Выжженное поле диалога

Очередная, пятая по счету Московская конференция по международной безопасности, которая пройдет 27-28 апреля, вряд ли преподнесет сенсацию. Позиции и основных партнеров, и основных оппонентов России по политическому диалогу слишком хорошо известны. С другой стороны, сама возможность обосновать свою позицию имеет большое значение в мире глобальных информационных искажений.

На сайте российского военного ведомства, где конференции посвящен специальный раздел, читаем: «Главной темой Пятой Московской международной конференции по международной безопасности станет борьба с терроризмом. Помимо этого, на форуме будут рассмотрены вопросы безопасности в Азиатско-Тихоокеанском регионе, проблемы войны и мира в Европе, глобальной безопасности и военного сотрудничества. Отдельное внимание планируется уделить обсуждению ближневосточных противоречий, традиционных и новых вызовов и угроз международной безопасности, роли вооруженных сил в противодействии "цветным" революциям, обеспечения безопасности в Центральной Азии».

Последняя группа тем, касающаяся проблем безопасности в обширном регионе от Леванта до советской Центральной Азии, по своей архитектуре — практически внутренний «междусобойчик» для стран ОДКБ и их ближайших партнеров. Если говорить о странах НАТО, то максимум, чего можно ждать в этой зоне, — очередная фиксация взаимных расхождений как по сирийской проблеме, так и по ряду других, вплоть до Афганистана. В последнем случае, впрочем, скорее всего, последует формальное выражение приверженности всех сторон к дальнейшей стабилизации в Афганистане и обеспечению устойчивости кабульского правительства.

Никаких перспектив по сближению позиций и в группе тем, касающихся вопросов безопасности в АТР, проблем войны и мира в Европе, глобальной безопасности и военного сотрудничества. Прежде всего это касается Европы: с точки зрения НАТО, основную угрозу в регионе несут «экспансионистские устремления Кремля». Из Москвы ситуация выглядит зеркально: угроза заключается в последовательном игнорировании альянсом критических зон, границы которых были обозначены Россией в качестве «красных линий». Оснований для изменения точек зрения и с той, и с другой стороны за последний год явно не прибавилось. При этом со стороны Запада проблема усугубляется наличием группы государств в Северной и Восточной Европе, политические элиты которых прямо заинтересованы в обострении отношений — невзирая на угрозу, которую такое обострение в конечном итоге может нести самому существованию этих стран.

Обстановка в АТР, с российской точки зрения, лучше хотя бы тем, что в данном случае роль enfant terrible возложена на две другие страны: КНДР с ее ракетно-ядерными амбициями и КНР, чье военное могущество беспокоит подавляющее большинство стран региона. Ядерная опасность со стороны Пхеньяна для Москвы скорее гипотетическая — до тех пор пока не возникнет угроза расползания северокорейской технологии дальше по миру (что ничуть не более вероятно, чем ее расползание из некоторых других стран как ядерных, так и пороговых). Здесь Москва может занять позу «мы же предупреждали», поскольку основным стимулом к созданию северокорейского боеприпаса и средств доставки стало многолетнее открытое военное и политическое давление со стороны США.

Следует, впрочем, иметь в виду, что гипотетичность угрозы со стороны Пхеньяна совершенно не исключает вероятного ущерба в случае конфликта на Корейском полуострове. Среди возможных последствий такого конфликта — массовый наплыв беженцев на российский Дальний Восток, чреватый масштабной гуманитарной катастрофой и необратимыми изменениями структуры населения Приморья. Кроме того, территория России может подвергнуться случайным ударам обоих участников конфликта. Так уже случалось в Корейской войне 1950-1953 годов — 8 октября 1950 года пара истребителей P-80 ВВС США нанесла бомбо-штурмовой удар по аэродрому Сухая Речка близ Владивостока, приняв его за северокорейский военный объект. Подробно вероятные последствия подобного конфликта для России были разобраны, в частности, в статье научных сотрудников Института Дальнего Востока РАН Василия Кашина и Константина Асмолова «Война на Корейском полуострове: насколько велика угроза?», опубликованной в первом номере журнала «Проблемы Дальнего Востока» за 2014 год.

Практической пользы, однако, эта констатация не принесет, равно как и очередное заверение в приверженности принципам нераспространения. Даже без учета официально назначенного злодеем Пхеньяна, после примеров Израиля, ЮАР, Индии и Пакистана очевидно, что для стран с соответствующими технологическими возможностями вопрос создания или отказа от создания ядерного оружия лежит исключительно в плоскости гарантий собственной безопасности, а не приверженности делу мира на Земле.

С этой точки зрения нет смысла ждать каких-то результатов от дискуссий по теме глобальной безопасности — интерес вызывает, пожалуй, только вероятность изменения позиций тех или иных стран второго эшелона под давлением аргументов извне. То же самое касается и вопросов международного военного сотрудничества: ситуация сегодня далека от блокового противостояния второй половины XX века, но клиентские группы вокруг крупных игроков уже сформировались, и речь идет лишь о внутренней торговле внутри этих групп за преференции — в том числе и чисто экономические. В конфликтных же зонах ситуация в чистом виде вернулась ко временам холодной войны: на поле боя в Сирии решается не только судьба самой Сирии, но и ценность ставок глобальных игроков в последующих раундах борьбы за влияние в регионе.

