«Среди нескольких тысяч рак найдут у одного»

Имя Даши Стариковой из города Апатиты Мурманской области теперь известно всей стране. На прямой линии с президентом 24-летняя девушка рассказала, что у нее недавно нашли рак в четвертой стадии, а до этого долго и безуспешно лечили от «межпозвоночного остеохондроза». После этой истории на многочисленных медицинских форумах вновь заговорили о том, что большинству россиян нормальное лечение недоступно. В первую очередь из-за низкого качества диагностики. Онкология сегодня на втором месте среди причин смертности. Однако система раннего выявления рака толком не работает не только в провинции, но и в Москве. Скрининговые программы, которые внедрены во всем мире, в России не действуют. О том, почему это происходит и станет ли скрининг спасением от рака, «Ленте.ру» рассказал научный сотрудник ФГБУ «НИИ онкологии имени Н.Н. Петрова» Минздрава России, исполнительный директор Ассоциации онкологов Северо-Западного федерального округа Антон Барчук.

Скрининг может снизить смертность от рака?

Антон Барчук: Да, скрининг спасает жизни. С его помощью можно не только ловить заболевания на ранней стадии, но и находить предопухолевые изменения. У нас часто путают скрининг и раннюю диагностику. Скрининг — это выявление чего-либо у людей, у которых совсем нет симптомов, жалоб, признаков и даже желания пойти на обследование. Выявлять у них можно либо заболевание на самой ранней стадии, тем самым сделав его излечимым, или находить предопухолевые изменения. Если их устранить — то можно снизить заболеваемость. Человек не заболеет раком вообще.

Скрининг рака шейки матки в нашей стране сейчас необходим. Надвигается эпидемия ВПЧ (вирус папилломы человека — одна из причин многих опухолей, в том числе рака шейки матки —прим. «Ленты.ру»). Растет количество молодых женщин младше 40 лет, умирающих от этого. Все эти смерти можно предотвратить.

На Западе далеко не все доверяют скринингу. Некоторые врачи рекомендуют не искать у себя ничего заранее. Самая лучшая тактика — идти в больницу только когда уже что-то начнет болеть. Так ли это?

Вопрос спорный. Есть опухоли, где точно доказана эффективность скрининга: рак шейки матки, молочной железы, колоректальный, рак легких. А дальше начинаются «но». Исследования показывают, что скрининг рака предстательной железы снижает смертность от этой болезни. Однако если опухоль найдут у сорока человек, то лишь в одном случае она действительно опасна для жизни.

В остальных случаях опухоль — доброкачественная?

Современная диагностика дала ученым новое понимание биологии опухоли. У онкологов всегда считалось: рак — это все. Он прогрессирует — если ничего не делать, то приводит к смерти. Оказалось, что это не так. Сейчас выявляются злокачественные новообразования, которые, однако, никогда не приведут к смерти. И человека они не беспокоят. Но глядя на уже найденную опухоль не всегда можно сказать — опасна ли она. Поэтому лечат всех. В случае рака предстательной железы одного точно спасем, а еще 39 человек, которых прооперируем, — можем искалечить. Это очень травматичная операция, после которой возможны самые разные осложнения, включая недержание мочи и импотенцию.

Разве нельзя эту опухоль проанализировать и выяснить, что она безобидна?

На данный момент очень сложно. Есть предложения выполнять биопсию, смотреть агрессивность опухоли. Если опухоль малоагрессивная, то ничего не делаем, наблюдаем. Но все это сложно. Нужно ведь и пациенту объяснить, почему лучше ждать. Поэтому сейчас общий консенсус врачей — лучше не предлагать мужчинам скрининговый анализ крови на ПСА (онкологический маркер —прим. «Ленты.ру»), а если же мужчина хочет обследоваться, обсудить с ним все риски.

Опасность гипердиагностики существует для всех видов онкологии?

Есть заболевания, в отношении которых скрининг эффективен безусловно. Например, рак шейки матки. Но и здесь гипердиагностика может привести к тому, что женщине сделают ненужную конизацию шейки матки, то есть удалят часть органа. Это нестрашная операция. Она точно не приведет к смерти и качество жизни не сильно ухудшится. Но она может повысить риск выкидыша при беременности. Но если мы тем самым спасем женщину от рака — это, возможно, не самая высокая цена.

