Москва глазами иностранцев начала XX века

В XX веке Москву посетило большое количество иностранцев, многие из них оставили важные свидетельства о своей поездке и впечатлениях от нее. Интереснее всего о городе и его жителях писали Герберт Уэллс, Андре Жид, Лион Фейхтвангер и Габриэль Гарсиа Маркес. Москвовед и историк Леонид Видгоф, выступая в магазине-лектории «Читалка», рассказал об их впечатлениях от путешествия. Сегодня мы публикуем третью часть его лекций. Первую и вторую части — о том, какой Москву увидели иностранцы в XVII веке, — можно прочитать здесь и здесь.

Писатель не раз посещал Россию, но самой интересной оказалась его 15-дневная поездка 1920 года, во время которой он встретился с Лениным в Кремле. Его впечатления от поездки отражены в книге «Россия во мгле».

В ней Уэллс отмечал, что страна находилась в состоянии «величайшего и непоправимого краха». По его мнению, Москва производила более благоприятное впечатление, чем Петроград: «Москва залита ярким октябрьским солнцем, в уборе золотистой трепещущей листвы, и, по сравнению с Петроградом, выглядела оживленной, на улицах несравненно более людно, свободнее идет торговля. Довольно много извозчиков, рынки открыты, улицы и дома не так разрушены».

Впрочем, он писал и о том, что следы революционных боев были до сих пор заметны в городе. Например, один из куполов собора Василия Блаженного разворотило снарядом, и до него у власти так не дошли руки. «Мы заметили, что трамваи не перевозят пассажиров, их использовали для доставки продовольствия и топлива», — отмечал писатель.

В те годы еще не происходили гонения на церковь, и Уэллс говорил о богослужениях в храмах, хотя на улицах уже висели различные критические плакаты с лозунгами вроде «Религия — опиум для народа». Об этом он со свойственным ему (и вообще англичанам) юмором и иронией писал, что воздействие этого лозунга в значительной мере ослабляется тем, что народ в России неграмотен.

Глава, посвященная Ленину, в книге называется «Кремлевский мечтатель». В ней описывалась встреча писателя и Владимира Ильича. Войдя в кабинет Ленина, Уэллс увидел человека невысокого роста, сидевшего за письменным столом. Беседу, по словам Уэллса, определяли два вопроса. Писатель интересовался, как Ленину представлялось будущее России и какое государство он стремился создать. Его собеседник же хотел узнать, почему в Англии до сих пор не началась социалистическая революция, а также почему там не свергают капитализм и не провозглашают коммунистическое государство.

Из ответа на свой вопрос Уэллс узнал, что Ленин видел Россию в перспективе радикальной переделки. В частности, города должны были стать гораздо меньше, а их облик — полностью измениться. Уэллс замечал, что это потребовало бы огромной работы, пришлось бы снести прежние поселения и построить новые на другом месте. Церкви и величественные дворцы Петрограда уподобились бы историческим памятникам вроде Новгорода Великого или храма Пестума, значительная часть современного города перестала бы существовать. Ленин охотно соглашался с ним. «Не только города изменятся, но и деревни, исчезнут все различия между городом и деревней», — утверждал он.

Говорили они и о реконструкции промышленности и электрификации России. Когда Ленин рассказал английскому писателю об этих планах, Уэллс посчитал их утопией — отважными, но нереальными, потому и назвал вождя «кремлевским мечтателем». Однако приехав в Россию всего через десятилетие, писатель с удивлением убедился, что ленинский план по электрификации был реализован.

Впечатления, которые получил Уэллс от встречи с Лениным, сводились к следующему: большевики — единственная сила, способная в России тех времен править страной. «Большевики сумели взять и удержать власть, потому что среди всеобщего развала они были и остаются единственной организацией, объединенной общей верой и общим духом», — писал он.

Следующий раз в Москве Уэллс побывал через 14 лет, в 1934 году, и провел здесь 11 дней. Он увидел толпы здоровых и счастливых лиц, очень многое из увиденного ему понравилось. Писатель отмечал «поразительный контраст» по сравнению с 1920 годом.

