«Слова "я русский солдат" для меня святые»

Этот и другие материалы рубрики «Победа» мы публикуем к 70-летию окончания Великой Отечественной. Рубрика устроена таким образом, что рассказать о своих ветеранах в ней может каждый, добавив тем самым собственный фрагмент в мозаику лиц войны. Для этого нужно пройти по ссылке «Победа» и добавить свой рассказ к галерее уже опубликованных личных историй (кнопка справа). Одновременно мы публикуем размышления о войне и Победе тех, кому, на наш взгляд, действительно есть что сказать.

Для меня Отечественная война — это что-то абсолютно живое, настоящее, если так вообще можно сказать о войне. Дело в том, что я из того поколения, которое тесно связано с Великой войной и Великой Победой. Мои родители воевали, и их родители тоже воевали. Воспоминания были свежи. Кроме того, мы выросли на потрясающих фильмах, большинство из которых были посвящены или связаны с войной. Благодаря фильмам и рассказам страшные события сформировались в какую-то очень понятную, хотя и болезненную картинку — мне иногда даже кажется, что я сама была на этой войне. Данные картины кровью написаны, ведь все — и родители, и режиссеры, и актеры — сами прошли через это.

А какие потрясающие были спектакли! Я помню впечатление, которое производил на меня спектакль Ленкома «В списках не значился» по Борису Васильеву (постановка Марка Захарова, инсценировка Юрия Визбора). Это было что-то сумасшедшее. У меня и сейчас перед глазами стоит последняя сцена, когда герой (лейтенант Плужников в исполнении Александра Абдулова), который девять месяцев один воевал в Брестской крепости, выходит на свет, уже ничего не понимая, почти слепой и глухой, и немцы отдают ему честь. Его спрашивают имя, звание, и он говорит: «Я русский солдат», — и падает на крест. Для меня эти слова — «я русский солдат» — это абсолютно святое.

И особенно сейчас. Мне странно слышать, что от нас, от России, идет какая-то агрессия. Это невозможно! Мы другие! Мы можем защищаться, но то, что мы ничего не сделаем против других, как делают американцы, — это точно. Такого просто не может быть. У нас другая генетика, другая душа. Мы только помогать можем. Нас не зовут, а мы идем и бросаемся на амбразуру или защищаем чужих детей. Мы такие. И мне ужасно обидно, когда я слушаю то, что сейчас говорят на Западе о России и русских.

Но еще больше возмущения у меня вызывают их фильмы о войне. То, что американцы подстраивают события так, что вроде бы это они войну выиграли, — еще ладно. Но как можно сравнивать испытания, выпавшие на долю нашего народа, и на западноевропейцев? Как прожили войну мы и как они! Я смотрю их фильмы: как они во время войны одевались, обувались, делали прически, маникюр, ходили по ресторанам, — и сразу вспоминаю наших. Страну, где от младенца до стариков все или воевали, или были у станков, копали окопы, жили впроголодь, отдавали все ради победы. Это такая огромная разница, что и сравнивать нельзя. И когда сейчас я слышу, что кто-то не хочет приезжать на День Победы, что в Европе стараются отгородиться от нас, вычеркнуть из истории, я не могу сдержать возмущения. Как им не стыдно! Ведь мы всей страной действительно защитили мир, ничего не жалея и заплатив страшную цену. Ведь в каждой нашей семье есть люди, которые воевали, есть погибшие и раненые — и горе есть в каждой семье. В каждом роду есть нанесенная войной прореха, не говоря уже о тех, кто из-за нее вообще не родился. Я потрясена тем, что сейчас происходит в Европе, считаю, что надо кричать об этом и не давать никому на планете говорить что-то о нашем горе. Это понимаем только мы.

Наверное, я так близко это воспринимаю, потому что мою семью война затронула в полной мере. Мои родители относятся к тому поколению, которому досталось больше всего. Мама — 1922 года, папа был на пару лет младше. Маму сразу призвали на военный завод, где делали снаряды. Худенькие девочки не спали сутками, в воде таскали эти тяжеленные болванки. А через год она записалась в добровольцы, ее призвали и отправили на курсы радистов. Потом маму бросали по разным городам, она по рации координировала бомбардировщики, обеспечивала связь с партизанскими отрядами — надо было за секунду успеть поймать нужную волну, иначе самолеты могли сбиться с курса, а партизан могли расстрелять. А папа в 17 лет ушел на фронт и дошел до Днепра, где его очень сильно ранило. После госпиталя был отправлен долечиваться к родственникам в Новосибирск (во время войны существовала такая практика), а потом — на офицерские курсы. С войны против Японии он вернулся уже капитаном. У него много наград: орден Красной Звезды, медали. У мамы тоже наград много, но у папы больше.

