«США не создавали "Исламское государство"»

В Культурном центре ЗИЛ состоялась дискуссия Совета по внешней и оборонной политике о том, можно ли побороть международный терроризм. В ней приняли участие кандидат философских наук, исламовед Марат Муртазин, шеф-бюро турецкой телерадиокомпании «Турция» Барыш Мутлу и старший преподаватель Школы востоковедения НИУ ВШЭ Андрей Чупрыгин. Они обсудили истоки современного терроризма, причины возникновения запрещенного в России «Исламского государства» (ИГИЛ), а также его отношения с Турцией, Саудовской Аравией и Катаром. Модерировал встречу Федор Лукьянов, председатель Совета по внешней и оборонной политике (СВОП) и главный редактор журнала «Россия в глобальной политике». «Лента.ру» публикует основные тезисы участников дискуссии.

Андрей Чупрыгин:

Терроризм в современном виде возник в конце XIX века в России. Условно его началом можно считать попытку Веры Засулич убить петербургского генерал-губернатора Трепова в 1878 году.

Американский исследователь Дэвид Рапопорт в свое время выдвинул теорию о волновом характере международного терроризма. По его мнению, с конца XIX века по сегодняшний день таких волн было четыре: анархистско-революционный терроризм (рубеж XIX-XX веков), терроризм в рамках национально-освободительной борьбы (1920-1930-е годы), левый терроризм в Западной Европе и Латинской Америке (1960-1990-е годы) и религиозный терроризм (начиная с 1990-х годов).

Каждой новой волне, в ходе которой менялся характер террористических актов, всегда предшествовало какое-либо событие, послужившее толчком для ее возникновения. Например, для русских народовольцев таким триггером стала отмена крепостного права и неудачи последовавших за ней реформ Александра II, а для террористов второй волны – Первая мировая война. Рапопорт утверждал, что каждая волна продолжается до тех пор, пока живы ее идеологи, то есть приблизительно 40-50 лет.

Сегодня мы наблюдаем пятую волну терроризма, являющуюся естественным продолжением религиозной, — возникновение террористических квазигосударственных образований. Если, по теории Рапопорта, религиозный терроризм не сводился только к исламизму и «Аль-Каиде» (к нему относились в том числе «Аум Сенрикё» в Японии, «Свободная христианская армия» в США и буддийское «Движение 969» в Мьянме), то новые террористические структуры характерны именно для стран исламского мира (ИГИЛ на Ближнем Востоке, «Боко Харам» в Нигерии, «Аш-Шабааб» в Сомали).

Нынешние террористы уникальны тем, что способны вести полномасштабные боевые действия по захвату и удержанию территории с применением различных видов оружия и военной техники. Разумеется, отождествлять терроризм с исламом нельзя, но нельзя и закрывать глаза на то, какие религиозно-идеологические установки используют современные террористы для мобилизации своих сторонников по всему миру. Без понимания этих механизмов и особенностей нам их не победить.

Марат Муртазин:

Понятие «исламский терроризм» вошло в массовый обиход лишь 30 лет назад на фоне противостояния Советского Союза и афганских моджахедов. На самом деле современный терроризм не имеет четкой религиозной идеологии. Нынешние лидеры террористов (покойный Усама бен Ладен, Абу Бакр аль-Багдади) не являются идеологами своих движений, они лишь используют ислам для достижения политических целей.

В любой религии существуют какие-либо основополагающие понятия, самыми сильными из которых являются любовь и ненависть. В настоящий момент вся концепция исламизма основана именно на ненависти, при этом другие не менее важные составляющие учения пророка Мухаммеда сознательно замалчиваются. Но истинный ислам — явление более сложное и глубокое, чем просто банальная ненависть к «неверным». Сейчас в западном общественном мнении (особенно в США) он заменяет собой советскую угрозу, которой до конца 1980-х годов пугали обывателей. Вполне возможно, что через несколько десятилетий исламский терроризм уступит место другому, более устрашающему явлению.

Барыш Мутлу:

Что касается ползучей исламизации Турции в период правления Эрдогана, то, конечно, некоторые основания для подобных выводов имеются. С другой стороны, социологические исследования показывают, что количество активных мусульман, постоянно посещающих мечети и строго соблюдающих предписания Корана, за последние годы в Турции не увеличилось. Некоторая исламизация в основном коснулась отдельных бытовых сторон жизни турецкого общества. Например, если раньше религиозным женщинам было затруднительно появляться в официальных учреждениях в платках, не говоря уже о хиджабе, то сейчас никаких проблем с этим у них нет.

Повышение роли ислама не решило многих традиционных проблем и изъянов современной Турции (коррупция, социальное неравенство). Вопреки многим опасениям, после прихода к власти Эрдогана не была введена тотальная цензура, не был запрещен алкоголь. Иными словами, за последние годы жизнь религиозных людей в Турции (около 50 процентов населения) существенно облегчилась, а у остальных практически не изменилась.