Главной целью этой поездки для него была встреча со Сталиным, беседа с которым состоялась 23 июля 1934 года. Сталин был прост, приветлив и предупредителен, и он произвел на Уэллса благоприятное впечатление. В беседе с Иосифом Виссарионовичем писатель отстаивал точку зрения, согласно которой понятие классовой борьбы слишком узко и устаревает. Он защищал реформистский путь развития и говорил: «Мы настаиваем на свободном выражении мнений».

Вернувшись в гостиницу, он писал следующее: «Сталин никогда в жизни не дышал вольным воздухом, он даже не знает, что это». Поначалу Уэллс уважал вождя, однако с течением времени деятельность Сталина заставила писателя изменить свое мнение о нем. Сначала он критически расценил процессы 1936-1937 годов. Позднее Уэллс говорил о Сталине как о человеке, нанесшем огромный вред делу социализма, и ждал от него новых проявлений жесткости.

«Я разочаровался в Сталине благодаря дурацким фильмам, которые он поощрял для пропаганды собственный персоны, например "Ленин в Октябре". Троцкий там решительно принижен, а Сталин сделан мудрейшим героем в истории. Он явно пытается переписать всю историю революции для собственного прославления», — писал Уэллс о поощрении Сталиным пропаганды в кино.

Поездка этого французского писателя интересна тем, что он стремился в Россию с самыми восторженными чувствами, как в землю обетованную. На тот момент ему уже было больше шестидесяти лет, он был очень известным автором, популярным в СССР. Даже принятие в 1934 году закона против гомосексуализма (а писатель был гомосексуалистом) не помешало публикации в Советском Союзе в 1935 году его четырехтомника.

Его путешествие в Россию, в том числе в Москву, началось 17 июня 1936 года и продлилось до 24 августа. Газета «Известия» в честь этого события даже опубликовала статью с заголовком: «Привет Андре Жиду», в которой говорилось: «Сегодня Красная столица встречает виднейшего писателя современной Франции, лучшего друга СССР». Жид также удостоился чести посетить траурный митинг в честь скончавшегося Максима Горького, где французскому писателю дали возможность выступить с трибуны мавзолея и находиться неподалеку от Сталина.

В поездку по советской России Андре Жид ехал с самыми радужными представлениями, он был человеком абсолютно левых взглядов, антиколониалистом и антикапиталистом. После возвращения на родину писатель опубликовал книгу «Возвращение из СССР». В ней он, в частности, писал: «Кто может определить, чем СССР был для нас? (для левых европейских интеллектуалов, которые почти все очень сочувствовали СССР —прим. Леонида Видгофа)». Не только избранной страной, примером, руководством к действию. Все, о чем мы мечтали, — все было там. Эта была земля, где утопия становилась реальностью. СССР строится, там есть хорошее и плохое. Точнее было бы сказать — самое лучшее и самое худшее. Самое лучшее достигалось ценой невероятных усилий, усилиями этими не всегда достигалось то, чего желали достигнуть. Но, во всяком случае, эта страна, где строится новый мир».

Его книга вызвала в Советском Союзе бурный резонанс и негодование. Так, в «Литературной газете» от 6 декабря 1946 года писалось: «Слезливая двойственная книжка Жида выдала в нем человека слабого, неустойчивого, ограниченного и жалкого. Может быть, он написал антисоветский пасквиль под давлением наших заклятых врагов из французского филиала троцкистско-фашистской банды и для успокоения своей индивидуалистической совести проливал при этом слезы старого циника. Тем хуже, тем отвратительней выглядит вся эта клеветническая стряпня».

Георгий Федотов, автор книги «Святые Древней Руси», наоборот, характеризовал книгу Андре Жида следующим образом: «"Возвращение из СССР" есть событие в мире моральном, закрывая книгу, говоришь с облегчением. Да, в мире не окончательно пропала совесть». Николай Бердяев благодарил в своем письме французского писателя за то, что тот «открывал глаза западным интеллектуалам, которые находятся в явном заблуждении относительно СССР». С точки зрения Бердяева, книга делала свое полезное дело.

Тем не менее Жид нашел свое «райское место» в московском парке Горького, который произвел на него чрезвычайно положительное и сильное впечатление: «Дети во всех пионерских лагерях, которые я видел, красивы, светлы и веселы. Взгляд светлый, доверчивый. Такое же выражение спокойного счастья мы часто видели у взрослых, тоже красивых и сильных, в парке культуры, где они собираются после работы по вечерам».

