«Этим проклятым американцам мы еще покажем!»

Афганистан — «могила империй», одна из самых загадочных и непокорных стран мира, ни разу не склонившая головы перед захватчиком, но и сама неспособная найти успокоение — до сих пор остается непонятой и непознанной. Советский Союз пытался навязать афганцам социализм, американцы — демократию. Но не получилось, кажется, ни у тех, ни у других. Жители страны по-прежнему предпочитают жить в своем причудливом средневековом мире, где женщина ценится лишь чуть-чуть выше хорошего коня. Корреспондент «Ленты.ру» рассказал, как ему удалось побывать в Афганистане, несколько раз оказаться на волосок от смерти, чуть было не попасть в плен к американцам и попытаться понять пестрый и такой разный афганский народ.

«Русский брат, для тебя — бесплатно!» — эти слова афганского торговца повергли меня в ступор. Я регулярно езжу в Афганистан с середины 90-х годов прошлого столетия, и совсем недавно меня грозились порезать «как лук», потому что я проклятый «шурави» (советский). Каждый раз удивляюсь: в этой стране то, что казалось незыблемым, абсолютно изменяется, а мимолетное застывает на годы.

В первый раз я оказался в Афганистане в далеком 1994 году. Я переправился через знаменитый термезский «Мост Дружбы» через Амударью, по которому выходили советские войска из Афганистана, и через полтора часа езды оказался в «столице» афганских узбеков, городе Мазари-Шариф.

Я хотел увидеть лагеря таджикских беженцев — те спасались от кровопролитной гражданской войны в соседнем государстве. Денег у российских журналистов в то время было совсем немного, поэтому я и фотокорреспонденты решили добираться в лагерь беженцев в городе Ташкурган на общественном транспорте.

«Засветились» мы еще в автобусе, честно признавшись местным, что мы «русские журналисты, но не коммунисты». Как выяснилось, добровольный переводчик не совсем верно понял наши слова и торжественно на весь автобус провозгласил: «Русские неокоммунисты едут в Ташкурган!»

Приехав в город, я отправился исследовать улицы, а мои коллеги пошли снимать местную экзотику. Однако съемки длились недолго. К одному из фоторепортеров подошли двое бородатых вооруженных людей и молча отобрали камеру.

Дальнейшие события развивались стремительно — на одной из улочек нас окружила толпа местных жителей. На мое вежливое «Ас-саламу алейкум» собравшиеся ответили вполне уверенным русским матом. К счастью, в этот момент появился один из таджикских беженцев: «Быстрее, к нам, в лагерь! Вас же сейчас растерзают!». Под сдержанный гул толпы нам удалось уйти с нашим спасителем.

Оказавшись в бывшей местной школе, где разместились таджикские беженцы, мы словно попали в плен: нам запретили даже выходить во двор. Остаток дня прошел спокойно: когда солнце зашло за горизонт, все улеглись спать. Около часа ночи в зале стало шумно: на пороге оказалась агрессивная ватага вооруженных людей. Осветив помещение фонарем, они стали кого-то искать. Мы поняли, что прятаться бесполезно, и решили вступить в переговоры.

Главным среди неожиданных незваных гостей был карлик. Как нам объяснили беженцы, это опытный полевой командир, прославившийся бесстрашием в четырнадцатилетней борьбе с ненавистными советскими оккупантами. Старый воин без обиняков заявил: «Вы должны благодарить Аллаха, что я сразу не порезал вас, как лук. Вас спасло, что здесь спит хаджа (один из таджикских беженцев совершил хадж в Мекку).

Ночной разговор проходил нелегко, нас допрашивали почти два часа, все время подозревая в скрытых симпатиях «красным». Мне настолько часто приходилось подчеркивать свои антикоммунистические убеждения, что чисто из чувства противоречия захотелось быть приверженцем этой чуждой мне идеологии. К счастью, «разговор» закончился благополучно — муджахиды ушли с миром и даже пообещали «поискать» отобранную камеру.