Что касается борьбы с терроризмом, то последние социологические исследования выявили любопытную картину: около 10 процентов турецких граждан одобряют деятельность «Исламского государства», а примерно 20 процентов прямо его не поддерживают, но сочувствуют. Если совсем недавно отношение к президенту Эрдогану в турецком обществе было неоднозначным, то после инцидента с российским самолетом в ноябре 2015 года его популярность резко возросла. Эту ситуацию турки рассматривают не с точки зрения международного права, а исходя из необходимости защиты собственных национальных интересов. И когда Россия обвиняет Турцию в поддержке ИГ, примерно половина турецкого населения охотно это признает: «Почему бы и нет? Они наши братья, это такие же мусульмане, что и мы».

Марат Муртазин:

Современная Турция — это наследница Турецкого халифата (Османской империи), объединявшего почти весь суннитский мир вплоть до 1923 года. Историческая память об этом во многом объясняет усиление в турецком обществе пантюркистских и панисламистских настроений, и нынешняя Турция очень много делает для того, чтобы вновь стать лидером исламского мира. Но на ту же роль претендуют еще две региональные державы — Саудовская Аравия и Иран.

Поэтому Анкаре приходится не только мириться с существованием ИГ, но даже зачастую и поддерживать его, хотя на самом деле изначально «Исламское государство» было создано США при поддержке Саудовской Аравии для свержения режима Башара Асада в Сирии. То же самое касается «Аль-Каиды», задуманной в свое время для противостояния советской экспансии в Афганистане, но затем вышедшей из-под контроля своих создателей.

Андрей Чупрыгин:

Не надо упрощать — ИГ создавали не США, а государства Персидского залива. Американцы лишь в некоторой мере способствовали на определенном этапе его укреплению, но это совсем другой вопрос. Отношение нынешней Турции к ИГ тоже вполне очевидно — Эрдоган его рассматривает как эффективный инструмент противодействия курдам.

Как бороться с современным международным терроризмом? До последнего времени на сей счет было несколько теорий. Сначала думали, что терроризм имеет психологические причины, поэтому всех его адептов надо лечить. Когда выяснилось, что террористы вовсе не сумасшедшие, стала доминировать точка зрения об экономической природе террора: якобы он является реакцией на бедность и отсутствие социальной справедливости. Но обездоленных среди современных террористов мало, а бен Ладен вообще был выходцем из семейства саудовских миллиардеров. Сейчас появилась социально-психологическая теория, пытающаяся совместить в себе основные идеи двух предыдущих.

На самом деле проблема современного международного терроризма имеет комплексный характер и содержит в себе множество различных факторов, поэтому и ее решение тоже должно быть комплексным — нет никакого единого рецепта. На Ближнем Востоке существуют одни проблемы, в Юго-Восточной Азии они совсем другие, а, например, в китайском Синьцзяне, населенном мусульманами-уйгурами, — третьи.

Марат Муртазин:

С 2011 года, когда началась «арабская весна», на Ближнем Востоке идет крупная региональная война, подпитывающая собой местные террористические движения. Но мы должны понимать, что рано или поздно этот конфликт закончится, и местное население, пройдя через все нынешние испытания, вернется к нормальной жизни и будет заново отстраивать свои страны (возможно, в несколько иных границах).

«Арабская весна» была нацелена на демонтаж существующих в этих странах авторитарных режимов. Но, как быстро выяснилось, эти современные восточные деспотии были более приспособлены к социально-экономическому и политическому устройству арабского общества, чем либеральная демократия западного образца. «Исламское государство» появилось не в результате «арабской весны», а стало одним из долгосрочных последствий американского вторжения в Ирак в 2003 году.

Андрей Чупрыгин:

Конечно, возникновение «Исламского государства» следует отсчитывать не от «арабской весны» 2011 года, а от интервенции США в Ирак в 2003 году. Оно выросло на дисбалансе, возникшем на Ближнем Востоке после того, как американцы в 2006 году привели к власти в Ираке шиитское правительство Нури аль-Малики. Этот необдуманный шаг создал условия для фактического развала страны и создал ту питательную среду, в которой стало возможным возникновение ИГ, выпестованного Катаром и Саудовской Аравией.

То, что оба этих государства являются союзниками США, в данном случае не имеет особого значения — у них в регионе свои интересы, не всегда совпадающие с американскими. Зачем тем же саудитам бороться с террористами «Исламского государства», выполняющими столь полезную для них роль противовеса проиранским шиитам Ирака, когда они завязли в войне в Йемене, своем «мягком подбрюшье»?

Записал Андрей Мозжухин