«Оленя замочим, крови попьем…»

Если обычного жителя европейской части России спросить, с чем у него ассоциируются Сургут, Когалым, Нефтеюганск, Ханты-Мансийск, то, скорее всего, в ответ услышишь — «с нефтянкой». Кто-то еще вспомнит этапы Кубка мира по лыжным гонкам и биатлону, регулярно проходящие в Ханты-Мансийске. Между тем Ханты-Мансийский автономный округ — Югра по площади равен Франции, занимая огромную территорию от Уральских гор до водораздела Оби и Енисея. Край красивый, богатый реками и озерами и очень малозаселенный — всего-то 1,6 миллиона человек, в основном сосредоточенных в нескольких новеньких, весьма симпатичных и комфортабельных городах. На территории Югры проживают коренные народы Севера: ханты и манси, относящиеся к финно-угорской языковой группе. Народ спокойный, доброжелательный и гостеприимный. К традиционным занятиям — разведению оленей, охоте, рыболовству собиранию грибов и ягод, недавно добавилось новое — этнотуризм. Как живут коренные жители Югры и что они могут предложить любознательным путешественникам, выяснял корреспондент «Ленты.ру».

— Когда комар поднимется, олени с гривы на болото уйдут. Тогда и мы за ними.
— Дом запрете?
— Нет, мы здесь никогда не запираем. Дверь только прикроем, чтобы зверь не зашел.

Дом 52-летнего ханты Степана Кечимова представляет собой сруб размером пять на четыре метра с пристроенными дощатыми сенями. Здесь на стойбище, относящемся к Ульт-Ягунскому поселковому совету Сургутской области, Степан живет 7-8 холодных месяцев в году с женой Зиной, двухлетней дочкой и котом Маркизом. Рядом сруб недостроенного дома для семьи сына, чуть дальше русская баня.

Из мебели в доме: широкие во всю стену нары, застланные коврами и шкурами, стол, лавки, кухонный уголок… Над нарами на стене репродукция «Тайной вечери». «Нет, не православный, — отвечает на вопрос о вероисповедании хозяин, — картинка красивая». Вода в дом подается насосом из скважины с глубины 28 метров, пробурить которую стоило 48 тысяч рублей.

— До нефти не достали? — пытаюсь пошутить.
— Нефть глубже нужно бурить, — серьезно отвечает хозяин.

Центральное место в единственной комнате занимает печь-буржуйка. Зимой она топится круглые сутки. На тумбочке небольшой телевизор, подключенный к «тарелке» «Триколор». Стиральной машины и холодильника нет — не тянет генератор. А вот с сотовой связью все хорошо.

— А что, печку нормальную не сделаете из кирпичей? — с учетом морозов за 50 жестяная печурка выглядит, на мой взгляд, как-то уж очень несерьезно.
— Эта хорошая, — пожимает плечами хозяин, — быстро греется. У всех ханты такие…

Не только печь, но и весь дом вызывают серьезные сомнения. Похоже, ханты работать с деревяшками совсем не мастера. В сенях щели между досками такие, что палец просунуть можно, рамы одинарные, двери закрываются неплотно. Новый сруб не проконопачен — Степан собирается залить щели монтажной пеной, стропила из тонких сосновых жердей…

В ответ на мои сомнения хозяин только разводит руками и улыбается:
— Хороший дом, теплый. Зимой живем, совсем тепло.

Из транспорта у Степана УАЗ, называемый в народе «буханкой», и снегоход «Буран».

Бюджет семьи Кечимовых складывается из денег и материальной помощи, получаемой от нефтяников, дохода от стада оленей и приема гостей-туристов (оформлено как индивидуальное предпринимательство).

Перед тем как приняться за разработку, нефтяники заключают контракты с семьями, на земле которых они будут работать. Земля закреплена за семьей округом, и ханты точно знают, какая именно у них территория, а где начинается соседская.

Иногда такие переговоры могут затянуться и на год, как было с одной семей в Ноябрьске. Обычно договариваются на небольшие, но постоянные выплаты и натуральную помощь. Не роскошь, конечно, но и не стеклянные бусы — раз в четыре года новые снегоход и лодочный мотор, лодка на 10 лет, горюче-смазочные материалы, железо, доски, связь провести, дорогу сделать, другая помощь если потребуется... Многие у нефтяников еще и подрабатывают.

