«Северная Корея уже давно не заповедник сталинизма»

В РГГУ состоялась лекция корееведа, профессора университета Кукмин (Сеул) Андрея Ланькова, в которой он рассказал о мифах вокруг КНДР, о проводимых в стране реформах и о перспективах режима Ким Чен Ына. «Лента.ру» записала основные положения его выступления.

Повседневная жизнь в КНДР зачастую обрастает множеством стереотипов и небылиц. Например, часто приходится слышать, что страна либо поголовно голодает, либо балансирует на грани голода. Это давно не так. Действительно, в середине и конце 1990-х годов от недоедания умерли примерно 600 тысяч жителей, но, как бы цинично и удивительно это ни прозвучало, их гибель не оказала существенного влияния ни на политическую, ни на экономическую, ни на демографическую обстановку. Сейчас голода в стране нет, хотя миска риса для большинства населения по-прежнему остается недоступной роскошью. Основой повседневного рациона для жителей КНДР продолжает быть кукуруза.

Другим популярным мифом стало представление мировой общественности о северокорейских беженцах. На самом деле большинство из них бежит из страны не по политическим, а по экономическим мотивам. Примерно 70 процентов от их числа составляют малообразованные женщины из приграничных селений, в основном крестьянки. Значительная их часть отправляется сначала на заработки в Китай, и только потом некоторые из этих корейских гастарбайтеров окольными путями попадают в Южную Корею. Кстати, распространенное мнение, что Сеул поощряет эмиграцию с севера, тоже глубоко неверно. Тех, кто все же добирается до страны, власти Южной Кореи действительно обеспечивают немыслимыми по мировым меркам социальными льготами, но никакого преднамеренного переманивания северян не происходит. Наоборот, северян воспринимают как бремя, как дополнительную нагрузку на систему социального обеспечения.

И, наконец, еще один миф о Северной Корее — что эту страну совершенно невозможно изучать. На самом деле вполне реально провести анализ внутриполитической ситуации в КНДР по открытым источникам (на основе мониторинга официальных СМИ), но это требует колоссальных затрат времени и сил. При этом не будет гарантий, что полученные результаты в итоге окажутся полезными и востребованными. Поскольку страна действительно закрытая, вокруг нее муссируется невероятное число домыслов и слухов. Любой человек, который теоретически может иметь доступ к какой-либо информации, зачастую воспринимается в остальном мире как потенциальный инсайдер. При этом переданные таким инсайдером сведения могут быть как абсолютно фантастическими, так и совершенно правдивыми. Следовательно, к любым неофициальным источникам из Пхеньяна следует относиться осторожно.

В силу вышеперечисленного труднее всего добыть достоверные сведения о раскладе сил среди внутриэлитных властных группировок КНДР, но гораздо легче — о повседневной жизни обычных граждан. Хотя и тут есть свои особенности. Официальные северокорейские СМИ очень слабо отражают те события, которые в остальном мире принято освещать широко. Так, 30 ноября 2009 года в стране началась денежная реформа, которая на несколько месяцев парализовала всю хозяйственную жизнь. Но ни в печати, ни по радио и телевидению об этом не сообщалось. Сейчас, например, в течение уже почти трех лет в Северной Корее идут экономические реформы по китайскому и вьетнамскому образцу. Все население страны знает об их проведении, но официально об их начале власти тоже нигде не объявляли.

Главным источником информации о повседневной жизни КНДР остаются беженцы, обосновавшиеся на юге. Как уже упоминалось выше, в отличие от советских перебежчиков на Запад, они в большинстве своем не политизированы. В основном, эти люди ранее проживали в районах, примыкающих к границе с Китаем, потом ушли в Китай на заработки, и, в конце концов, оказались в Южной Корее. Они могут рассказать о многом: когда власти прекращали и возобновляли выдачу продовольственных карточек и преследование мелких торговцев, как распределяли фонды на ширпотреб, как устраивались на работу, как работала пропаганда, как менялись отношения в семьях.

Они также могут многое рассказать о зарождении и развитии теневой экономики в КНДР, масштаб которой у нас мало кто представляет. В отличие от Советского Союза, в котором частная экономика существовала, но была в целом маргинальной, в КНДР существует очень многочисленный класс «цеховиков». Современная Северная Корея уже давно не является заповедником плановой экономики сталинского образца. В ней активно развивается частный бизнес, причем как мелкий, так и крупный. Разумеется, пока он действует нелегально и обычно под вывесками государственных предприятий. В последнее время в стране появились даже подпольные частные библиотеки, не говоря уж о ресторанах.