Папа был настоящим, целостным человеком. Когда у нас стали много дурного говорить о Сталине, он просто слышать этого не хотел. Я его понимаю, и глупо даже что-то говорить. Да, конечно, нужно помнить, кто такой Сталин, ведь есть факты репрессий, страшные цифры и так далее, но не стоит затевать вокруг этого споры. Мой отец говорил: «Меня изрешетили, когда я кричал «За Родину! За Сталина!» Это действительно было так. Они в это верили, с этим умирали, и нельзя сейчас у них это отбирать. Тем более что так мало ветеранов осталось…

Для моей семьи День Победы — святой праздник и, наверное, самый любимый. Мы в этот день плачем и смеемся. И все обязательно собираются: мы, наши друзья, дети, друзья детей. Мало ведь осталось ветеранов, слава Богу, мама жива. Ей 93 года, она бодра, и всегда ждет этого праздника. Все собираются и просят маму: «Ну рассказывай!» И она вспоминает какую-то очередную историю, и все с удовольствием слушают. А еще мы стараемся с ней куда-нибудь сходить — несмотря на возраст, она любит петь и танцевать. Вот на днях ей вручали памятную медаль, а я поехала ее забирать после торжества. Была страшная пробка, и я опоздала. Она ждала. Садится в машину, и нет бы сказать, что, мол, устала или ноги болят, а она сразу говорит: «Был концерт. Заиграла "Смуглянка-молдаванка", и я не удержалась — вышла на сцену и станцевала!» Они, конечно, другие — наверное, потому что знают цену жизни.

Их беречь необходимо и уважать. Им ведь каждому что-то нужно, каждому чего-то не хватает. А у нас что происходит? Я как-то выступала перед ветеранами, и меня просто поразило, когда им подарили какие-то кошмарные чайники и китайские синтетические одеяла с жуткими розочками в центре. На них смотреть страшно, не то что в дом внести, а их ветеранам дарят! Безобразие полнейшее. Даже не знаю, это разгильдяйство, чиновничье бессердечие или воровство. Если денег государству не хватает, так собрали бы — никто ветеранам не откажет. Люди сами скинулись бы, как говорится, всем миром. А такие «подарки» лучше бы вообще не дарили…

Они лучше нас чувствуют фальшь. Я уже говорила, что люди, прошедшие войну, настоящие и… очень хорошие. Они лучше нас. Я в этом уверена: плохие там не могли выжить. Это точно. На фронте ведь было лучшее образование — жизненное, что ли. Как во дворе, только быстрее и доходчивее. Вспомните фильм Владимира Басова «Тишина». Они пришли с войны — все красивые, мужественные, мудрые. Они многое могут. И еще, они уверенные в себе и свободные. На фронте они все время жили на пике, на острие, где ты победил или погиб. А тут полутона — коммуналка, бытовой ужас… Им было очень тяжело, возможно, хуже, чем на фронте. И за это мы им тоже обязаны.

А какие они фильмы снимали! Василий Ордынский (я у него в «Хождении по мукам» снималась), Григорий Чухрай, Александр Алов, Петр Тодоровский, Басов и многие другие — они ведь сами были фронтовиками. Это же чувствуется. Красивые мужики, а какая сила в них, какой талант! А еще в них была точная мера: что хорошо, а что — плохо. Они не философствовали, ничего не изобретали. Для них смысл жизни был простой: или ты защитишь свою страну, семью, или нет. Это с фронта. Они другие были, фильмы снимали иначе. Поэтому живые картины получались. Страстные. Вспомните Бондарчука (в фильме «Судьба человека»): «После первой не закусываю!» — это же во всем объеме характер русского человека, русского солдата. Обязательно надо такие фильмы показывать. Хоть насильно, но заставлять молодежь смотреть. И всему миру показывать их нужно, чтобы знали, что такое настоящая Россия.