В России почти все исследования, признанные эффективными для скрининга, входят в программу диспансеризации?

Кроме скрининга рака легких среди курильщиков с помощью низкодозной компьютерной томографии. Но массово он не запущен еще нигде в мире. Российской диспансеризации можно поставить плюс. Она прогрессирует. Недавно Минздрав предложил изменения в приказ о ее проведении. И в новой версии почти достигнуты европейские рекомендации по возрастным группам, интервалам и методам.

Диспансеризация — это тот же скрининг или что-то другое?

Есть два определения для скрининга рака. Популяционный, к которому следует стремиться, и оппортунистический. Оппортунистический — спонтанный, неорганизованный, приносящий меньше пользы, в некоторых случаях даже вред. Пока диспансеризацию нельзя причислять к полноценному популяционному скринингу. Один из его ключевых принципов — адресность. Например, исполняется женщине 30 лет — ей приходит письмо с приглашением на определенное обследование. Так делается практически во всех европейских странах.

В Москве, например, в некоторых подъездах развешивают приглашения для граждан на диспансеризацию.

Это общий призыв: зайдите как-нибудь. Суть индивидуального приглашения: конкретного человека записывают на конкретную дату и время. Проблема оппортунистического скрининга в том, что на него в основном идут лица с низкой вероятностью заболеть и умереть от рака. Например, люди с высшим образованием, обеспеченные. Один из главных рисков развития рака — все же социальный статус. Он определяет многие другие факторы: алкоголь, курение, физическую активность, доступ к полезной пище. Люди социально незащищенные часто игнорируют профилактические визиты к врачу, у них нет времени на это. Индивидуальное приглашение обеспечивает равный доступ к скринингу. Тогда эти обследования более эффективны.

Вы как-то без энтузиазма сказали о том, что российские методы диагностики теперь соответствуют мировым стандартам.

Потому что соответствуют они пока только на бумаге. В реальности это не всегда то, что нужно. Например, взять тот же анализ на рак шейки матки. Если это цитология, то делают мазок, затем полученные клетки смотрит специалист. Поскольку они прозрачные, их нужно покрасить. Научными исследованиями доказано, что при скрининге работает окраска по Папаниколау. Был такой ученый, который придумал эту методику. Она позволяет определять предопухолевые изменения. У нас в России в большинстве регионов это не используют.

Дорого или не умеют?

Слегка дороже, чуть сложнее. Но думаю, главный фактор — традиции: «у нас принято так».

То есть практически все анализы на рак шейки матки, которые берутся у нас в поликлиниках — профанация?

Цитологи бьют себя кулаком в грудь, что их методы окраски — не хуже. Но это — слова. А нужны научные доказательства. Многие пациенты об этом не знают. В теории этот нюанс может влиять на эффективность всей программы скрининга. Можно либо что-то пропустить, либо начать лечить тех, кто в этом не нуждается.

На Западе популярно мнение о том, что деление рака на стадии — от первой до четвертой — устарело. Есть медленные виды онкологии, которые можно определить в самом начале развития. А есть стремительные?

Такая теория, действительно, есть. Но это упрощенное представление. Деление на стадии никуда не уходит. Просто к нему добавляются новые признаки агрессивности.

Значит, если человек был здоров по результатам обследования, а потом у него неожиданно нашли рак в четвертой стадии, то не всегда в этом можно винить врача? Просто рак оказался таким злым.

Все можно проверить. Для этого и нужен контроль качества. Предположим, женщина раз в пять лет обследуется по поводу рака шейки матки. Но в промежутке между скринингом у нее выявляют опухоль. Каждый такой случай — повод для разбирательств. Нужно понимать: это действительно агрессивная опухоль, которая возникла за несколько месяцев и которой не было на момент обследования, или тут ошибка диагностики.

Как это сделать?

