Хорасан на пороге

Террористическая группировка «Исламское государство» (ИГ) успешно расширяется. Мало того, что ей удается захватывать все новые территории на Ближнем Востоке, так к ней еще по «франшизе» присоединяются боевики во всем исламском мире. Безусловно, в планах руководства ИГ есть место и открытию «филиалов» на территории России, а также в Средней Азии — благо желающих «работать» в этих филиалах хватает. И если у России достаточно ресурсов, чтобы не пустить ИГ в Поволжье и на Северный Кавказ, то возможности среднеазиатских государств гораздо скромнее. «Лента.ру» попыталась разобраться, чем это грозит России.

Точных данных о численности граждан Средней Азии, воюющих в рядах террористического интернационала, нет. По словам вице-премьера Киргизии Абдырахмана Маматалиева, в ИГ (деятельность группировки запрещена на территории России —прим. «Ленты.ру») находятся порядка 330 его сограждан. В Министерстве внутренних дел Таджикистана утверждают, что из их страны в ИГ отправились 386 человек. Узбекские власти тоже говорят о нескольких сотнях. По другим данным, по состоянию на январь 2015 года из Таджикистана и Узбекистана на стажировку в ИГ отбыли от 2 до 4 тысяч человек. Некоторые политологи считают даже эти цифры заниженными. В Сирию и Ирак жители Средней Азии едут в основном из России, где они работают в качестве трудовых мигрантов. Родственники, естественно, не горят желанием рассказывать соседям, куда отправился член их семьи — на заработки или на джихад.

В конце мая весь мир увидел, что к ИГ присоединяются уже не только среднеазиатские мигранты, которым сложно заработать на жизнь. С видеообращением к соотечественникам выступил новобранец ИГ, командир таджикского ОМОН полковник Гулмурод Халимов. Харизматичный полковник заявил, что не хочет оставаться в Таджикистане, где «мужчины не могут свободно носить бороду, а женщины — хиджаб», и призвал других жителей региона последовать его примеру.

Проблема не только в том, что множество граждан среднеазиатских государств воюет за ИГ, но и в том, что они собираются потом вернуться домой. Они вернутся, чтобы устраивать теракты, убивать неверных, устраивать революции и расширять границы «Исламского государства», поскольку в этом и есть его суть.

В России зачастую считают, что ИГ и ИГИЛ («Исламское государство Ирака и Леванта») — это одно и то же, что неверно. ИГИЛ — предшественник ИГ, не представлявший особой опасности ни для России, ни для Средней Азии. Это была локальная террористическая группировка, чьи претензии, как явствует из названия, ограничивалось Ираком и Левантом (древнее название нынешней территории Сирии, Ливана, Палестины, Иордании, Синая). А вот после ребрендинга и сокращения названия до ИГ («Исламское государство») для России и Средней Азии возникла самая непосредственная угроза . Просто потому, что в основу была положена идея халифата — создания единого мусульманского государства не только на территории Ирака и Леванта, но и на всех населенных мусульманами землях, включая Среднюю Азию (которую исламисты называют Хорасан), Северный Кавказ, Поволжье.

Вопреки мнению ряда российских политологов, ИГ возникло не как проект Соединенных Штатов (американцы приложили руку к созданию ИГИЛ, причем под конкретную цель дестабилизации Сирии и войны на периферии с Ираном), а как реакция на неудачи национальных элит в попытке создания стабильных светских государств в большей части исламского мира. Население Сирии, Ливии, Ирака не ощущало своей сопричастности с государством и тихо ненавидело собственные элиты.

Похожие условия, в общем-то, сформировались в странах Средней Азии, особенно в Таджикистане, Узбекистане и Киргизии. Авторитарные или даже диктаторские режимы не способны добиться легитимности и согласия населения поступиться частью свобод в обмен на экономическое процветание. А поскольку легитимности нет, то власти полагаются на силовой аппарат и постоянно зачищают политическое пространство от любых потенциальных конкурентов. Доходит до абсурда — режим Ислама Каримова организовал тотальную слежку за местным населением через осведомителей в так называемых махаллях, местных общинах, объединяющих квартал или несколько домов. Оппозиция там большей частью либо сидит в тюрьмах, либо лежит на кладбищах, либо выступает с трибуны где-нибудь за рубежом.

Долгое время население безучастно смотрело на подобные методы государственного управления. От властей требовалось просто не мешать людям зарабатывать самим — то есть, как правило, ехать в Россию, обеспечивавшую семьи мигрантов и экономики среднеазиатских государств (так, в 2012 году на долю денежных переводов трудовых мигрантов приходилось без малого половина — 47,5 процента — всей экономики Таджикистана). Однако экономический кризис в России и падение курса рубля вынудили многих искать другие источники доходов. Если говорить о том же Таджикистане, то, по данным Национального банка этой страны, за четыре месяца 2015 года в республику в виде денежных переводов от физических лиц поступило 615,6 миллиона долларов, что на 318,6 миллиона (34,1 процента) меньше показателя аналогичного периода прошлого года. Естественно, люди стали больше обращать внимания на то, что творится у них в государстве, а власть, в общем-то, не собирается менять отношение к экономике и социальной сфере.