То, что большинство беженцев — жители именно приграничных районов КНДР, имеет еще одно любопытное объяснение. Дело в том, что там доступны китайские телеканалы, вещающие на корейском языке и транслирующие в основном южнокорейский контент. И хотя в Северной Корее существует строгий запрет на просмотр иностранного телевидения (во всех телевизорах переключатели каналов должны быть запломбированы и зафиксированы только на государственные каналы, а пульты дистанционного управления использовать не разрешено), но уже с 1990-х годов его никто не соблюдает. Поэтому у граждан КНДР, проживающих вблизи границы, не только уровень жизни, но и уровень представлений о внешнем мире выше среднего по стране. Соответственно, они меньше подвержены влиянию официальной пропаганды со стороны государственных СМИ.

Сейчас число беженцев из КНДР на юге Корейского полуострова достигло 27,5 тысяч человек. Ежегодно их количество пополняется примерно на полторы тысячи. Хотя они автоматически получают южнокорейские паспорта и довольно щедрые пособия, социализация и адаптация в совершенно новых для них условиях проходит тяжело и болезненно. В большинстве своем беглые северяне становятся в Южной Корее людьми второго сорта, выполняют там тяжелую и низкоквалифицированную работу.

Многим может показаться удивительным, что южнокорейское общество, особенно молодежь, крайне слабо интересуется тем, что происходит в КНДР. Отношение южан к своим северным соотечественникам представляет собой сложное сочетание жалости и презрения — так в приличной семье относятся к непутевому родственнику-алкоголику. Это накладывается на особый корейский менталитет, которому вообще свойственно жесткое отношение к неудачникам. А по уровню доходов на душу населения Южная Корея опережает Северную в 15 раз.

Любопытно, но до недавнего времени существовала не только эмиграция с севера Корейского полуострова на юг, но и наоборот. До начала 1980-х годов число обоюдных беженцев по обе стороны 38-й параллели (границы между КНДР и Южной Кореей —прим. «Ленты.ру») было примерно одинаковым и совсем незначительным. Немногочисленные беглецы в Северную Корею руководствовались в основном политическими и идеологическими соображениями. Дело в том, что, хотя общество в Южной Корее очень правое, южнокорейская интеллигенция, наоборот, левая. Но если раньше в КНДР этих людей активно использовали в пропаганде, то сейчас власти страны потеряли к ним интерес и просто перестали принимать.

Очень трудно дать ответ на этот вопрос. Те экономические реформы, который начал несколько лет назад нынешний лидер страны Ким Чен Ын, не просто назрели, а перезрели. Они, скорее всего, безнадежно запоздали, потому что изменения в экономике следовало начинать еще в 1990-х годах. Но тогдашний руководитель государства Ким Чен Ир совершенно справедливо решил, что на его век запаса прочности режима хватит. Поскольку Ким Чен Ын очень молод и для него долгое бездействие в буквальном смысле смерти подобно, он решился пойти на существенные послабления в экономике при одновременном закручивании гаек во внутренней политике.

Как уже говорилось, за основу экономической либерализации в Северной Корее взяли китайский и вьетнамский опыт. Очень хорошие результаты реформы показали в сельском хозяйстве. В прошлом году впервые за долгое время страна смогла самостоятельно обеспечить себя продовольствием. Это объясняется тем, что теперь часть собранного урожая крестьянам разрешают оставлять себе. Причем если в прошлом году эта доля составляла 30 процентов, то в этом году власти повысили ее до 60 процентов.

Более сложная ситуация в промышленности. Реформы здесь пока непоследовательны и несколько лихорадочны. Существуют обоснованные опасения, что предоставление директорам предприятий права самостоятельно устанавливать размер заработной платы при отсутствии нормального бюджетного контроля и полноценной банковской системы может привести к гиперинфляции.

Северная Корея пытается сейчас развивать приграничные территории и привлекать иностранные инвестиции. Делается это пока неуклюже и неумело. Кроме того, она отказывается брать деньги у Китая, отношения с которым с приходом к власти Ким Чен Ына сильно испортились. А другие страны, в том числе Россия, не очень спешат вкладывать деньги в КНДР.

Главная загадка нынешней северокорейской экономики — отсутствие какого-либо серьезного криминала, сформированного обширной нелегальной экономикой. Учитывая опыт других стран, в том числе и нашей, при переходе от распределительных хозяйственных механизмов к рынку первоначальное накопление капитала должно сопровождаться резким ростом организованной преступности. Но в Северной Корее ничего подобного нет. Это еще один феномен, требующий отдельного изучения.

Если в течение ближайших 5-10 лет нынешнему режиму удастся сохранить контроль над ситуацией в стране, она вполне может трансформироваться в типичную восточноазиатскую «диктатуру развития» наподобие Южной Кореи при Пак Чон Хи или Китая при Дэн Сяопине. Но нельзя забывать об одной особенности, отличающей КНДР от вышеперечисленных стран, — наличии по соседству привлекательного экономического гиганта, где проживают соплеменники. Поэтому для нынешнего пхеньянского режима существует реальная опасность, что по мере проведения успешных экономических реформ население Северной Кореи «диктатуре развития» предпочтет вариант ГДР.

Андрей Мозжухин