«Увидел чеченца и понял — будут унижать»

Когда речь заходит о беженцах, в первую очередь обычно вспоминают о толпах нелегалов из Северной Африки и с Ближнего Востока, штурмующих европейские границы. Между тем просить приюта могут не только спасающиеся от войны мирные жители, но и те, кто страдают от нарушения своих прав у себя на родине. В распоряжении «Ленты.ру» оказалось письмо российского гражданина, бежавшего в Германию из-за преследований на почве ненависти к гомосексуалам. Оно было направлено в адрес одного из российских зарубежных диппредставительств. Стилистика письма сохранена, орфография и пунктуация приведены в соответствие с нормами русского языка. Отсканированный оригинал имеется в редакции.

Здравствуйте! Я — ***, прибыл в Германию в октябре 2016 года, из Москвы в Мюнхен. Я являюсь гражданином Российской Федерации, попросил убежища в Германии из-за нарушения моих прав по ЛГБТ-преследованию. Как я считал, Германия — это именно та страна, которая отстаивает права секс-меньшинств, но на деле оказалось все не так просто, как преподносится.

Из Мюнхена меня перевели в город Бамберг в лагерь для беженцев. На интервью с сотрудником миграционной службы я сразу предупредил, что мне в лагере небезопасно. На что сотрудник миграционной службы ответил: таков закон, и ничем мне в данном случае помочь не может. Но все-таки дал контакты ЛГБТ-центра в городе Нюрнберге. Я попросил переводчицу пани Павловски позвонить к ним и договориться о переводе в их центр. Она так и сделала после интервью, но там, оказалось, работает автоответчик. Она на него продиктовала мою просьбу, и мы договорились с ней встретиться на следующий день, но она так и не пришла.

В общем, делать было нечего — пришлось привыкать жить в лагере для беженцев и скрывать свою ориентацию. Но как ты ни скрывай, все равно люди замечают. Я после конфликта с соседями по комнате в слезах прибежал на проходную и просил о помощи в связи с нападками проживающих вместе со мной. Наутро меня перевели в другой корпус преимущественно с христианской верой.

Я в октябре, по приезде в город Бамберг нашел местный гей-бар по гей-локации. Он там один, но довольно милый, и я стал в него ходить почти каждую неделю. В этом же баре я встретил 2017 год и начал привыкать к жизни без ограничений. Я думал: вот она, свобода. Но оказалось, что все не так. 21 января я вместе со своими соседями по лагерю отмечал день рождения одного из соседей. Мы выпивали, шутили, все как обычно, ничего особенного. Под конец застолья пришел еще один парень по имени Ризван. До этого он меня убеждал, что к представителям ЛГБТ относится с пониманием, и уговорил, чтобы я его сводил в бар, где я часто бываю.

Я поначалу отказывался, но он все настаивал, и мы пошли. Он взял с собой еще одного своего приятеля Магомеда. Придя в бар, я познакомился сразу как обычно с одним из посетителей. Так как немецким я не владею, мы особо не общались, просто целовались. Магомед, как это увидел, стал меня оскорблять гомофобными выражениями, как это часто бывало со мной в России. В итоге Магомед еще и произвел видеозапись на свой мобильный телефон, как я целовался с мужчиной. Под конец всего они вместе с Ризваном начали меня избивать: вернее, Ризван меня ударил только по спине, а Магомед наносил остальные побои сам. Сначала один раз по лицу, потом в область туловища, при этом нецензурно оскорбляя.

Когда я попытался позвать полицию криками, он меня со всей силы ударил в висок кулаком. Я упал, а они спокойно ушли обратно в лагерь. Сколько я пролежал на асфальте, не знаю, только помню, что ко мне подошел человек и помог встать. Это был сотрудник скорой помощи, полиция тоже приехала к тому времени.

Дальше стали происходить странные вещи: меня, вместо того чтобы отвезти в больницу, отвезли в отделение полиции избитым и замерзшим. В январе ночью очень холодно: возможно, решили, что я пьяный был и поэтому оказался на асфальте, хотя нетрудно было догадаться, что что-то не так, раз пришло три человека, вышло три человека, один на асфальте, двоих нет. Но это уже вопрос в профессионализме полиции и врачей, которые не заметили почему-то следов побоев, да и бог им судья.