Остается еще группа тем, касающихся собственно борьбы с терроризмом, и это единственный участок, где Москва может найти общий язык как со своими партнерами, так и с оппонентами. Участок крайне ограниченный — фактически согласие достижимо только в тактических вопросах оперативной работы по предотвращению терактов и розыску виновных. При попытке затронуть более глубокие аспекты, например, хотя бы оценку угроз со стороны тех или иных групп, разногласия неизбежно вылезут наружу. Достаточно опять вспомнить Сирию, где между Москвой и Вашингтоном постоянно возникают противоречия при квалификации группировок повстанцев как террористов или же как «умеренных сторонников демократии с ближневосточным оттенком».

Ситуация отнюдь не нова. Фактически все четыре предыдущие конференции заканчивались ровно тем же: фиксацией разногласий между оппонентами и сходства позиций партнеров. Примеров сближения и достижения компромисса по ключевым расхождениям пока не отмечено.

Так, ключевой темой 1-й конференции, прошедшей в 2012 году, было влияние противоракетной обороны на глобальную безопасность. Возможность высказаться предоставили всем, графические материалы этой конференции навсегда вошли в список обязательных иллюстраций к более-менее серьезным работам по проблеме, но на 2016 год ситуация не улучшилась ни на йоту. Достигнутое соглашение по ядерной программе Ирана никак не повлияло на планы развертывания американской системы ПРО в Европе, и обе стороны обвиняют друг друга в нарушении следующего основополагающего документа — договора о РСМД. Ситуация в целом грозит свести на нет дальнейшие попытки достичь компромисса по проблемам сокращения стратегических наступательных вооружений. И это, похоже, не слишком волнует и Москву, и Вашингтон.

Конференция 2013 года была посвящена европейской безопасности, и единственное «достижение» за прошедшие три года — это фактическая смерть ДОВСЕ и института ограничения вооружений на европейском континенте в целом. Рассуждения о вине сторон в украинском кризисе имели бы смысл, если бы не было очевидно, что сам этот кризис стал продуктом неустранимых разногласий в треугольнике Москва — Брюссель — Вашингтон по вопросам влияния в Восточной Европе и организации системы безопасности в регионе.

Конференция 2014 года уже проходила в грозовой атмосфере — только что состоявшееся присоединение Крыма исключало какую-либо возможность нормального диалога Москвы и Запада. Страны НАТО резко ограничили свое присутствие на форуме, и выбранная тема конференции лишь подчеркнула глубину противоречий. В ходе встречи обсуждались проблемы региональных кризисов с акцентом на Ближнем Востоке и Северной Африке, и несходимость позиций была продемонстрирована вполне отчетливо: в речи начальника Генштаба ВС РФ Валерия Герасимова в адрес Запада прозвучали прямые обвинения в целенаправленном подрыве системы международной безопасности в угоду своим интересам.

«Война в Персидском заливе в 1991 году, операции против Югославии в 1999-м, в Афганистане в 2001-м и Ираке в 2003 году обладали всеми признаками "традиционных" военных действий.

Их единственным различием являлся повод для развязывания агрессии, который в большинстве случаев создавался в обход норм международного права. Широкая трактовка формулировки «угроза миру и стабильности», изложенная в Уставе ООН, позволяла США и другим западным странам оправдать открытое военное вмешательство в дела суверенных государств.

Так, бомбардировка Югославии в 1999 году была начата под предлогом необходимости защиты косовских албанцев от "геноцида со стороны белградских властей". В Афганистане в 2001 году военная операция была преподнесена как "борьба с международным терроризмом". Оправданием вторжения коалиционных сил в Ирак в 2003 году послужило "недопущение распространения химического оружия", в итоге так и не обнаруженного.

Во всех перечисленных случаях заявленная цель по обеспечению мира и стабильности не была достигнута. Наоборот, военные действия привели к эскалации напряженности, обострению противоречий, росту вооруженного насилия и гражданским войнам, гибели мирного населения» — сказал начальник Генштаба.

Четвертый московский форум, состоявшийся весной 2015 года, не стал исключением. Курирующий вопросы международного военного сотрудничества заместитель министра обороны Анатолий Антонов в интервью газете «Аргументы и Факты» прямо заявил, что в сложившейся обстановке задача конференции — не столько согласование позиций, сколько возможность открыто обозначить проблемы: «Это будет профессиональный разговор военных, которые прекрасно понимают все последствия разрушения международной системы без­опасности на основе целей и принципов Устава ООН. Хотим попытаться вместе нащупать пути выхода из создавшейся кризисной обстановки в сфере международной безопасности».

И все же смысл в подобных дебатах, определенно, есть. Одна из главных проблем современного мира — то, что одни и те же действия разными сторонами именуются противоположным образом: «обеспечение безопасности» и «акт агрессии», «поддержка демократических сил» и «вмешательство во внутренние дела, дестабилизация». В этих условиях ясное проговаривание позиций, где каждая из сторон называет вещи своими именами, очень полезно. Если это и не поможет достичь компромисса здесь и сейчас, то во всяком случае позволит точно узнать расстояние, оставшееся до точки невозврата. В обстановке, когда риторика нередко оказывается действеннее бомбового удара, это уже достижение.

Илья Крамник