуза я потерял целый учебный год. Из-за ошибок руководства университета мне было запрещено учиться. Но вуз захотел, чтобы я заплатил за пропущенный год 80 тысяч рублей. Сейчас решаю этот вопрос. Также хочу еще обратиться в суд за компенсацией юридической помощи и расходов, которые я понес из-за незаконного исключения. Буду требовать 7 000 евро.

За несколько лет жизни здесь вы разочаровались?

Меня не устраивало там качество образовательной программы. На первом курсе было три урока физкультуры в неделю. Один из них — теория за партой в кабинете. И всего два урока в неделю имели отношение к экономике. Я сравнивал программу Кембриджа, Сорбонны, Парижа с Орловским университетом. На мой взгляд — крайне неэффективный учебный план. Кроме того, преподаватели мне сами говорили: «Йорн, у тебя такие глубокие знания по экономике, что ты сам тут можешь преподавать». Поэтому перешел на иняз.

У нас есть поговорка: с кем поведешься, от того и наберешься. Говорят, что многие иностранцы, пожив какое-то время в России, весь европейский лоск теряли и становились такими же, как и их окружение. Вы не замечали такого за собой?

Не стопроцентно, но там заметно лучше, чем раньше.

Но ваши первоначальные ожидания от России отличались от реальности?

Я смотрел расписание и увидел, что у первых-вторых курсов сейчас нет ни культурологии, ни БЖД (безопасность жизнедеятельности —прим. «Ленты.ру»), ни риторики. Удивился, что сейчас больше стало специфичных предметов, которые относятся к их непосредственной специальности. Возможно, в этом есть частичка и моего вклада, я дал кому-то пищу для размышлений. Хотя доказательств этого, конечно, нет.

Но перед новогодними каникулами я побывал в студенческом общежитии, где раньше жил. И я был просто в шоке, как там все изменилось. Там раньше на первом этаже был почти цементный пол, покрытие все истрепалось, были дыры. Сейчас — новый
линолеум, двери покрашены, на них появились ручки, со стен убрали грибок, покрасили. Даже новые ванны, новые сиденья на унитазах и современные сливные бачки. На кухне — новые раковины. И новая мебель, как будто только что из магазина. Просто поразительно. Выходит, вуз все же может сделать так, чтобы студенты в Орле жили достойно, уважали себя.

Вы, наверное, любите трудности преодолевать. Зачем вы вообще в Россию приехали?

Когда меня восстановили в вузе, я написал в деканат заявление, что хотел бы получить обратно свою комнату. Я когда-то ее полностью отремонтировал, построил там кровать, стеллажи, шкаф, наклеил обои. У нас был удобный принцип расселения: мини-квартиры. На 3-4 комнаты один санузел.

Я в деканате сказал, что если старую комнату невозможно вернуть, дайте мне временно другое место. И мне ответили, что моя старая квартира занята, но они приняли решение поселить меня «в самое лучшее общежитие для российских студентов». Оно находится почти в центре Орла. Очень длинное здание. Внутри длинный коридор метра в два-три. По бокам этого общего коридора примерно 50-60 комнат. На одном конце коридора — общий туалет. На другом — душевая. Когда заглянул в эти санузлы, то понял, что там нечеловеческие условия. Все воняет, лужи на полу. Зайти страшно. Я не смог остаться. И сейчас живу у знакомых.

Для чего?

Однажды ко мне подошла студентка и говорит: «Йорн, к нам в группу пришла преподаватель и сказала: "Ребята, скоро к вам придет странный немец, у которого уже есть разные дипломы. Он тут просто всем мешает. И вы с таким человеком лучше не общайтесь, держитесь от него подальше"».

А вы не думали, что у многих на путешествия просто нет денег?

Было смешно, когда я зашел на свою бывшую отремонтированную кухню в общежитии. Там в это время были люди. Когда они увидели, что я начал на телефон фотографировать изменившуюся обстановку, то пришли в ужас. Тут же стали шипеть: «Зачем ты это делаешь? Нельзя, нас накажут!» Я говорю: «Спокойно, чего тут бояться? Снимаю, чтобы можно было сравнить, как было раньше и как сейчас». У людей где-то глубоко сидит страх.

В конце декабря перед началом сессии ко мне пришел студент из другого образовательного учреждения и сказал, что в этом году у них общая сумма взятки для восьми преподавателей составляет 8000 рублей. Некоторые из них собирают по 500 рублей, а другие собирают уже по 2500 за экзамен — но только через третье лицо! Я посоветовал студентам записывать такие предложения на диктофон в телефоне, а затем с доказательствами идти в полицию. Нужно, чтобы взяточники сидели в тюрьме. Но все сказали, что не будут этого делать.