На утро 22 января мне в полиции предъявили обвинения в неуплате счета на 21 евро, хотя при мне в ту ночь было 20 евро, которые куда-то исчезли — видимо, Магомед или Ризван их просто похитили. На мою просьбу о предоставлении переводчика мне полицейские отказали, так что я им не смог объяснить, так как не знаю немецкого, что же все-таки случилось. Мне дали подписать бумагу о неуплате счета и отпустили в лагерь.

Я страшно переживал из-за того, что мое дело находится на рассмотрении в миграционной службе, а тут такое нарушение с моей стороны. Но я решил, что в лагере найду переводчика и все расскажу, как было на самом деле.

Придя в лагерь, на меня набросились мои соседи, с которыми я проживал и которых считал друзьями. Лаша и его друг — имени не помню — как с цепи сорвались. Стали кричать, что я не имею права жить с нормальными людьми, что такие, как я, живут в отдельных лагерях, что я не человек и не могу жить с ними в одной квартире и должен попросить перевестись от них.

В понедельник, 23 января, я так и сделал. Я пришел в «Каритас» и там у сотрудницы «Каритаса» стал просить о переводе через Google-переводчик. Показывая на свое лицо в синяках, говоря, что мне угрожают, что меня избили из-за того, что я гей. Она только спросила, ходил ли я к доктору насчет разбитого глаза, и сказала, что пока нет решения миграционной службы, она ничем помочь не может. Только выписала бумагу о переводе из третьего блока в четвертый. Как будто это мне уже чем-то могло помочь, когда у Магомеда на телефоне была запись, как я целуюсь с мужчиной.

Я все-таки пришел в четвертый блок, куда меня перевели, но увидел один только взгляд бородатого чеченца и понял, что в третьем блоке меня будут унижать, но хоть в живых оставят. В общем, с 22 января жизнь в лагере я иначе как жизнь в аду не могу описать, и самое страшное, что ты не можешь ничего сделать.

Магомед меня предупредил, что голову оторвет, если я расскажу о том, что случилось, и даже предлагал купить у него запись на телефоне, где я целуюсь с мужчиной. В тот период до 27 января мне не хотелось жить: я пробовал обратиться в ЛГБТ-организацию в Нюрнберге — я нашел дом по карте, а где они в этом доме, так и не нашел и вернулся в лагерь обратно.

27 января мне пришло письмо: в нем говорилось, что я получил статус беженца. Это меня так обрадовало, что все, казалось, отошло на второй план. Y, мой сосед по квартире, меня даже поздравил с днем рождения. Сказал, что это начало новой жизни. Я, честно сказать, так и думал в этот день: хоть на время забыл обо всем плохом, что было.

Недолго мне пришлось радоваться. После присвоения статуса меня возненавидели еще больше: все решили, что Германия только п*****м (гомосексуалам —прим. «Ленты.ру») дает его и стали еще больше глумиться. В один день ко мне подошел парень и предложил заключить брак. Я сначала его не понял, но он объяснил: если соглашусь, меня в лагере никто не тронет. Я ему отказал, тем более он и не был геем. Он потом ко мне подошел еще раз, на этот раз он мне предложил деньги в обмен на брак. Я опять ему отказал.

Тогда он сильно разозлился. В ночь с 5 на 6 февраля он меня разбудил и попросил выйти с ним в коридор поговорить. Я думал, опять начнет разговор о браке, но он и не думал. Там в коридоре был еще один, меня затащили в подвал. Друг того, кто просил заключить брак, ушел, закрыв за собой дверь. А этот подонок сказал, чтобы я ему сделал минет, и если откажусь, то живым из подвала не выйду. В общем, поднявшись обратно в квартиру я пошел в туалет и меня вырвало. Не знаю, что я чувствовал в тот момент, словами такое не передать, но только могу сказать, что что-то во мне сломалось.