Увы, первые сутки пребывания в Ташкургане оказались лишь прелюдией к переосмыслению афганской жизни. На следующей день нас принял начальник полиции, в прошлом полевой командир, сражавшийся с «шурави», командон Некмамат Назармат. Он был искренне удивлен встречей с нами. «Понимаете, вы первые русские, которых я не убиваю. Неужели вы не осознаете, что почти в каждой семье есть мужчины, погибшие от рук ваших солдат. Вам повезло, что вы попали ко мне. Я все-таки человек образованный, учился в кабульском университете. Я понимаю, что русские журналисты не виноваты в преступлениях советского правительства. Но, к сожалению, большинство афганцев необразованны, для них любой шурави — враг, убить которого — дело богоугодное», — сказал нам Назармат. Он пояснил: отныне мы — его гости, и обратно поедем не на автобусе — нас могут зарезать прямо в салоне, а на машине с вооруженной охраной.

Самое интересное, что и на этом наши ташкурганские приключения не кончились. Уже в Москве я дал интервью таджикскому радио «Свобода» (его слушают во всех городах северного Афганистана), в котором похвалил таджикских беженцев и командона Назармата. Мою речь услышали: через неделю к российскому консульству в афганском городе Мазар-Шариф подъехало несколько БТРов, откуда выскочили вооруженные моджахеды. Дипломаты было решили, что их собираются убивать, но все закончилось благополучно. «Российские журналисты у нас в Ташкургане камеру забыли. Вот она. Передайте им, пожалуйста», — заявил дипломатам один из бравых бородачей.

Стоит ли говорить, что после таких «приключений» в следующие свои приезды в Афганистан я стал соблюдать максимальную осторожность. Однако, после ввода в Афганистан войск НАТО отношение к «шурави» постепенно стало меняться. Несколько раз в магазинах, узнав, что я из России, с меня отказывались брать деньги.

«Мы уважаем русских — вы наши братья! А вот этим проклятым американцам мы еще покажем!», — говорили мне продавцы. Довольно часто мне приходилось слышать, что при «шурави» (советских) строились школы, университеты, больницы, а американцы же практически не помогают местным жителям. Отчасти это действительно так, в чем я убедился своими глазами. Натовцы практически ничего не построили, кроме нескольких великолепных автострад и моста через реку Пяндж на таджикской границе (то есть объектов инфраструктуры, необходимых самим натовцам).

Но и советская щедрость объяснима: жителей первого в мире государства рабочих и крестьян никто не спрашивал, хотят ли они отдавать часть своих доходов на благо далекого Афганистана, а США и европейские страны не могут быть донорами отсталых стран за счет налогоплательщиков.

Справедливости ради стоит отметить, что афганцев раздражала не только «жадность» американцев. Их обвиняли в заносчивости, обидном равнодушии к жителям страны, которую они захватили. «Советские солдаты охотно общались с нами, мы знали имена всех ваших командиров. Американцы же больше на роботов похожи. Простых афганцев они не замечают, их интересуют только боевики», — делился со мной директор небольшой гостиницы из города Кундуз.

Правда, такие симпатии к русским распространены в основном среди афганских узбеков и таджиков. Когда я попросил сравнить оккупации у жителей пуштунского кишлака, то ответ был однозначным: «Это все равно, что выбирать между виселицей и расстрелом».

О том, как афганцы относятся к американским солдатам, мне довольно подробно рассказал мой бывший одноклассник, а ныне сержант американской армии Дмитрий, который в возрасте 13 лет вместе с родителями эмигрировал в США. Хотя мой одноклассник и воспитывался в интеллигентной семье, в США он, в конечном итоге, нашел работу лишь в армии. Случай Дмитрия достаточно типичен: сегодня именно иммигранты и иностранцы с грин-картой составляют костяк рядовых и младших командиров армии США. В качестве сержанта американской армии бывший москвич побывал на многих войнах, в том числе в Афганистане.