Почему?

Они боятся подвергать сомнению абсолютно все, что их окружает. 17-18- или 19-летние российские студенты далеко не такие бунтарские, как, например, их сверстники в Европе.

Когда в Южной Германии пытались построить ядерную станцию, местные студенты вышли на это место. Полицейские приехали и начали бить этих ребят из водометов, но тогда крестьяне начали устраивать акции протеста. И телевидение показало, как полицейские бьют бабушек. После этого практически все жители региона встали за этих ребят. Фермеры кормили студентов, живущих в палатках, а студенты организовывали группы для сбора винограда. Протест продолжался 2,5 года. Ядерную станцию там так и не построили.

Но как вы различаете доносы и жалобы?

Молодые люди должны понять, что никто им на блюдечке с голубой каемочкой ничего не принесет. Хотите удобные общежития? Пишите жалобы, прикладывайте фотографии и отправляйте все это по электронной почте в Минобрнауки.

Заставьте чиновников работать усерднее. Но сделайте все это коллективно. Они могут отчислить одного, но не 1000 или 20000 студентов. Секрет успеха заключается в количестве людей, действующих вместе, организованных и сфокусированных. В других частях света студенты самыми различными способами давят на свои университеты, пока их администрации не начинают двигать задницу в нужном направлении и делать все неотложное и необходимое.

Когда немцы после распада «Штази» пытались отстаивать свои права, чиновники не говорили — «да вы сами виноваты»? Не подвергали жалобщиков гонениям?

У нас такой проблемы не было. Потому что с помощью жалоб даже в ГДР можно было отстаивать свои права. Даже у меня лично был такой опыт. Я был кадетом в армии ГДР. И отказался от обязательной для всех служащих вакцинации от гриппа. У меня были медицинские противопоказания, но главный майор меня предупреждал, что если не сделаю, то меня ждет три дня тюрьмы. В итоге я победил. В 1990 году сразу после распада ГДР я организовал в Потсдамском университете манифестацию с участием 2500 студентов. Мы протестовали против сокращения преподавателей и учебных программ.

У нас боятся, что если полностью откроют архивы КГБ и будет понятно, кто работал палачом, кто на кого стучал, то все друг с другом только переругаются.

Конечно, мне исполнилось 19 лет, когда ГДР перестала существовать. У нас было «Штази» — это почти то же самое, что и КГБ в России. Когда ГДР рухнула, все архивы «Штази» были открыты для всех. Мы узнали, что у них было 120 тысяч неофициальных помощников. Это мог быть директор школы или врач, с которым ты общался два-три раза в неделю, или сосед. Когда о них стало известно, секретные сотрудники, занимавшие руководящие посты, либо сами ушли, либо их уволили.

Вы застали время, когда доносы в ГДР были популярны?

В Германии, когда нашли бумаги с карточками неофициальных информаторов, между людьми начался социальный конфликт. Потому что, если ты двадцать лет спокойно жил рядом с кем-то, считал его другом, а потом вдруг узнал, что он все время доносил на тебя, — это большое потрясение. Я помню, наш врач, который много лет лечил и моего прадедушку, и прабабушку, и родителей, и меня, — совершил суицид, когда стало известно о его сотрудничестве. Некоторые люди уехали в другие города. Или пытались поговорить, приносили извинения. Да, было очень трудно, горько. Но потом стало легче для всех.

Я был в Москве в музее ГУЛАГа, который находился раньше недалеко от Большого театра. Если не ошибаюсь, он был открыт в 2001 году, спустя больше десяти лет после ликвидации СССР. Для меня это является показателем, что россияне действительно испытывали трудности открыть такой музей раньше. Это неудобная часть истории. По-моему, нужно отработать историю правильно и аккуратно, без розовых очков. В финале надо анализировать, что произошло. И тогда, возможно, найдешь истину.

В России жаловаться чиновникам негласно не одобряется. Часто это расценивается как донос. Многие социологи склонны винить в этом историческую память. В Германии как это преодолели?

После окончания Второй мировой войны мы в Европе быстро построили профсоюзы. И они начали серьезно и хорошо работать. Если возникает вопрос справедливости, мы его решаем и достигаем компромисса.

И еще важно знать свою историю. В Германии даже 500 лет назад были крестьянские войны. То есть народ отстаивал свои права. Наверное, у нас до сих пор такой стиль поведения в крови.

Вы отлично знаете русский. Наверняка читаете российскую прессу. За участие в акциях протеста нашего студента могут исключить из вуза, посадить в тюрьму, оштрафовать на крупную сумму. Поэтому и не рискуют.

