Признак оперы

The Russian baritone — с определенным артиклем, так называли его в американской прессе. Он и был русский — до последней капли крови, в каждом звуке — хоть и жил с 1994 года в Лондоне, не общаясь там с русской диаспорой, и женат был вторым браком на девушке, в которой сплетались лишь французские и итальянские гены. Собственно говоря, Хворостовский стал образцовым примером русского артиста, живущего за границей, ниспровергателем дурацких штампов про «конфетки-бараночки» и «подмосковные вечера», раздрызганность и неорганизованность наших людей. Вердиевский репертуар и жесткий график выступлений — тщательно выстроенная карьера, разумно выбранная жизнь.

Хворостовский родился в Красноярске 55 лет назад. Отец — химик-технолог, влюбленный в музыку, любящий петь и с раннего детства усадивший ребенка за фортепиано, мать — врач-гинеколог. Родители видели в сыне будущего пианиста; сам он, услышавший запись Шаляпина в три года, утверждал, что тогда же и решил, что будет певцом. Подростком Хворостовский, конечно, рванулся прочь от классики — он стал клавишником и певцом в местной рок-группе «Радуга». Практиковались в ресторанах — и именно тогда ему сломали нос. Но высокая музыка победила: Хворостовский поступил в местный институт искусств. Еще студентом стал солистом Красноярского театра оперы и балета. В 1989-м победил в конкурсе оперных певцов в Кардиффе, где был дан старт не одной великой оперной карьере. На него посыпались предложения, он их принимал — но уехать насовсем еще не собирался.

На это «поработали» девяностые годы и Большой театр. Главный театр страны отнесся к молодому певцу, только что пережившему первые европейские триумфы, примерно так: «Дмитрий, наша новая знаменитос-с-сть». Его позвали в стажерскую группу — честь для не известных еще никому новичков, но он-то таковым не был. Дирижер Александр Лазарев, отвечавший тогда за музыку в Большом, пообещал, что будет приглашать певца на разовые выступления, но ни одного приглашения не последовало. Хворостовский решил, что никому в столице своей страны не нужен — и значит, можно отчаливать в другие столицы. Плюс обокрали его квартиру, только что приведенную в божеский вид с европейских заработков — и виновных так и не нашли (до сих пор). Хворостовский взял жену (в первый раз женился он еще в Красноярске на артистке кордебалета), ее ребенка от первого брака — и перебрался в Лондон.

С тех пор его жизнь была выстроена по правилам гастролирующих оперных звезд — без привязки к какому-либо театру. Он вообще очень скептически относился к тем принципам, по которым существуют оперные театры в России, к принципам репертуарного театра. В юности посмотрев, как меняется атмосфера в родной Красноярской опере (театр открыли, когда Дмитрию было 16 лет, и он еще застал то дружество и братство, что было свойственно новенькому театру, в который со всей страны съехались молодые артисты, а затем наблюдал, как соперничество разрушает и художественные, и человеческие отношения), он был убежден, что репертуарному театру скоро придет конец. Что и в России восторжествует европейская схема, которую он считал более правильной и здоровой: в штате театра числится только хор, а солисты заключают контракты на определенные спектакли.

Эти спектакли идут блоками — сначала подряд десять «Маскарадов», например, потом десять «Князей Игорей». Солист приезжает, репетирует, поет свои спектакли — и уезжает в другой театр и в другую страну. Такая система позволяет не только отшлифовать качество самой постановки и ее технические детали (вплоть до работы монтировщиков), но исключает соперничество и интриги в труппе. Все приехавшие знают, что будут исполнять конкретные роли, обозначенные в их контрактах, — и никто не копает друг под друга. Закулисных интриг Хворостовский терпеть не мог. Будучи звездой, он не раз помогал в работе другим артистам, кого-то прямо рекомендуя на постановки.

Он пел в «Ковент-Гарден» и «Ла Скала», в Вене и в «Метрополитен-опере» в Нью-Йорке. Появлялся в Мариинском театре — и пылко говорил не о таланте даже, но о гении Валерия Гергиева. (Его приводила в восторг способность маэстро работать без репетиций — хотя сам он предпочитал тщательно готовиться к выходу на сцену.) Восемь лет назад поразил и испугал оперную публику сотрудничеством с Игорем Крутым — и лишь усмехался по поводу обвинений в том, что Верди и Крутой как-то не сочетаются в одной биографии. Если поп-артистам можно перекладывать для себя классическую музыку, почему оперному певцу нельзя поупражняться на их поле? Его поклонниками тут же стали десятки тысяч человек, никогда в жизни не выбиравшихся в оперу, — ну, заодно и узнали, что такое настоящий певческий голос.

Он жил все так же в Лондоне, опекал свое многочисленное семейство (в первом браке были близнецы, во втором, с красавицей Флоранс Илли, исполнявшей в опере второстепенные роли, взявшей штурмом мировую звезду и затем оставившей карьеру — еще двое детей), как минимум раз в год приезжал с концертами в Россию и был полностью счастлив. Счастье это рухнуло два года назад, когда у певца был диагностирован рак мозга; все эти два года он сражался, периодически даже выходя на концерты. Полтора месяца назад информационные агентства распространили фейковую новость о смерти певца; так он оказался одним из немногих людей, кому при жизни удалось прочесть собственные некрологи и увидеть по откликам в соцсетях, какому невероятному количеству людей он был дорог, как была любима его музыка. Теперь, увы, новость правдива — подтвердила семья артиста.

Анна Гордеева специально для «Ленты.ру»