— Работа есть, — объясняет Степан. — Сын у нефтяников работает. Я тоже был большим начальником в «Лукойле», год еле вытерпел. Вернулся в лес. Глупый я или дурак — не могу в городе жить.

От стойбища до ближайшего города Когалыма 45 километров: 38 километров до КПП нефтяников по хорошему асфальту, оставшийся участок дороги — по песчаной грунтовке на вахтовке-КамАЗе. До ближайшего соседа — 15 километров. По местным понятиям, практически рядом.

Вокруг тайга, сосны, небольшие озерца, болота. Природа напоминает Архангельскую область или даже Карелию, только вместо серого камня — мелкий белый песок. Когда-то на месте Западно-Сибирской равнины было море. Отсюда и нефть, если то, чему учили в школе, верно.

Вдоль опушки метрах в ста от стойбища замечаю нескольких оленей. Подойти к ним не удается. Животные убегают в лес.

— Олень полудикое-полудомашнее животное, — объясняет Степан. — Олень, он к тебе сам не подойдет, как лошадь, не попросит приласкаться. Три года нужно его к упряжке приучать…
— Доход олени приносят?
— Мясо, шкуры сдаем. Но не так, чтобы много.
— Почем сейчас оленину принимают?
— 300-350 рублей килограмм. А так, сами мясо едим.

Зина — жена Степана — снимает с печки кастрюлю, разливает по тарелкам душистую горячую шурпу из оленины. Очень вкусную!

— За продуктами в город часто ездишь?
— Когда тут, езжу, а когда на пастбища за оленем уходим, там в чуме живем, все с собой берем.
— А в палатке не удобнее было бы?
— Нет, чум лучше, его и ставить быстро, и жить хорошо.
— Чум из шкур?
— Нет, — смеется Зина. — Из шкур давно никто не делает. Жерди и брезент.

— Столько у тебя сейчас оленей?
— Пятьдесят. Не считая телят, — по местным меркам, это хорошее стадо.
— А телят сколько в этом году родилось?
— С 20 апреля по 10 мая отел был. Где-то десять родилось, считать будем по осени, если хозяин тайги не будет летом шалить, тогда и посчитаем.

Медведей в районе много, и «шалят» они постоянно. В конце апреля медведь задрал и закопал в снег беременную олениху. Степан съездил домой за ружьем, вернулся и застрелил медведя. Шкура сушится теперь на стене его дома.

Коренные жители имеют право охотиться и добывать дичь круглый год, независимо от охотничьего сезона, но только для себя, если кого-то поймают на рынке за продажей лосятины, это будет уже считаться браконьерством. А вот за убитого медведя могут выписать большой штраф.

— За медведя нас судят. А мы из-за чего их добываем, они за оленями ходят, — возмущается Степан. — Сосед говорит, у него два медведя с весны за оленями ходят, пока те еще на гриве пасутся. У него стадо небольшое — 15 оленей, говорит, только восемь видел, где остальные, не знает, может, их уже те медведи задрали. А летом пойди, медведя в лесу найди.

Прошу Степана рассказать об отношениях ханты к медведям. Степан сомневается: о медведях лучше не говорить, они все слышат, могут запомнить и потом отомстить. Очень хитрые и злопамятные существа. Но решение находится: оказывается, медведи понимают, если о них говорят на языке ханты, а вот по-русски они не понимают.

Согласно верованиям ханты и манси, медведь был младшим сыном большого бога Торума. Бог отправил его на Землю, наказав не разорять стойбища и не трогать оленей. Но из-за голода и гнуса медведь этот запрет нарушил. За непослушание бог отобрал дар бессмертия, дав охотникам право убивать медведя. Душа же медведя всегда возвращается к Торуму и может на своего убийцу отцу нажаловаться. А чтобы этого не произошло, убитого зверя нужно всячески задабривать, почитать, для чего служат «медвежьи игрища».

Во время игрищ медвежью голову украшают, повязывают красивые платочки и укладывают спать на подушечке, накрыв нарядной тканью. В стоящую рядом миску складывают подарки — мелкие монетки, конфеты. Затем участники надевают берестяные маски — на всякий случай, чтобы медведь не узнал человека, если ему вдруг что-то не понравится, — и откидывают покрывало. Начинаются, собственно, игрища: танцы, пение, состязания в ловкости и силе.