В Германии донос — это неправильное, нечеловеческое поведение. Но если у немца есть объективная, настоящая причина написать жалобу, потребовать устранить недостатки — это уже совсем другое дело. А как иначе отстаивать свои права? У нас всех с детства учат, что человек — существо социальное. Он живет в обществе. А общество только тогда хорошо развивается, когда состоит из индивидуумов, которые аккуратно взаимодействуют друг с другом.

Я помню, когда по моему приглашению в Берлин приехал мой переводчик Иван из Орла, мы с ним посетили детский сад и школу, где я учился. Мы стояли близко к зданию детского сада. На площадке играли дети. И тут к воспитателю подошел маленький мальчик: «Поругайте моих друзей! Они плохо себя ведут, обзываются!» А воспитательница ему сказала: «Пожалуйста, иди обратно и пробуй сам решать проблему. Я понаблюдаю издалека. Если посчитаю, что будет нужно, приду на помощь. Но важно, чтобы ты сам справился». Для Ивана такое поведение воспитателя стало невероятным.

Боятся?

Он считает, что в России так не поступают. Говорит, что тут основное средство — окрик. И это закладывается с детского сада, со школы. Обычному человеку редко дозволяется принимать самостоятельные решения. И это проявляется даже в мелочах. Поэтому Ивана поразило, что в каком-то рядовом немецком детсаду — не так. Свободное мышление нужно вырабатывать в год-три. А когда человеку 14-15 лет, он уже должен уметь самостоятельно решать свои проблемы.

На одном из семинаров в университете в Орле я выступал с презентацией о межкультурных связях. Я рассказывал: в Европе, когда ребенку исполняется 18 лет, ему говорят: давай, уезжай из страны. Езжай во Францию, США, Канаду, Швейцарию, Японию, и так далее. Путешествуй, узнавай мир. Только тогда ты получишь какой-то опыт, кругозор, и можешь лучше руководить кем-то. А в России, как я сам посмотрел, все наоборот. Мне кажется, что родители всеми силами удерживают дома детей. Но зачем? Разве можно начать развиваться, не став самостоятельным? А путешествия — это одно из важных средств для расширения горизонта.

Но все же ваш положительный опыт борьбы за свои права вдохновил однокурсников?

Да, я размышлял об этом. Средняя зарплата в Германии — около 4 тысяч долларов, а в России только 520 долларов. Разница почти в девять раз, причина — в структуре экономики. Но что интересно — у нас в Германии ректор вуза получает 115 тысяч долларов за год. Это обычная средняя зарплата ректора хорошего университета. По логике экономической, если разница в средних зарплатах между Германией и Россией в девять раз, то и максимальная годовая зарплата российского ректора вуза не должна быть выше миллиона рублей.

Но я посчитал, что средняя зарплата ректора вуза — 5-6 миллионов рублей в год. То есть столько же, сколько в Германии! Российское министерство образования тратит слишком много денег на руководителя университета. Но эффекта от этого нет! Вот один из примеров из Орла: преподавательница приходит на лекцию и отправляет в классе по рядам восемь копий, на которых изображена какая-то схема, нарисованная лично ей. После урока она это все собирает. Копировать студент не может: в деканате нет ни доступного ксерокса, ни бумаги.

В Германии профессор приносит на лекцию 200 листов бумаги, где написано, что за лекция, что за тему рассматриваем, какие вопросы в рамках этой темы будут рассматриваться. А также — подсказки, где найти дополнительный материал по этой теме. Все это есть также и в электронном виде. То есть студент точно знает, о чем пойдет речь на лекции, какой объем нужно учить, чтобы сдать экзамен.

Ну и сами экзамены проводятся в России необъективно. Я предлагал однокурсникам: давайте потребуем, чтобы контрольные работы не подписывались именем-фамилией студента и не указывался номер группы.

Наверное, вы в Орловском университете — знаменитость. Как к вам преподаватели относятся после выигранного суда против руководства вуза, зная, если что, то вы молчать не будете?

Если вы напишете ваше имя, преподаватель сразу поймет, ага, это та самая Наталья. Она слишком много разговаривала и пропускала, поставлю ей тройку. А если перед преподавателем лежит работа, помеченная идентификационным кодом, то он уже будет беспристрастно оценивать. И оценивать только контрольную, а вовсе не написавшего ее человека. Но когда я говорил своим однокурсникам это, то они не понимали. А для меня же был шок, что в 19 лет студенты этого не понимают. И когда рассказываю им о такой возможности, о том, что можно ректору обращение написать, то в ужасе закатывают глаза: «Это невозможно! Так у нас никогда не было!»

Но вы сами сейчас в этом общежитии не живете?

Этот вопрос — один из первых, что мне задают здесь. Люди обычно удивляются: «Мы хотим в Европу, а ты — сюда». Я отвечаю: «Я хотел посмотреть новую для меня страну, учился».

