Без предупреждения

Изъятие органов у донора без согласия его родных не противоречит закону — такое решение принял Замоскворецкий суд столицы, отказав в иске семье Алины Саблиной. Девушка скончалась в московской больнице через неделю после ДТП, и только через месяц близкие узнали об изъятии ее органов для трансплантации. Защита обжалует решение суда.

Историю Алины Саблиной «Лента.ру» рассказывала еще в декабре 2014 года. Жительница Екатеринбурга Алина Саблина, учившаяся в столичном вузе, в январе 2014 года попала в ДТП. Неделю девушка провела в реанимации ГКБ №1 имени Пирогова. Родители Алины прилетели в Москву и постоянно навещали дочь, но 17 января врачи почему-то не пустили их в палату. А утром 18 января они узнали о смерти Алины. Причем не от врачей, рассказывает Елена Саблина, а от постороннего человека: «Он сказал, что он похоронный агент. И сообщил, что Алина уже в морге 24-й больницы».

Но это была не последняя страшная новость. Через месяц, изучая документы по делу о наезде на Алину, Елена наткнулась на информацию о том, что у девушки были изъяты органы: сердце и почки, часть аорты, нижняя полая вена, надпочечники и кусок нижней доли правого легкого.

Елена рассказывает, что она написала жалобы генеральному прокурору Чайке и президенту Владимиру Путину, но это не помогло добиться возбуждения уголовного дела. Родители Алины возмущены тем, что, намереваясь изъять органы у их ребенка («Конечно, ребенок для нас всегда остается ребенком, сколько бы ему лет не было», — подчеркивает Елена Саблина), их согласия врачи не спрашивали. Более того, Елена вообще подозревает, что ее дочь «умерла не своей смертью», вспоминая, что в последний день наблюдала улучшение состояния Алины, все время после аварии находившейся в коме и так и не пришедшей в себя.

Обе бабушки Алины и ее мама подали иск в Замоскворецкий районный суд Москвы, требуя взыскать с больницы имени Пирогова компенсацию морального ущерба. Изначально сумма составляла один миллион рублей, но в итоге истцы повысили размеры своих требований до 8 миллионов 960 тысяч рублей. В иске родные девушки отмечали, что врачи действовали «жестоко и бесчеловечно».

Ответчиками, кроме ГКБ имени Пирогова, стали больница имени Боткина, работающий при ней Московский координационный центр органного донорства и ФГБУ «Центр трансплантологии имени Шумакова». В Пироговской больнице Алина лежала в реанимации и там умерла, оттуда изъятые органы отправили в эти центры трансплантологии: в один — почки, в другой — сердце.

«Мы говорили о том, что, во-первых, родителей не допустили в реанимацию к Алине в последний день ее жизни, — говорит Антон Бурков, юрист, защищающий права семьи Алины Саблиной, — затем не сообщили о ее смерти, и, наконец, самое главное, что мы оспариваем, — им не сообщили о намерении изъять органы».

Судья Замоскворецкого суда Яна Шемякина сделала процесс закрытым: прессу пустили только на прения и оглашение решения по делу. Однако, говорит защита, в процессе и не выяснилось никаких деталей, которые были бы секретными. «Наши запросы суд отклонил, подробную информацию об изъятии органов мы не получили», — говорит Антон Бурков. Зато защита обнаружила в деле отказ правоохранительных органов в возбуждении дела против мамы Алины: врачи Пироговской больницы подали заявление на женщину, упрекая ее в ложном доносе.

Медики отвергают все претензии семьи Саблиной. Недопущение в реанимацию, говорят врачи, не может караться: ведь у нас в России этот момент вообще не регламентирован, все решается на месте, по усмотрению врача: захотел — пустил, не захотел — не пустил. Лечащий врач ГКБ имени Пирогова пускал родителей Алины, пойдя им навстречу, и только последний день стал исключением. Также больница утверждает, что информация о смерти девушки была передана родителям, отправлялась телефонограмма. Однако Антон Бурков убедился, что в биллинге телефонных переговоров нет входящих звонков из больницы в этот день.

При этом представитель реанимации Пироговской больницы признал в суде, что на второй или третий день после поступления Алины в реанимацию они сообщили трансплантологам, что она — потенциальный донор. «Родители постоянно присутствовали в больнице, говорили с врачами. А врачи, общаясь с ними и уже зная о перспективе изъятия органов у их дочери, ничего им не сказали», — отмечает Антон Бурков.

Однако главный аргумент врачей — закон «О трансплантации органов и тканей человека», в соответствии с которым в России действует презумпция согласия. То есть если близкие умирающего человека заранее заявят врачам о своем несогласии на использование его органов для трансплантации, — изъятия не произойдет. Если же родные вообще не знают ни о вероятной смерти близкого, ни о потенциальной перспективе его донорства, то они не узнают и об изъятии органов, когда их близкий умрет, — врачи не обязаны спрашивать их согласия.

Как поясняет адвокат Антон Бурков, защита нашла в действиях врачей нарушения нескольких статей Европейской конвенции по правам человека. Это статья 3, по которой «никто не должен подвергаться пыткам или бесчеловечному или унижающему достоинство обращению»; статья 8, утверждающая, что «каждый имеет право на уважение его личной и семейной жизни»; статья 10, предусматривающая «право на свободу выражения» и «свободу получения информации» и, наконец, статья 13, защищающая право на эффективные средства правовой защиты.

