Артефакты радиации

26 апреля исполнилось 30 лет со дня трагедии на Чернобыльской АЭС. Тогда радиоактивному облучению подверглись почти 8,4 миллиона человек. Города Чернобыль, Припять и 74 села в радиусе 30 километров от АЭС были эвакуированы. О том, как выглядит сейчас чернобыльская зона отчуждения, «Ленте.ру» рассказал побывавший там Леонид Каганов.

Мой тесть — отец второй жены, военный в отставке, считает, что судьбу оберегают высшие силы. Одна из историй его жизни произвела впечатление даже на меня, человека скептического. Во времена позднего СССР он служил в удачном гарнизоне, его супруга и маленькая дочка жили здесь же: тихая воинская часть, красивая природа, отличное снабжение. Коллектив тоже был хороший. По субботам господа офицеры пили вкусное местное вино и играли в преферанс, все было тихо и мирно. Лишь однажды в гарнизоне произошло ЧП — двое офицеров подрались, и один другого ударил табуреткой. Дело дошло до больницы, а весть — до командования. Начальство пришло в ярость: все 12 офицеров были вызваны на ковер, где в ярких (иногда нецензурных) выражениях им была разъяснена вся глубина их падения. «Родина, — кричал командующий, — доверила вам службу в райском месте! А вы? Пили вино! Играли в карты! Устроили драку! Никто из вас не останется здесь! Сутки на сборы, и вы с семьями и детьми отправляетесь в ад! Ты, главный зачинщик, — поедешь в Анадырь! Ты — на Камчатку! Ты — в казахскую степь! А сюда вместо вас приедут другие офицеры, достойные!»

Сутки на сборы, и тесть с супругой и дочкой отправился в новую часть под Воронеж — захолустное, хоть и не самое плохое место. Тесть поначалу роптал на судьбу, которая вдруг нанесла коварный удар. За что? Ведь он не участвовал в драке и даже в тот вечер не был в компании. За что ему этот разнос, этот болезненный переезд с семьей в худшее место? Стоял апрель 1986 года. Воинская часть, где сменили офицерский состав, называлась «Припять» и занималась охраной атомной станции. Через две недели, 26 апреля 1986 года, здесь произойдет взрыв реактора. Весь гарнизон, включая прибывших на смену офицеров, будет участвовать в ликвидации, почти все они оставят здесь свое здоровье...

Атомная станция — это большой самовар: ядерная реакция греет воду, пар крутит турбины, вырабатывается ток. А чтобы цепная реакция не сорвалась с цепи, ее регулируют графитовыми стержнями-замедлителями, опуская их среди урановых стержней. В 1986-м на станции проводили спущенный сверху плановый эксперимент с «выбегом турбин». Эксперимент — вообще не самое удачное слово, когда речь идет об атомной станции. В «Росатоме» говорят, виной тому были структурные изменения в энергетике: незадолго до печального события всю атомную отрасль, которая шла от института Курчатова, передали в подчинение министерству энергетики. А там, как мы понимаем, совсем не та научная дисциплина и совсем другой стиль работы со стихией.

После аварии отрасль забрали и больше энергетиков к атому не подпускали. Но в тот год был придуман эксперимент, где целью было выяснить: если вдруг отключить реактор и пропадет электричество (оно ему самому нужно для работы), хватит ли инерции турбин, чтобы в сеть вернулся ток и реактор запустился заново? При этом реактор РБМК-1000 имел ошибку в конструкции — при определенных условиях он становился нестабильным. Об этом в среде атомщиков было известно уже полгода — проблему изучили, сделали доклад. Но меры почему-то не приняли, и станции на реакторах РБМК-1000 продолжали работать по всей стране без переделки. Плюс — автоматика в те годы была неточна и не поспевала за происходящим, если события развивались стремительно. Плюс — пару ошибок добавил персонал. Результат — цепная реакция понеслась так быстро, что спешно опущенные стержни уже помочь не смогли. Реактор взорвался — многотонная крышка реакторного котла взлетела в воздух, сделала сальто и рухнула обратно, крышу здания снесло, а ядерный ад вывалился в окружающую среду. Из 180 тонн ядерного топлива, по самым радикальным оценкам, до 50 тонн испарилось в атмосферу, а 70 тонн вылетело и осело на почву в округе.

Теперь во многих местах станции радиационный фон вообще не отличается от московского, а фон около четвертого блока всего в два-три раза выше, чем естественное космическое излучение при авиаперелете. За 30 лет радиация выдохлась в тысячи и миллионы раз. Самая опасная часть — изотопы йода, их в реакторе было примерно четверть массы — распалась за дни и недели. Полураспад цезия-137 и стронция-90 составляет около 30 лет, они выдохлись вдвое. Дожди смыли грязь под землю, и она растворилась в почве. Но многие элементы будут распадаться долго — например, полураспад плутония — около 25 тысяч лет.