Я хотел приехать в Россию еще в 1991-м. Но родители мне не разрешили. Говорили, что в России сейчас тревожное время. А уже в зрелом возрасте, семь-восемь лет назад, приехал в Россию. Это была другая страна. И я очень сердился на родителей, что не разрешили мне тогда здесь побывать. У меня нет возможности лично сравнить, как было после распада СССР и как сейчас, в какую сторону пошли изменения. А в Орле мне очень нравится. Тут жили мои друзья, поэтому я здесь и оказался.

Ваше изгнание из Орла началось с того, что вы подали в деканат список предложений по улучшению качества образования в Орле. Выходит, вы ничего не добились и зря пострадали?

Последние пять-шесть лет жизни в России меня многому научили. Мне часто говорили, что есть такое понятие — менталитет. Он как двигатель. Либо работает на развитие общества, либо нет. Считаю, что русским с менталитетом не очень повезло. Вы всегда говорите — зачем нам это нужно, пусть все идет, как идет. Такие слова в свое время очень любили повторять и в ГДР, когда там были русские. «Скоро все появится», — говорили они. Но вот когда скоро — неизвестно. Для меня русские — это как огромный тазик теста, которое очень медленно созревает. Вы говорите: «У нас так много плохих исторических событий, если начнем еще что-то делать, вдруг опять не получится?»

Если у ребенка неподобающее поведение, ты ему об этом говоришь прямо, а не ждешь десять лет, чтобы сообщить. Иначе он привыкнет, что его поведение — единственно верное, и вполне справедливо будет сердиться на родителей за замечания.

Сейчас всем довольны?

Недавно, когда я улетал из Москвы в Берлин, у меня с собой был кот. Когда-то я подобрал его на улице в Мексике, где путешествовал. И он несколько лет со мной. Но после смерти отчима моя мама осталась совсем одна. И я подумал, что с котом ей было бы не так одиноко.

У кота оформлены все документы в Берлине: ветеринарный паспорт, сертификат о прививках. Был даже чип, поставленный в Германии. В Россию кота пустили спокойно. Поэтому я и не думал, что при выезде возможны проблемы. В Москве приехал в аэропорт, а мне на стойке говорят: «Вы должны за три дня до отъезда посетить ветеринара в России и взять справку, что кот здоров. Только тогда вы с котом можете лететь». «Но это немецкий кот, — удивляюсь я. — У него ведь все международные документы есть». «Нужна справка. Без нее кот остается здесь».

Я быстро прикинул в голове, что не лететь невозможно. Отошел и чуть позже подхожу с котом уже к другой стойке. Там у меня снова спрашивают справку. А я отвечаю, что уже все в чемодане уехало в самолет. А в ручной сумке у меня только немецкий паспорт кота. И меня выпустили! То есть я поступил почти как русский. Когда оказался в зале вылета, сел в кресло и слушаю радио. Вдруг скажут: «Где этот противный немец?» Перестал волноваться только когда самолет сел в Берлине. Иногда хитрость помогает.

Вы же раньше учились на экономическом факультете?

Мне Россия до сих пор кажется страной возможностей. Я знаю, почему только про США думают, что там многое получается. Это из-за того, что больше двух веков назад туда хлынул поток населения из Европы, получился плавильный котел разных народов и менталитетов.

Но мне кажется, европейский опыт в России еще не приживается из-за того, что у вас — огромная страна. Если люди не получают в каком-то месте что-то важное для себя, они просто оттуда уходят и начинают все на новом месте. А в таких странах, как Бельгия, допустим, Франция, Германия — это невозможно. У нас большая плотность населения, куда уходить? Некуда. Кругом — люди. То есть нам нужно разбираться с проблемами здесь и сейчас, а не откладывать на потом. На самом деле, когда россияне проснутся и начнут понимать, что все в их руках, то тут откроется огромный потенциал.

«Лента.ру»: Вы сейчас по-прежнему в Орловском университете? На какой специальности?

Есть два выражения про вашу страну, которые мне нравятся. Умом Россию не понять. И второе — разбудите меня через сто лет, и я вам скажу, что произошло: все воруют, все пьют. Я все время думаю, почему же эти люди сами о себе так говорят? Что у них в голове?

Но все же появляется новое поколение молодых людей. Я у себя на факультете в Орле делал презентацию о межкультурных связях. Полтора часа рассказывал ребятам о том, как люди на разных континентах себя ведут, думают, работают, живут. И после лекции ко мне подошли несколько студентов и сказали: «Йорн, мы сейчас еще больше хотим путешествовать». И тогда я подумал: я уже выиграл.

Беседовала Наталья Гранина