Между тем опыт шахского Ирана показал, что ликвидация светской оппозиции ведет к тому, что у недовольного населения остается лишь один способ выражения протеста — через религиозные организации и группировки, которые в силу своей сетевой структуры гораздо эффективнее могут существовать в подполье или противостоять силовому давлению. Да, эти организации бывают разными — есть и умеренные, способные собрать под свое крыло недовольное население и послужить противовесом радикалам. Однако они также попадают в категорию альтернативных центров силы и, соответственно, противников действующей власти со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Пример тому — Партия исламского возрождения Таджикистана, которая находится на грани роспуска. Неудивительно, что деятели умеренных религиозных организаций в ответ радикализируются и стучатся в дверь к исламистам. Неспособность властей контролировать религиозную сферу приводит к тому, что ее начинает контролировать кто-то другой.

Если власть продолжит нынешнюю политику, то к радикалам как к безальтернативной оппозиционной силе обратятся все слои общества, недовольные ситуацией в стране. В том числе, как показал пример полковника Халимова, и представители силовых структур — предпоследней преграды на пути исламской революции в регионе. Пока что влияния ИГ на силовые структуры недостаточно, однако все может измениться. И тогда останется надежда лишь на последнюю преграду — Россию и внешних игроков, для которых уход региона в радикальный ислам категорически неприемлем.

Распространение в Средней Азии религиозного фундаментализма (не говоря уже об исламских революциях и смене режима) чревато резкой деградацией региона и нивелированием результатов двухвековой цивилизаторской деятельности России и особенно Советского Союза по формированию там светских, образованных и урбанистических обществ. Во многом благодаря этим двухвековым усилиям у России сейчас нет условного Афганистана на южных границах. Естественно, Москва хотела бы как минимум сохранить нынешнюю ситуацию.

Теоретически эту задачу можно было бы переложить на местные режимы — в конце концов, они как никто другой заинтересованы в недопущении исламистов к власти. Однако эти режимы уже практически неспособны на трансформацию и либерализацию общественной жизни (либо просто боятся этого), и все их усилия по противодействию исламистам сводятся к укреплению границы с Афганистаном, откуда они ожидают вторжения ИГ. Между тем основной риск исламизации как раз внутри, и он лишь усиливается из-за отсутствия в этих странах института передачи власти.

Наиболее сложное положение в Узбекистане, где у Ислама Каримова нет явного наследника. Да, теоретически после его ухода местные силовики могут организовать передачу власти по туркменскому образцу — то есть собраться за столом и назначить следующего главу государства. Однако нет никаких гарантий, что этот президент, как и нынешний Туркменбаши II, не станет затем самостоятельной фигурой. Тогда он может попытаться уравновесить силовиков за счет альтернативной силы — исламистов. Это у Каримова с исламистами личные счеты (в далеком 1991 году будущий основатель исламского движения «Узбекистан» Тахир Юлдашев его унизил, заставив, держа руку на Коране, клятвенно пообещать ввести в конституцию нормы шариата), а у его преемника таких сантиментов может и не быть.

Поэтому России самой придется решать проблему с проникновением ИГ в регион. Безусловно, Москве понадобятся союзники. На западные страны надежды мало. Кремлю достаточно нынешней позиции Вашингтона и Брюсселя, согласно которой коллективный Запад не стремится вмешиваться в среднеазиатские проблемы. Основными же союзниками Москвы будут экзистенциальные враги «Исламского государства» — шиитский Иран (который любые суннитские террористические группировки мечтают уничтожить) и Китай. Да, Тегеран сосредоточится на борьбе с ИГ в Сирии и Ираке, и помощь от него можно ждать разве что по Таджикистану. А вот Пекин готов заниматься Средней Азией — и косвенное упоминание об этом содержалось даже в прощальной речи Ху Цзиньтао. Ведь ИГ планирует открыть свой «филиал» и в КНР — в халифат должен входить Синьцзян-Уйгурский автономный округ, и исламизация Средней Азии резко обострит ситуацию на этой китайской территории, поставив крест на попытках Китая обеспечить свою экономику среднеазиатскими энергоресурсами и перенести торговлю с ЕС с морских на сухопутные маршруты.

Конечно, с ИГ можно бороться силовыми методами, активизировав свои спецслужбы, однако для эффективного и долгосрочного противостояния исламистам нужно ликвидировать саму причину их популярности в Средней Азии — тяжелое социально-экономическое положение в регионе. Москве и Пекину нужно заняться модернизацией Средней Азии — как через китайский проект Экономического пояса Шелкового пути (предусматривающий масштабные инвестиции в регион), так и через проводимую Россией евразийскую интеграцию. Неслучайно в ходе визита Си Цзиньпина в Москву стороны заявили о взаимной интеграции этих двух проектов. А если региональные элиты будут мешать этим проектам, то совместное давление Москвы и Пекина (при молчаливой поддержке Тегерана) усмирит любого местного лидера.

Геворг Мирзаян