Мой одноклассник признает, что сегодня в Афганистане к американцам относятся гораздо хуже, чем к русским. Этот факт его очень удивляет. «В отличие от советских войск мы не поджигаем кишлаки, откуда обстреляли наших военных. Но афганцы этого почему-то не ценят», — сетует он. Дмитрий предполагает, что, возможно, срабатывает временной эффект: прошлое всегда привлекательно. «Может быть, лет через двадцать с теплотой будут вспоминать и о нас, американцах», — надеется бывший москвич.

Дмитрий клятвенно уверяет, что все разговоры о беспорядочных обстрелах мирных жителей, которые устраивают американцы, — выдумка. По его словам, американские войска пытаются быть предельно корректными с местным мирным населением и вообще с гражданскими.

С вежливостью американских военных довелось столкнуться и корреспонденту «Ленты.ру». В кишлаке, из которого всего несколько дней назад ушли талибы, бывший со мной афганский журналист сфотографировал колонну американских БТРов. Боевые машины остановились, из них высыпали вооруженные до зубов военные.

«Сначала мы подумали, что это пистолет, и чуть не открыли по вам огонь. Снимать военнослужащих в зоне боевых действий категорически запрещено. Мы забираем фотокамеру на базу, вам ее вернут после проверки», — обратился к незадачливому фотографу натовский офицер. К моему удивлению, мой коллега не испугался и сказал, что раструбит на весь мир, что его ограбили американские оккупанты. Натовец откровенно смутился: «Подождите, я свяжусь с командованием».

После недолгого телефонного разговора американец объявил, что возвращает камеру, но сфотографирует журналиста на всякий случай. «У нас строгая инструкция вести себя вежливо с мирным населением, уважать обычаи афганцев. На задания, чтобы избежать недоразумений, мы выезжаем только с переводчиком. Стрелять мы можем лишь в том случае, если твердо уверены, что нашей жизни угрожает реальная опасность», — объясняет Дмитрий. И добавляет, что делается это не из гуманизма; командиры понимают, что лишние жертвы лишь озлобят население.

Увы, попытки американцев не раздражать местных тщетны. Избежать гибели мирных жителей американцам все-таки не удается. «Талибы обстреливают нас из кишлаков, а когда мы открываем ответный огонь, то гибнут не только боевики, но и женщины, дети», — говорит Дмитрий. «С каждым днем нас ненавидят все больше и больше», — неожиданно признается он.

Когда я вошел в женскую школу города Кундуза, то и школьницы и учительницы бросились врассыпную. Они не хотели фотографироваться и пытались закрыть лицо. «Мои ученицы боятся, что снимки их открытых лиц появятся в газете, считая, что это почти бесчестье. Увы, в нашем обществе сохраняются такие чудовищные предрассудки!», — жалуется мне директор женской школы города Кундуз, учитель математики Маштун Негзат.

Афганская таджичка Негзат производила впечатление очень энергичной и эмансипированной женщины, что для афганской провинции совсем нетипично. Она очень напомнила тип «хорошей учительницы-энтузиастки» из соседнего Таджикистана времен СССР. Меня директор приняла очень радушно; мне показалось, что ей хотелось пообщаться с иностранцем, который, в отличие от местных мужчин, не считает женщину «человеком второго сорта».

«Каждый поход девочки в школу — это "маленький подвиг". Талибы угрожают родителям учениц, не раз звонили с угрозами и в школу. Были случаи, когда школы травили газом или обстреливали из гранатомета», — рассказывает директор. Однако, по мнению Негзат, главная проблема все-таки не в талибах, а «в головах афганцев». «Я, например, ненавижу паранджу, но вынуждена ходить в ней. Иначе моего мужа, кстати, тоже образованного и вполне современного человека, подвергнут бойкоту, люди попросту перестанут с ним общаться!», — жалуется она.