Медведь на празднике — гость, он все видит и слышит, и потом расскажет об этом на том свете. Особое значение имеет середина ночи, когда гости съедают медвежье мясо, провожая душу медведя на небо. Если ритуал соблюден правильно, медвежья голова может рассказать человеку, что его ждет в будущем, дать нужные советы.

Говорящие медвежьи головы есть в большинстве семей ханты и манси. Две такие головы постоянно хранятся в Музее природы и человека в деревне Русскинская. Одна в открытом доступе, другая в отдельном, специально построенном для нее домике. Перевозить эти головы никуда нельзя, поэтому все ритуальные манипуляции ханты проводят непосредственно в здании музея. Создатель и хранитель музея Александр Павлович Ядрошников к такому положению относится с уважением.

— Для всего, что связано с медведем, у ханты и манси был разработан тайный язык, — рассказывает Ядрошников, — в который, по подсчетам специалистов, входило около 500 слов. Во время праздника медведя стараются задобрить, перекладывая вину за его убийство на ружье, а за поедание мяса — на ворон. Вороны — воры, которые хотят своровать не только мясо, но и душу медведя. Люди же стараются защитить его, не дать похитить бессмертную душу. После праздника медвежьи кости собирают, чтобы похоронить их в специальном месте. Ханты верят, что так медведь сможет возродиться вновь.

— А где твоя говорящая медвежья голова, — уже перед отъездом спрашиваю у Степана.
— Еще не сделал, возни много, сушить долго… Ты вот что, зимой обязательно приезжай, на снегоходах покатаемся, на охоту сходим. Оленя, как это правильно сказать, замочим, крови попьем…

Этнотуризм — относительно новое направление для России. В нашей стране проживает множество народов, обладающих самобытной национальной культурой и уникальным опытом. Знакомство с ними не просто интересный «экспириенс», это еще и возможность для собственного личностного роста. Но есть и другая сторона этнотуризма, на которую обращают значительно меньше внимания.

Мы, туристы, нужны малым народам даже в большей степени, чем они нам.

Игнорировать цивилизацию невозможно. Цивилизация неизбежно доберется до самых отдаленных и труднодоступных уголков уже не такого и большого мира. Но именно ее блага уничтожают многообразие создававшейся веками жизни. Оленьи упряжки заменяет снегоход, сложные навыки охоты — многозарядный карабин с оптическим прицелом, брезент, гортекс, плис с успехом вытесняют мех и кожу, которые нужно долго и сложно выделывать, а сказки, песни и игры — заменяет телевизор. Чтобы сохранить культуру и уникальные навыки малых народов, нужен спрос.

На промысловом стойбище Лук-Яун мне показывали различные охотничьи приспособления и выдолбленные из осины или кедра узкие, длинные, очень легкие и очень неустойчивые лодки — обласы. Держать равновесие на такой лодке учатся с детства. Я много лет ходил на байдарке, но даже для опытного байдарочника управляться с обласом оказалось очень непросто. А сколько мороки изготовить ее даже с учетом современных инструментов. Но приезжающие туристы хотят видеть именно аутентичный облас, а не пластиковое каноэ. А значит, ханты и манси будут продолжать их делать сами и учить этому своих детей.

В Центре национальной культуры в деревне Русскинская ханты Фаина и Майя учили меня наносить узор на бересту, делать маленьких кукол (напоминающих кукол вуду), плести ворону из бисера. Показывали очень красивую национальную одежду и музыкальные инструменты.

Помимо сохранения традиций и навыков, развитие этнотуризма может обеспечить занятость местного населения и дать ему необходимые средства существования. Нефть ведь не вечна.

Пока индивидуальных предпринимателей, принимающих у себя туристов, в округе не больше десятка, но их количество и качество предоставляемых ими предложений растет. Это взаимное движение. Есть возможность принять в нем участие. Пятизвездных удобств не ждите, но искренности, доброжелательности и, конечно же, экзотики получите сполна.

Югра интересный край. В этом материале я рассказал только об одной причине сюда приехать. Не поленитесь больше узнать о Югре. Вот несколько наводок: «Туризм в Югре», «Ханты-Мансийск — новогодняя столица России»,
«Ойл-туры по Югре», чудо-океанариум «Акватика» в Когалыме, горные походы по Приполярному Уралу, охота, рыбалка.

Петр Каменченко