Но когда он выходил оттуда, то попадал в несколько другую среду и наблюдал уже совсем другие картины: «Я сливаюсь с массой, погружаюсь в толпу. Что делают эти люди перед магазином? Они стоят в очереди. В очереди, которая протянулась до конца улицы. Стоят человек 200-300 и ждут. Спустя несколько часов я захожу в магазин. Громадное помещение, невообразимая толкотня. Продираясь сквозь толпу, я обошел магазин вдоль и поперек и сверху донизу. Товары за редким исключением совсем не годные». Увидев это, несмотря на свой антикапиталистический настрой, он подумал о том, как сильно во Франции заботятся о привлекательности товаров.

На похоронах Горького писатель встретился с Борисом Пастернаком, который произвел на него самые положительные впечатления, о чем француз написал в своем дневнике: «Он невероятно привлекателен. Взгляд, улыбка, все существо дышит простодушием и непосредственностью».

Писатель посещал Пастернака в Переделкино, и, по донесению агента, он говорил ему: «Я полон сомнений. Я увидел у вас в стране не то, что ожидал. Здесь невероятен авторитет, здесь очень много равнодушия, косности и парадной шумихи. Ведь казалось мне из Франции, что здесь свобода личности, а на самом деле я ее не вижу».

Беседы с советскими гражданами убедили писателя в том, что они мало знали об остальном мире и находились в неком вакууме. Неприятно поразило его и то, что везде висят изображения одного и того же человека: «Изображения Сталина встречаются на каждом шагу, его имя у всех на устах, похвалы ему во всех выступлениях. Важно не обольщаться и признать без обиняков: это вовсе не то, чего все хотели. Уничтожение оппозиции в государстве или даже запрещение ей высказываться, действовать — дело чрезвычайно опасное: приглашение к терроризму. Результат — тотальная подозрительность. Каждый следит за другим и за собой и подвергается слежке. На социальной лестнице, сверху донизу реформированной, на самом лучшем положении находятся наиболее низкие, раболепные, подлые. Те же, кто чуть-чуть приподнимается над общим уровнем, один за другим устраняются или высылаются».

Во время своего путешествия писатель столкнулся с дилеммой — писать ли правду? В Германии у власти уже Гитлер, и Жид понимал, что если напишет что-то плохое, то это будет на руку нацистской пропаганде. В конечном итоге он все-таки склонился в сторону написания объективного текста, не скрывая никаких недостатков.

После выхода книги и обрушившейся на писателя критики Андре Жид отвечал на нее: «Никогда я не путешествовал в таких роскошных условиях. Специальный вагон и лучшие автомобили, лучшие номера в лучших отелях. Стол самый обильный и самый изысканный. А прием! А внимание! Предупредительность!»

По официальным данным, средняя зарплата в России в 1914 году составляла 23 рубля в месяц. Фунт (400 граммов) говядины стоил 14 копеек, сливочного масла — 35 копеек, черного хлеба — 2 копейки, десяток апельсинов — 35-40 копеек. В середине 1930-х годов советский рабочий в среднем получал 125-200 рублей в месяц, мелкий служащий — 130-180 рублей, служащие и техники — 300-800 рублей. При этом обычный костюм стоил 800 рублей, то есть целую зарплату служащего высокого ранга, а хорошие туфли — 200-300 рублей. Цена за килограмм хлеба — 1 рубль 70 копеек. В 1936 году на месячную зарплату можно было купить 225 килограммов хлеба, а в 1914 году (на 30 рублей) — 600 килограммов. Эти цифры хоть и относительны, но все равно показывают, как бедно жили люди.

На таком фоне гастрономическое разнообразие и чрезмерное гостеприимство вызвало у писателя скорее отторжение. Жид предположил, что раздражение, вызванное его книгой в СССР, в определенном смысле объяснялось тем, что он не оправдал этих вложений: «Очевидно, делая такие авансы, они рассчитывали на совсем другой результат. Думаю, что недовольство "Правды" частично объясняется тем, что я оказался не слишком рентабельным».

Записала Виктория Кузьменко