Нужно, чтобы все биологические материалы, которые забирались у пациента, были сохранены. В этом случае можно пересмотреть цитологические стекла, перепроверить биопсию, если ее делали. В некоторых странах это все хранится. У нас — не всегда. Есть и косвенные показатели. Например, посмотреть, как проводятся цитологические исследования в лаборатории, как идет забор клеток. Возможно, что-то делают неправильно. Агрессивный рак, действительно, может быть. Но что касается шейки матки — это бывает крайне редко. Обычно эта опухоль растет до десяти лет. Колоректальный рак обычно также появляется не сразу. В отношении контроля качества обследований при скрининге опухолей кишки можно смотреть, сколько врач находит и удаляет полипов.

Сколько должен?

Чем больше — тем лучше. Если покопаться — у каждого в возрасте старше 50 лет их можно найти. Но можно провести условную черту. Например, из десяти человек, пришедших на обследование в рамках скрининга, полипы стабильно должны быть найдены как минимум у трех. Если нет — встает вопрос о качестве.

Какие виды рака могут возникнуть неожиданно?

Пока нет эффективных методик скрининга многих опухолей, например, рака поджелудочной железы, опухолей головного мозга. Одно время пытались ввести тест на нейробластому. Анализ заключался в поиске определенных веществ в моче у младенцев. Но выяснилось, что исследование находило нерастущие опухоли. Обычно их не надо было лечить, потому что они сами уходили. А вот «злые» нейробластомы оставались неопознанными.

С этической точки зрения спасти одного пациента, обследовав сотни и даже тысячи — замечательно. А с экономической? Выгодно ли это государству?

Есть исследования по соотношению затрат и эффективности. Существует понятие — сколько мы вкладываем средств на один спасенный год жизни. То есть предотвращая смерть от рака, в идеале мы продлеваем жизнь человека до условной средней величины. Почему крайне эффективен скрининг рака шейки матки? Если мы спасли женщину в 30 лет, условно она проживет еще 50. Или мы будем заниматься раком предстательной железы и спасем мужчину в 80 лет. Но в 81 он умрет от сердечно-сосудистой патологии. При этом мы сильно испортим качество жизни его последнего года. Вопрос не стоит в том, чтобы отказываться от скрининга рака у пожилых. Нужно получить максимальную выгоду для здоровья каждого человека от тех средств, которые вкладываются в скрининг. Практически во всех странах это учитывают. Предложены границы допустимых сумм, которые рекомендуется тратить на один спасенный год жизни. Выбирают то, что имеет наибольшую пользу при меньших затратах. В Европе условная граница затрат — 30-40 тысяч евро на один спасенный год жизни. В США до 100 тысяч долларов.

А в России?

Пока никто этим не занимался. Надо строить сложную математическую модель, где описать судьбу человека, который проходит скрининг и нет. Это математическая симуляция. Можно симулировать, как повлияет скрининг на здоровье жителей всей страны. Строить различные сценарии скрининга, сравнивать их. Мы пытаемся разработать такие сложные математические модели.

Когда вы назвали такие гигантские суммы, как-то сразу стало понятно, что у нас скрининг может появиться не скоро.

Сейчас наша страна вкладывает гигантские деньги в диспансеризацию. Выгоду от этих средств можно увеличить в разы. А если лечение рака будет дорожать, может даже выйти, что скрининг сэкономит эти средства. Чем раньше нашли — тем в перспективе меньше затраты на лечение. Кроме того, в странах, в которых запускаются программы скрининга, сразу же подтягивается общее качество всей медицинской службы. Потому что качество — ключевой момент скрининга. Минимальное отклонение может превратить эффективную программу в бесполезную. Но я призываю всех к оптимизму. Если задаться целью, скрининг можно организовать даже в самых бедных регионах, где совсем мало ресурсов. Что такое Финляндия в 1960-1970-е годы? Там все было плохо с точки зрения здоровья, не хватало врачей. Они взяли и организовали программу скрининга рака шейки матки, которая свела на нет смертность от этой болезни. А ведь в то время там не было никаких компьютерных технологий. Есть трудности. Но это не сложнее, чем провести Олимпиаду или чемпионат мира по футболу.

Наталья Гранина