Колыбель для блошки

В распоряжение японского издания Kyodo News недавно попали документы, в соответствии с которыми армия США в 1961-1962 годах проводила испытания биологического оружия на Окинаве. Согласно опубликованным данным, американцы исследовали потенциал грибка-паразита в уничтожении посевов риса.

При ближайшем рассмотрении оказывается, что масштабы этих испытаний были просто смешными — споры распылялись с помощью ручного аппарата на нескольких небольших полях. Какой-либо тактический смысл в создании такого оружия найти трудно — особенно если вспомнить наличие у Америки больших запасов дефолианта Agent Orange, который она массово и эффективно применяла. Не пытаясь написать историю биологического оружия, которая, к слову, начинается еще с ассирийцев, «Лента.ру» решила вспомнить несколько отдельных ее эпизодов.

Биологическое оружие появилось на территории США еще до того, как появились сами штаты. Его изобретателем считается британский генерал Джеффри Амхерст, предложивший использовать против восставших в 1763 году индейцев зараженные оспой одеяла. Эта история довольно хорошо известна — к примеру, она упоминается в фильме Джима Джармуша «Мертвец». Существенно меньше известны масштаб и обстоятельства применения этого биологического оружия.

Эпизод с зараженными одеялами обязан своей известностью двум американским историкам — Френсису Паркману (Francis Parkman) и Говарду Пекэму (Howard H. Peckham). Оба они основывают свои выводы на переписке между генералом Амхерстом, командиром Южного отделения британских войск полковником Генри Буке, начальником форта Питт (будущего Питтсбурга) Симеоном Экуэром и другими британскими военными во время восстания Понтиака. Переписка, касающаяся этого эпизода, собрана Бернардом Кнолленбергом (Bernhard Knollenberg) в его статье 1954 года. О ней также можно почитать в работе Питера д’Эрико.

Подходила к концу Семилетняя война, в Северной Америке известная как франко-индейская. Восстание делаваров и других сочувствующих племен в 1763 году поставило британские войска в тяжелое положение. К июлю под натиском индейцев армия потеряла несколько фортов, а в отдельных из них вспыхнула оспа. В письме к генералу Амхерсту, Буке пишет о такой вспышке в форте Питт. Из этого письма мы узнаем, что управляющий фортом капитан Симеон Экуэр распорядился построить для больных госпиталь. Именно этот госпиталь и стал источником тех одеял, которые сейчас известны любому американцу.

По данным Кнолленберга, впервые в сохранившихся документах о возможности применения оспы против индейцев упоминает Уильям Трент. Он торговал мехом, а во время Семилетней войны в Северной Америке занимался строительством фортов, поддержкой дорог и, по мере возможности, бизнесом. Во время осады форта он был главой местного ополчения.

24 июня 1763 года Трент делает в своем журнале запись о визите в осажденный форт Питт двоих индейцев-переговорщиков: «Из уважения мы отдали им два одеяла и платок из госпиталя. Я надеюсь, это возымеет должный эффект». В официальном отчете об этом визите про одеяла (в отличие от еды и алкоголя) ничего не сказано.

В следующий раз об оспе упоминает уже сам Амхерст в приложении к письму Буке. Седьмого июля он пишет: «Нельзя ли каким-либо образом организовать распространение оспы среди незатронутых [ею] племен индейцев? В текущей ситуации мы должны использовать любую уловку, чтобы уменьшить их [количество]». Буке отвечает, что готов провернуть операцию с одеялами из госпиталя, и в дополнение предлагает травить индейцев английскими (sic!) гончими. Идею с одеялами Амхерст одобряет, а по поводу гончих отвечает, что «Англия слишком далеко». Буке обещает выполнить все распоряжения, но даже не упоминает об одеялах в письме начальнику форта. После 19 июля в переписке военных о зараженных одеялах больше нет ни слова.

При чтении писем становится очевидно, что британцы вообще не воспринимали индейцев как людей, говоря о них как о «заразе», которую надо непременно «вырвать с корнем». Амхерст убеждает своих подчиненных не брать пленных, ни в чем не доверять индейцам и сделать все для их полного уничтожения. Что же касается планов по использованию против врага оспы, то они скорее говорят об отчаянии на фоне отступления и остаются такими же фантастическими, как и намерение травить индейцев гончими.

Фактически, приходит к выводу Кнолленбер, документальные свидетельства «применения» оспы британцами сводятся к тем самым двум одеялам и платку, которые Трент (или кто-то другой из населения форта) по собственной инициативе подарил переговорщикам. Хотя военные обсуждали и даже одобрили возможность использования против индейцев зараженных вещей, нет свидетельств того, что они эти планы осуществили или попытались осуществить.

Оспа свирепствовала и внутри, и снаружи форта, и пара зараженных одеял вряд ли могла как-то изменить естественный ход событий. Для населения Америки, которое с оспой никогда не сталкивалось, катастрофичен был уже сам контакт с неизвестным заболеванием — об этом подробно пишет Джаред Даймонд в своей книге «Ружья, микробы и сталь». Но этот контакт произошел задолго до того, как Трент и Амхерст «увековечили» себя в истории биологического оружия.

Сиро Исии родился в 1892 году в маленьком поселке и был четвертым ребенком в довольно зажиточной семье местных землевладельцев. По воспоминаниям, приведенным в книге Шелдона Харриса, в школе Сиро был талантливым и прилежным учеником, а по окончании родные отправили мальчика в круглых очках изучать медицину в университет Киото.

