Чем дело началось

Предположить, что юбилейный фестиваль в Каннах, да еще с такой красивой цифрой на логотипе — 70, откроется какой-либо картиной, кроме французской, было трудно. Я, грешным делом, подозревал, что на родине самого крупного киносмотра в мире к этой годовщине снимут что-то особенное, дорогое и показательное: все-таки Франция поддерживает национальный кинематограф на государственном уровне, и, пожалуй, как нигде в мире.

Однако фильм открытия, при том что его демонстрируют вне конкурса, мягко говоря не вдохновил публику. За все годы, что я пишу о Каннском фестивале, мне впервые бросилось в глаза, что на французской (!) ленте, где играют главные звезды национального кино — Марион Котийяр и Шарлотта Гейнсбур, да еще в компании популярного актера и режиссера Матье Амальрика, похлопала одна-единственная девушка, к тому же русская дебютантка на этом форуме. Да и знаю я это лишь потому, что журналистка, сидевшая рядом в кресле, спросила у меня по-русски: а что, тут не принято аплодировать? И получив отрицательный ответ, дескать — еще как принято, тихонько похлопала: из чего я сделал вывод, что фильм по-настоящему понравился одному зрителю.

Кстати, поначалу это было не совсем очевидно. «Фантомы Исмаэля» Арно Деплешена начинается как шпионский детектив, но буквально через пять-десять минут сваливается в любовную историю. У немолодого режиссера (Амальрик) двадцать с лишним лет назад невесть куда пропала жена, о которой с тех пор ни он, ни его бывший тесть-старик не имеют ни малейших сведений. Кажется, что лента расскажет историю взаимоотношений двух мужчин на фоне потери самого близкого человека, но не тут-то было. Очевидно, перед нами мелодрама, но вовсе не об исчезнувшей девушке: соломенный вдовец встречает новую любовь (Гейнсбур), и режиссер подробно рисует зарождение их романа.

Тут, кстати, никак не объясняется многолетнее одиночество главного героя, который не без причин считает, что его первая возлюбленная умерла. У героя Амальрика детей нет, жены нет, живет воспоминаниями. Режиссер, традиционной ориентации, молодой мужик — считает дни со времени пропажи двадцатилетней давности? Ну хорошо, достоверность не всегда востребована в художественном повествовании. И пока приходится додумывать, чем бы могли быть вызваны эти странности поведения персонажей — фильм еще обещает нечто занимательное. Однако зрителя ожидает очередной поворот сюжета (другими словами — жестокий облом в отношении милейшей Гейнсбур). Из ниоткуда появляется призрак некогда исчезнувшей супруги (Котийяр), которая на все вопросы, что случилось сто лет назад, отвечает: да что-то как-то в голову стукнуло, и вот, простите, папа и муж, я свалила в Индию. Интрига вроде бы обещает развернуться в нечто эпическое, но, увы, сюжет скачет как на ухабах по параллельным линиям — герой озабочен пропажей еще одного персонажа, заявленного в самом начале: его то ли настоящий, то ли вымышленный брат оказывается шпионом с русским именем Иван, который работает под прикрытием в бывших советских среднеазиатских республиках и славен тем, что умеет здорово маскироваться — никто о нем ничего не знает. Может быть, тут своя интрига, герои начнут пересекаться в прошлом, иначе зачем все эти флешбэки?

В какой-то момент кажется, что Деплешен свяжет все эти ниточки в единое целое в соответствии с названием — но нет, призраки остаются неопознанными, вымысел и явь никак не пересекаются, и остается лишь догадываться, зачем понадобилось внедрять в примитивную любовную драму элементы бондианы? Ну хорошо, герой-киношник пишет сценарий своей картины, мы видим какие-то ее разрозненные эпизоды (один даже довольно натуралистичный — человеку взрывом мобильного телефона отрывает полголовы) — это избитый прием «кино внутри кино», бывает. А при чем тут все эти красивые женщины, найденные жены, умирающий старик-отец и прочие персонажи, никак друг с другом не связанные?

Звезды, как обычно, играют на высоком уровне, но что им играть в картине ни о чем? Поэтому крики и стоны, слезы и широкие жесты не спасают, вплоть до того, что в финале нас ждет совсем уж ученическая сцена: перед камерой садится Шарлотта Гейнсбур и глядя в упор на зрителя рассказывает, чем кончилось дело. Более беспомощный прием трудно представить, но Арно Деплешен, до сей поры снимавший вполне уверенно, снискавший лавры одного из лучших представителей французской школы, поражает «смелостью»: таких приемов учат избегать на первых курсах киноинститута, объясняя, что кино должно показывать, а не рассказывать, все-таки это не радио, тут есть картинка. Но, вероятно, возврат к истокам, когда кино снималось как движущиеся картинки, затем для демонстрации актерских статей, и меньше внимания уделяло впечатлению от нарратива — восхитил отборщиков и решил судьбу фильма открытия. Но нас ждет обширная и, надеюсь, занимательная конкурсная программа, о лучших фильмах которой ваши обозреватели подробно расскажут в последующих репортажах.

Игорь Игрицкий