Сладкий и гадкий

«Невозможно оскопить художника просто потому, что ты боишься кого-то расстроить», — этими словами директор ГМИИ им. Пушкина Марина Лошак открывала выставку «Густав Климт. Эгон Шиле. Рисунки из музея Альбертина (Вена)». В галерею искусства стран Европы и Америки XIX — XX веков привезли 47 рисунков и гравюр Климта и почти столько же Шиле — 49. Это не первый приезд их графики в Пушкинский музей, но впервые — столь объемный. Проект приурочен к объявленному в 2017-м Году туризма Россия — Австрия.

По словам кураторов, выставка проходит на фоне агрессии, давно нарастающей в некоторой части общества, от искусства далекой, но считающей себя вправе оскорбляться. Однако по набору работ этот показ — при всем эротизме некоторых рисунков — вышел вполне невинным, и то, что здесь нет жестких, переходящих грань приличий вещей Шиле, выставку не обеднило. От Климта тут и эскизы к картинам (включая хрестоматийный «Бетховенский фриз»), и рисунок обложки журнала Ver Sacrum («Весна Священная»), и самостоятельная графика — неизменно дышащие томностью и какою-то универсальной привлекательностью портреты. За Шиле, кроме портретов с фирменными «издерганными» линиями, тут отвечают рисунки, сделанные в темнице — собственно тюрьма и натюрморт с философическим названием «Мой путь пролегает над бездной». В 1912 году рисовавший юных особ в разнообразных фривольных ракурсах художник, возмутитель спокойствия 24 дня провел в заключении. Помимо эротических рисунков, представлены портреты его друзей и покровителей, в частности, Генриха Бенеша (который коллекционировал произведения Шиле), отца знаменитого историка искусства Отто Бенеша (он будет писать и о Шиле тоже).

Художники разных поколений, Климт и Шиле были ниспровергателями традиций на фоне fin de siecle и эпохи психоанализа. В смысле маршрутов искусства они встретились в пору модерна и символизма, к которой Климт — если говорить о графике — пришел от академических рисунков (их сейчас тоже показывают), когда линия стала служить ему не для изображения, а для обобщения образа. Шиле же, напротив, из этой эпохи ушел в экспрессионизм, овладев линией нервной, угловатой, прерывающейся. Он не столько обобщает формы, сколько утрирует и заостряет, стремится не к недосказанности, а к гипервыразительности, отчего и с автопортретов мастера, и с некоторых других работ на нас «выпрыгивают» гримасы. К своим героям он подчас бывал беспощаден: линии, которыми он прорабатывает тела моделей, часто напоминают хирургические нитки, будто эти тела разорваны и заново сшиты.

По словам куратора нынешнего показа с российской стороны Виталия Мишина, когда в 1973 году в ГМИИ впервые прошла выставка «Шедевры рисунка из музея Альбертина», на ней было всего три рисунка Климта и два Шиле. Некоторые из них снова привезли в Москву. Кураторы составили графическую историю, в которой рассказывают, как из общих корней (климтовская модерновая линеарность поначалу оказала большое влияние на Шиле) и формальных мотивов темпераменты художников создавали в итоге едва ли не противоположные по духу вещи.

Как рисовальщик Шиле по сравнению с Климтом ушел далеко вперед. Enfant terrible своего времени, Шиле технически виртуознее и разнообразнее — взять хотя бы рисунок с тремя уличными сорванцами, которых художник наделил разом и кукольными глазами, и старческими узловатыми пальцами. Варьируя толщину линии, силу нажима карандаша, он не просто оставил выразительные образы, но рисунок, где настроение художника в конкретный момент, энергия руки становились частью произведения.

Климту, одному из создателей Венского сецессиона, автору портретов весьма респектабельных особ, виделись идеально плавные контуры, будто все его модели — что, например, Фридерика Мария Беер (эскиз к живописному портрету, который хранится в Тель-Авивском музее изобразительных искусств), что «Юриспруденция» (эскизы к картинам для актового зала Венского университета, чьи оригиналы были уничтожены нацистами, и сейчас об этих композициях можно судить только по черно-белым снимкам и эскизам) — немного родственники. Климт искал красоты, Шиле — характерности.

Эгон Шиле (1890-1918) начинал творческий путь, оказавшийся, увы, весьма кратким — художник умер от испанки, на несколько дней пережив беременную жену, в 28 лет — также традиционно. В Пушкинский привезли два ранних рисунка, на одном — прилежно нарисованный бюстик Вольтера, на втором — «Автопортрет» 1906 года: на нас скромно взирает эдакий отличник, которому, кажется, только что вытерли нос. Когда вы входите в зал — а развеска сейчас очень значима, тот случай, когда она и показывает путь, и расставляет акценты, и позволяет работам вступить в диалог, — эти два ученических, по сути, опуса оказываются сперва за спиной. Тем сильнее удивление, когда вы их обнаруживаете. Поскольку тут же его «фирменные» автопортреты. гримасничающие, с непонятным страданием, то прошитые теми самыми «хирургическими швами», то — другой, рядом — весьма подробный анатомически, но с белыми глазницами, и вдобавок обведенный жирной линией белил, как будто судорожная экспрессия позы с выставленными в стороны локтями скована камнем навсегда. Запечатана.

Нарциссизм Шиле, зацикленный на сексуальности, вероятно, был отражением страхов автора. Беззащитность и одиночество — мотивы, сквозящие во многих шилевских работах. Угловатость его фигур нередко довершается «обрывочностью» — словно у античных статуй с отколотыми конечностями, Шиле оставляет отрубленными ноги или руки. Возможно, в каком-то смысле их можно считать памятниками современности.

Климт и Шиле умерли в один год — это был зловещий 1918-й. Выставка в Пушкинском — первая из череды проектов будущего года, хотя, конечно, работы этих авторов востребованы всегда. Венская Альбертина, в чьем собрании находится 170 климтовских рисунков и 140 Шиле (а кроме того, 40 числящихся на долговременном хранении работ), как рассказал австрийский куратор нынешнего проекта Кристоф Мецгер, отправит выставки, подобные той, что сейчас демонстрируется в ГМИИ, в Бостон и Лондон.

Выставка проходит с 10 октября 2017 по 14 января 2018 года.

Дарья Курдюкова специально для «Ленты.ру»