По ее словам, в кафе женщину никогда не обслужат в общей комнате, им полагается есть в отдельном помещении. Кроме того, им запрещено пользоваться мобильными телефонами. На женщину с трубкой на людях будут смотреть как на проститутку. «И это наш преимущественно таджикский Кундуз, где большинство жителей таджики — это еще относительно цивилизованное место. В пуштунских районах все гораздо хуже», — подытоживает она.

Слова женщины недалеки от истины: чтобы убедиться в этом, достаточно поездить по стране. Так, накануне ввода войск натовской коалиции в Афганистан (уже после начала авиаударов), я побывал в афганском городке Имам-Сахиб, где располагался штаб Северного Альянса, воюющего против талибов. Я много общался с полевыми командирами Альянса — этих людей нельзя было назвать демократами даже с большой натяжкой. Почти все они были уверены, что Афганистан должен жить по законам шариата, а место женщины — возле детей и на кухне.

Негзат откровенно смеялась над потугами Запада строить в Афганистане демократическое общество. «Это все равно, что не знающему счета человеку объяснять высшую математику. Мы к этому совершенно не готовы» — утверждала она.

«Не все пуштуны талибы , но все талибы пуштуны», — говорят в Афганистане. На севере страны компактно проживают узбеки и таджики, и вот там талибов не любят. Север несколько менее исламизирован, чем пуштунский Юг, хотя и этот регион крайне консервативен по сравнению с более-менее светской Средней Азией.

В беседе со мной очень многие афганские узбеки и таджики говорили, что лучше после «освобождения» их натовской коалицией не стало. «Какими плохими ни были талибы, при них был порядок. Преступности мы не знали: машины на ночь оставляли открытыми. Сейчас же кругом воровство, дикая коррупция. Талибы ушли в подполье, но не смирились. Они устраивают теракты, убивают мирных людей», — рассказал мне один из местных жителей. В то же время и возвращения талибов здесь ждут со страхом. Афганцы опасаются, что те начнут выявлять сотрудничавших с «кафирами» коллаборационистов, и закончится это все этническими чистками.

Таджикистан от Афганистана отделяет лишь река Пяндж, которую в верховьях Памира можно преодолеть даже вброд. Граница толком не охраняется, и контрабанда здесь — рутинное явление. Я решил вместе с контрабандистами попасть на афганский Памир — конечно, в рамках журналистского эксперимента. Пожалуй, единственное, что меня смущало — так это опасность оказаться в плену у муджахидов. Однако мои таджикские друзья-контрабандисты заверили, что боевиков в афганском кишлаке сейчас нет.

Переправлялись мы в Афганистан на импровизированной лодке (к обычной автомобильной камере было приделано резиновое «дно»), а в качестве весел использовали деревянные лопаты, и добрались без приключений. Даже после крайне бедного таджикского Памира афганская его часть поражала своей нищетой. Дома там отапливаются по-черному: дым костра уходит через отверстие в потолке. Электричество и телевидение отсутствует в принципе.

Афганцы угостили нас чаем с тутовником и стали вести с моими попутчиками светский разговор. Неожиданно беседу прервал вбежавший мальчишка, сообщивший, что в село вошли муджахиды. Для меня встреча с ними могла окончиться крайне плачевно: мы бросились к лодке.

Увы, боевики уже ждали нас. Меня «пригласили на беседу» к их полевому командиру. Мои попутчики стали что-то рьяно возражать и, кажется, произошло чудо — один из вооруженных людей улыбнулся и сделал мне знак рукой: уходи. Я на всю жизнь запомнил взгляд этого человека. На меня он глядел как охотник на маленького медвежонка: то ли убить сейчас, то ли подождать, пока подрастет.

Если предположить, что разгром террористов в Сирии близок, то воюющие там среднеазиатские «добровольцы» (а их более пяти тысяч) могут попытаться вернуться с оружием на родину. Наиболее удобное место для такого прорыва — это северный Афганистан. Уже сейчас на афганский берег пограничной с Таджикистаном реки Пяндж прибыло несколько сот боевиков. Таджикские пограничники уверены: муджахиды готовятся к прорыву.