На следующий день, 6 февраля, я вместе с Y обратился о переводе из лагеря. Я сказал, что опасаюсь за свою жизнь. Зная, что у меня есть решение [о присвоении статуса беженца], я решил, что мне не откажут. Но мне и в этот раз отказали. Y чуть ли не кричал, что я гей, и мне небезопасно здесь оставаться. Не знаю, как и объяснить такое чувство, видя каждый день лицо Магомеда, по чьей вине эта вся история обо мне стала известна, который буквально меня уничтожил этой видеозаписью. Как он довольный рассказывал всем и показывал, как этот, кто меня затащил в подвал, ходит как король, и ты не можешь сообщить никому, находясь в лагере.

Сколько я ни просил, чтобы мне вернули мой паспорт, я так и не смог добиться. С паспортом я бы уехал в другую страну или вернулся бы обратно в Россию. Я и об этом думал. Y мне советовал уехать в другой город: я считал, что меня вернут обратно и что если уж уезжать, то в другую страну.

В общем я настолько уже хотел забыться, что 14 февраля пошел в лайф-клуб города Бамберга, перед этим выпив пива в баре кружек пять. Не помню, потом еще в клубе, и мне стало так хорошо, что я решил с кем-нибудь познакомиться. Тем более я видел по гей-локации, что лайф-клуб устраивает тематические вечеринки для ЛГБТ-представителей или что-то в этом роде.

Но зря я так думал, решив, что гомофобия только среди таких мигрантов. В общем все закончилось тем, что наутро мне сказали: я ударил двух человек, сначала одного, потом второго. В общем, все есть в полиции, я не буду подробно описывать. Хоть я и понимаю сейчас, что в том состоянии, в котором я был, нужно было просить помощи у психиатра, а не у алкоголя. Я за 37 лет жизни пальцем никого не тронул и ничего не нарушил.

В общем, перевели меня из лагеря 7 марта: я думал, что теперь сообщу обо всем, что произошло, в полицию. Но не тут-то было: я раза четыре ходил в полицию и пытался сообщить, но мне никто не предоставлял переводчика, хотя по закону должны были. Это я узнал потом.

1 июня Магомед — я знаю точно, до апреля Ризван еще был в лагере — уехал обратно во Францию. Видимо, он боялся, что я сразу сообщу в полицию. Если бы он знал, что без знания языка это не так легко, он бы, наверное, пожил в Германии еще.

О подвале я, наверное, никогда не сообщу, кто это сделал. В общем, я все-таки нашел переводчика и сообщил о Магомеде в полицию только в мае. После этого мне прислали бумагу из полиции с просьбой сообщить дополнительную информацию: мол, они его не могут найти. Дали бы мне переводчика еще в марте, я бы его сам на месте показал.

1 июня я пошел отдать письмо в полицию. Там я к своему удивлению встретил русскоговорящего полицейского и был очень удивлен. Почему мне не сказали, когда я в марте чуть ли не умолял предоставить переводчика? Пообщавшись с русскоговорящим полицейским, я понял, что ему как бы плевать на мои проблемы. Он только сказал, что представляет, что происходило со мной в лагере после записи видео в гей-баре.

Я попрощался. Открываю дверь, чтобы выйти, и тут заходит МОЛОДОЙ ТЕРРОРИСТ — по-другому не могу сказать — и ничего не говоря бьет меня бутылкой по голове на глазах у полицейского. Я в ту минуту решил, что это конец. Меня увезли на скорой, в больнице мне поставили диагноз «сотрясение мозга». Чем все закончится, не знаю, но в данный момент мое состояние близко к самоубийству. Я не могу добиться от правоохранительных органов ровным счетом ничего по Магомеду и Ризвану, по этому террористу я тоже не знаю, что они решат.

Я вижу, что всем тут на меня плевать и что вся эта сказка о толерантности не для таких, как я, мигрантов. Несмотря ни на что, я все-таки остаюсь гражданином России и прошу помощи. Я могу подробно рассказать в деталях, как все происходило, назвать людей, показать свидетелей. Я надеюсь, что это не останется без внимания — как всем тут наплевать, как все социальные службы только делают вид, что понимают, а сами боятся огласки событий. Я живу в данный момент по адресу: ...

По информации «Ленты.ру», российские официальные лица оставили обращение заявителя без ответа, так как он уже получил статус беженца в ФРГ