«Лента.ру» уже приводила в пример решения Страсбурга по подобным спорам. Это, допустим, дело Akkum и другие против Турции от 24 марта 2005 года и дело Petrova против Латвии от 24 июня 2014 года. Оба случая похожи на историю Алины Саблиной: родственникам доноров точно так же не сообщили о планах по изъятию органов для трансплантации. По обоим делам Европейский суд констатировал нарушение статей Конвенции, усмотрев и бесчеловечное обращение, и нарушение границ частной жизни.

А уже в ходе процесса в Замоскворецком суде, 15 января 2015 года, ЕСПЧ принял решение еще по одной похожей жалобе — Эльберте против Латвии. И снова история, повторяющая дело Саблиной: ДТП, реанимация, последующая смерть в больнице и изъятие органов. Между прочим, Латвия должна выплатить заявителям по жалобе 45 тысяч евро.
Сейчас в Латвии, кстати, закон о трансплантации уже изменен. Изменения ожидают и российское законодательство: предполагается, что будет создана база данных тех, кто отказался от донорства, и врачи будут предварительно сверяться с ней. Но сама презумпция согласия, действующая сейчас, остается.

Хотя еще Конституционный суд отмечал спорность этого закона, и еще в 2003 году, рассматривая похожую жалобу, рекомендовал законодателю пересмотреть существующий порядок решения вопроса о донорстве органов. Однако презумпцию согласия тогда признали не нарушающей Конституцию.

Почему вообще принята именно такая формулировка закона? Возможно, она помогает медикам действовать оперативно, в интересах тех, кому жизненно важна пересадка органа, ведь часто счет идет на минуты, а при этом граждан, которые сами с готовностью выражают согласие стать донором в случае своей гибели, не так уж много, — у нас в обществе распространены «ужастики» про криминальную сторону трансплантологии. За рубежом же эта медицинская сфера уже давно приобрела цивилизованные рамки, и отношение к трансплантации органов совсем иное.

«С точки зрения закона медики в данном случае правы, поскольку действовали в соответствии с законодательством. Суд по сути прав: нарушения со стороны врачей не было, а моральную сторону вопроса суды не рассматривают, — отмечает Кирилл Иванычев, врач-ортопед, руководитель направления по вопросам здравоохранения центра «Общественная Дума». — Безусловно, с точки зрения морали стоило бы получить согласие родственников. Однако поскольку некоторые органы необходимо транспортировать крайне оперативно, связь с родственниками и согласование с ними съело бы драгоценное время, которое могло спасти другие жизни».

В этой ситуации, полагает врач, нужно обвинять не медиков или суд, а устранять недостатки закона о трансплантации. «Было бы действительно эффективно создать госреестр тех, кто при жизни согласится либо откажется от трансплантации своих органов в случае смерти. По существующей практике многие люди не хотели бы отдавать свои органы, и важно знать о согласии или несогласии человека при его жизни, — другими словами, пойти по опыту западных стран в этом вопросе», — убежден Кирилл Иванычев. Он полагает, что судебный спор с медиками при действующем законе бесполезен, вопрос нужно решать на законодательном уровне.

«К сожалению, российские граждане крайне плохо информированы о своем согласии по умолчанию (презумпции согласия на изъятие органов), поэтому и происходят подобные инциденты, — считает Сергей Литвиненко, адвокат компании «Деловой фарватер». — Медики этим пользуются, поскольку им нужно спасать еще живых пациентов. Возможно, в законе все же стоит прописать обязанность врача согласовывать трансплантацию органов с родственниками и представителями». Пока же получается, что информирование родственников остается на усмотрение и на совести врачей.

Адвокат Евгений Киминчижи, управляющий партнер Центральной коллегии адвокатов Белгородской области, полагает, что решение суда нельзя считать полностью правосудным: «Действующая редакция закона «О трансплантации органов и тканей человека» крайне неудачна в том смысле, что допускает изъятие органов и тканей при отсутствии явно выраженного несогласия близких родственников погибшего. Сформулированная таким образом норма устанавливает презумпцию добросовестности медицинского учреждения».

Это характерно для доверительных отношений — например, в отношениях поручения, когда доверенное лицо вправе совершать некие действия, если не имеет возможности запросить своего доверителя о конкретном способе исполнения поручения. «В случае Алины Саблиной речь как раз идет о том, что все действия, выполняемые доверенным лицом, являются надлежащими, если не будет доказано, что он мог бы знать о несогласии своего доверителя. Данную аналогию я привел неслучайно. Считаю, что близость правовых конструкций поручения и оказания услуг (а любые действия медиков — это оказание услуги) не является достаточным основанием для признания доверительного характера таких отношений, а значит, поведение медицинского учреждения нельзя оправдать», — считает юрист.

Евгений Киминчижи также отмечает, что подобная практика порицается и прецедентами Европейского суда по правам человека, но российские суды эти прецеденты игнорируют. По мнению юриста, непонимание элементарных нюансов правового регулирования «является по существу несправедливым и унизительным для родственников погибших, и нарушает не только правовые, но и нравственные и религиозные предписания».

«Мы обязательно обжалуем решение Замоскворецкого суда в Мосгорсуде. Скорее всего, получим отказ и там, но в этом случае обратимся в Конституционный суд России, — сообщил корреспонденту «Ленты.ру» Антон Бурков. — Будем просить КС пересмотреть свое постановление 2003 года».

Марина Лепина