Не исключают наступления боевиков и в Кремле. «Первая угроза — это, конечно, угроза терроризма, она со стороны Афганистана, это очень, очень серьезно», — заявил в апреле 2017 года президент России Владимир Путин. Вскоре после этого российские военные базы в Таджикистане получили новое вооружение.

Если боевики все-таки решатся на прорыв, то наиболее оптимальным местом является Калайхумбский участок таджикского Памира (как раз неподалеку от этих мест нелегально переправлялся корреспондент Ленты). Во время гражданской войны в Таджикистане большинство местных жителей поддерживали исламскую оппозицию, а не так давно в Таджикистане запретили Исламскую Партию Возрождения и резко ужесточили религиозную политику. Так, что наверняка в Калайхумбе много недовольных, которые с радостью пополнят ряды боевиков.

При этом к среднеазиатским боевикам из Сирии могут присоединиться и местные радикалы из Исламского Движения Узбекистана (ИДУ). Эта организация объединяет уроженцев Средней Азии и Синьцзян-Уйгурского Автономного района Китая. ИДУ вместе с талибами воюет против войск натовской коалиции и афганского правительства — на севере Афганистана организацию знают и побаиваются практически все местные жители.

«Я встречался с боевиками Исламского Движения Узбекистана и удивлялся, насколько они хорошо вооружены по сравнению с афганскими талибами. Узбеки производили впечатление настоящих профессионалов. Они были оснащены новыми автоматами, рациями. На их фоне наши талибы казались просто голодранцами», — рассказал мне Матин Сарфаз, афганский журналист из города Кундуз. По его словам, средний возраст боевиков ИДУ — около тридцати лет. Большинство из них переехали из Средней Азии в Афганистан более 20 лет назад, но и сегодня узбекские исламисты недостатка в рекрутах не испытывают.

«Чеченцы и узбеки, которые сегодня воюют в Афганистане, — сообщил мне пожелавший остаться неизвестным сотрудник одной из международных организаций в Кундузе, — совсем не похожи на тех боевиков, которые сражались против российских войск в Чечне или участвовали в гражданской войне в Таджикистане. Выросло новое поколение, для которого главное — джихад. Сегодня среди командиров ИДУ есть немало сыновей тех, кто бежал из Средней Азии в начале 90-х годов XX века. Эти люди гораздо радикальнее своих отцов, они ненавидят Россию лютой ненавистью».

Справедливости ради, стоит отметить, что об «угрозе с юга» упорно говорят с момента распада СССР. Однако, в реальности ситуация никогда не становилась критической. «С момента возникновения движения "Талибан" оно ни разу не предъявляло территориальных претензий и не нападало на Среднюю Азию. Правда, в 1998 и 1999 в Среднюю Азию вторгались боевики ИДУ. Но похоже, что с тех пор их лидеры потеряли интерес к своей родине и сконцентрировались на Афганистане», — считает профессор политологии университета Вилланова в Пенсильвании Джаред Блай.

Однако, он все же признает, что сейчас ситуация изменилась. Так, часть талибов и лидеры ИДУ присягнули на верность «Исламскому государству» (ИГ, запрещена в РФ), которое хочет «освободить» мусульман всего мира. Разгром ИГ в Сирии и Ираке — подходящий для террористов повод сосредоточиться на Средней Азии и все же решиться на прорыв. Впрочем, им могут дать достойный отпор в Таджикистане. Сегодняшняя таджикская армия — это уже не слабые войска 90-х годов, выучка и оснащение стали значительно лучше. Таджики, например, успешно справились с мятежниками в Хороге, причем без помощи извне. К тому же, если ситуация станет слишком тяжелой, Душанбе наверняка обратится за помощью к Москве — и она не откажет.

Игорь Ротарь