Все прибывающие на станцию проходят СИЧ — спектрометрию излучения человека. Если твой организм уже носит в себе следовые количества радиоактивных изотопов, могут не допустить к работе или посещению. Переодевание до трусов — еще один обязательный элемент посещения глубин любой атомной станции, особенно Чернобыльской. Кастелянша выдает нижнее белье, верхнее белье, носки, белую обувь. Исправные реакторы станции уже несколько лет заглушены. В принципе, они могли работать и дальше, продолжая приносить энергию и деньги. Но Европа настояла, чтобы их вывели из эксплуатации, обещав взамен дать денег на постройку новой станции в другом месте. С деньгами как-то волшебным образом не сложилось — не дали. А реакторы заглушили. Правильно это или нет — вопрос дискуссионный. С одной стороны, от этих реакторов опасности ожидать было бы глупо. С другой стороны, учитывая непрекращающийся аварийный бэкграунд станции, Европу понять можно: случись что снова — облако пойдет на них. Удивительно другое: реактор заглушен, а люди продолжают дежурить и нести вахту по всем правилам. Оказывается, вывод станции из эксплуатации — это очень долгое дело, 50 лет. Остывает масло, отстаиваются стержни, за всем этим необходим неусыпный контроль.

В рабочем зале висят иконки: «Призри на Смирение» и «Чернобыльский Спас» — официальная икона атомщиков, единственная православная икона, где вместе с Иисусом и архангелом Михаилом изображены наши простые современники — ликвидаторы аварии, пожарные, врачи, атомщики.

В самой глубине станции, под саркофагом, можно попасть на пульт управления четвертым блоком: здесь после пожаров царит темнота и запустение. Техника рассыпалась, пульты и индикаторы в руинах. Повсюду следы копоти и розовые потеки — радиоактивную пыль осаждали сахарным сиропом, он ее неплохо связывает. И повсюду — новое оборудование, которое занимается контролем помещения. Фон здесь 200-1300 микрорентген в час, одна минута примерно равна 1-6 минутам в самолете, жить можно. А вот загрязненность частицами сильная — несколько сотен частиц в минуту на квадратный сантиметр. Дышать без респиратора нельзя. К самому реактору, к перевернувшейся крышке, экспедиции бывают редко — только атомщики и только по делу. Фон тут местами превышает 10 рентген — на снимках появляется рябь: матрицы фотокамер не выдерживают такой ионизации.

На выходе из блока — обязательный контроль рук, ног и одежды. Это не последняя рамка на пути — не только станцию, но и саму зону покинуть без рамки нельзя. Контрольные рамки мы проходили много раз в день, даже в столовую без рамки нет входа. Атомщики всегда моют руки холодной водой: теплая вода расширяет поры, и радиоактивная пыль может надолго забиться в кожу. А еще про атомщиков ходит анекдот: мол, единственные люди, которые в туалете моют руки дважды — и до, и после.

С 2007 года здесь общими силами (Европа, США, Япония, Россия) строится новая арка, которая накроет объект. Арка закроет реактор герметично, а внутри создается пониженное давление — чтобы в случае чего утечка шла внутрь, а не в атмосферу. Под ее защитой можно будет перейти к следующей эпохе в жизни злополучного реактора: начать разбирать нынешнюю крышу блока и его внутренности. Конечная цель — разобрать все, аккуратно переработать и захоронить. Чтобы не было бесконтрольных участков, вяло теплящихся реакций (внутри блока есть места, где все еще держится температура 30 градусов) и риска утечек в грунтовые воды. Для этого рядом со станцией запускаются два завода по переработке и захоронению ядерных отходов.

Сам Чернобыль, давший имя АЭС, находится в 30 километрах и никогда не имел отношения к станции. Там и сейчас продолжается жизнь: работают магазины, гостиницы, банкоматы. Городок станции назывался Припять, он находится в двух километрах, и именно он останется мертвым навечно. Вся жизнь в городе остановилась в эпохе СССР весны 1986 года — здесь советская мозаика, советские плакаты, в развалинах милицейского отделения валяются протоколы о нетрезвом хулигане Семенове, в развалинах книжного магазина — книги той эпохи. Это единственное место на всей Земле, где можно увидеть живой кусочек настоящего Советского Союза 80-х годов прошлого века.

В плане радиации Припять в тысячи, сотни тысяч раз чище. Здесь можно гулять, дышать без респираторов, а самая большая опасность — падающие здания. Но не рекомендуется трогать руками предметы, садиться на землю, пить и есть — может попасть пыль. Город не оживет никогда: дети здесь не смогут играть в песочнице, бабульки не смогут выращивать на грядках редиску. Воду для питья и для душа пришлось бы возить из чистых мест.

А самое грязное место города — подвал городской больницы. Здесь свалены куртки, каски и сапоги, которые сняли с пожарных той роковой бригады, когда те вернулись с тушения крыши блока. Все покрыто копотью и частицами ядерного топлива. Даже сегодня спустя почти 30 лет все это фонит до 1 рентгена в час: входить в подвал без специальных костюмов и защиты органов дыхания нельзя. Недавно это место догадались забетонировать, чтобы сумасшедшие сталкеры, многие из которых не пользуются даже дозиметрами, не растаскивали вещи на сувениры.

Но ни чернобыльские артефакты, ни сама зона отчуждения не способны дать ответ на главный вопрос: как избежать повторения подобных трагедий в будущем? Иначе в первые часы аварии на «Фукусиме» не стали бы ждать, пока сдохнет энергоснабжение, а приняли меры, которые во много раз снизили бы масштабы выброса. А ведь японские туристы сегодня — одни из самых частых гостей в чернобыльской зоне.

Леонид Каганов