В 1945 году под началом уже выросшего к тому времени доктора, генерал-лейтенанта японской армии, проводились, среди прочих, следующие эксперименты над людьми: вивисекция с постепенным изъятием органов, ампутация частей тела с целью исследования процесса потери крови, заморозка с последующей разморозкой рук и ног для наблюдения динамики гангрены, удаление желудка с последующим соединением пищевода и кишечника, заражение сифилисом через изнасилование, раскручивание в центрифуге и сжатие в барокамере до смерти. Все эксперименты принципиально проводились без анестезии и до летального исхода. Если подопытный выживал, его утилизировали для следующего опыта.

Для проведения этих экспериментов неподалеку от Харбина был построен небольшой город площадью в несколько квадратных километров. В нем расположился возглавляемый Сиро Исии Отряд 731, официально входивший в состав «Главного управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии».

Когда 9 августа 1945 года советские войска начали наступление в Манчжурии, Сиро Исии приказал взорвать корпуса Отряда 731 и уничтожить оставшихся подопытных. Никого из попавших в лагерь «бревен» (maruto— так называл заключенных персонал) спасти не удалось.

Судьба документов, в которых описана деятельность Отряда 731, неясна: японское правительство утверждает, что ими не располагает. Все, что сейчас известно об истории этого подразделения, основано либо на самостоятельных признаниях, либо на материалах так называемого «Хабаровского процесса» 1949 года, в ходе которого судили 12 попавших в руки Красной армии подчиненных Исии. Допросы и признания легли в основу книг «Фабрики смерти» американского историка Шелдона Харриса и (скорее популярной, чем исторической) «Кухня дьявола» Сэйити Моримуры, которую издавали даже в СССР.

Исии был одним из отцов современного биологического оружия. На базе Отряда 731 он создал в Манчжурии целую индустрию по его производству. С точки зрения современной науки, методы Исии были крайне примитивными. Например, бактерии японцы выращивали не в специальных ферментерах, а на твердой среде с агаром. Для этого существовала специальная стеклянная комната, в которой сотрудники сначала размазывали бактерии, а потом с помощью специальных скребков собирали «урожай». Тем не менее неограниченный ресурс подопытных «бревен» позволил Отряду 731 получить такую медицинскую информацию относительно «военных» инфекций, которой не обладали ни продвинутая в этой области Великобритания, ни США.

Основная сложность с биологическим оружием в то время заключалась в способе его доставки. Традиционно это поручалось специальным диверсионным отрядам, которые должны были заражать источники воды на территории противника. Понятно, что это не всегда возможно и не дает желаемого масштаба.

Исии был ярым сторонником использования чумы, которую, как известно, переносят блохи и грызуны. Но как доставить блох на территорию противника? «Распылять» их с самолета или сбрасывать вместе с бомбами бессмысленно — и в том, и в другом случае они погибнут. Именно Исии пришла идея использовать начиненную блохами фарфоровую бомбу, в которой зараженные насекомые не гибнут из-за разреженного воздуха и которая взрывается на небольшой высоте над землей. Эта бомба была успешно испытана на людях: их рядами привязывали на специальном полигоне; после обстрела блохи находили своих жертв в течение всего лишь нескольких часов.

Преступления японцев в Отряде 731 можно сравнить разве что с экспериментами нацистского «врача» Йозефа Менгеле. Но если преступления Менгеле рассматривались на Нюрнбергском процессе, то подавляющее большинство участников японских «исследований» не понесли вообще никакого наказания. Широкая публика начала узнавать о деятельности Отряда 731 только в 1980-х годах, и новые подробности открываются до сих пор. Сам факт применения биологического оружия японский суд признал лишь в 2002 году.

Тот факт, что о японских зверствах неизвестно практически ничего, в то время как о немецких знает каждый, объясняется вовсе не разницей в масштабе их преступлений. Все дело в том, что Исии обладал козырем, который смог обменять на свободу и спокойную жизнь после войны: и США, и СССР слишком интересовались информацией о биологическом оружии, чтобы добиваться справедливости.

В связи с этим следует помнить: среди погибших в Отряде 731 (а их число оценивается как минимум в 3 тысячи человек, хотя, скорее всего, их было в разы больше) около трети составляли советские граждане. То есть за чудовищную смерть по меньшей мере тысячи соотечественников на «Хабаровском процессе» понесли наказание лишь 12 человек, причем максимальный срок заключения составил 25 лет. Такова была стоимость информации, ставшей ядром советского биологического оружия.

Отцом крупнейшей в мире программы по созданию биооружия был Юрий Анатольевич Овчинников, академик, именем которого назван Институт биоорганической химии РАН, находящийся недалеко от станции метро «Беляево» в Москве. Именно Овчинников в 1972 году убедил Министерство обороны, что, несмотря ни на какие конвенции о нераспространении, Советскому Союзу без собственного биологического оружия не обойтись.

К концу 1950-х на Западе биология совершала одну революцию за другой. В 1953 году была определена структура ДНК, за ней последовала расшифровка генетического кода, открытие многих новых антибиотиков. В это же время в СССР «новая» биология была практически уничтожена Лысенко. Сохранялись лишь редкие островки науки, где ученые, открещиваясь от генетики, занимались такими разрешенными вещами, как «химия природных соединений» или «физико-химическая биология» (и то, и другое — в общем, эвфемизмы для той же самой дисциплины).

Сделав стремительную карьеру в одном из таких оазисов, Овчинников, в то время вице-президент АН СССР, решил использовать свое влияние, чтобы поддержать отечественную науку. Генералы слабо разбирались в биологии и поначалу отнеслись к его идеям скептически. Однако молодой академик был хорошо знаком с Леонидом Брежневым. После нескольких персональных лекций о генетике, технологии рекомбинантных ДНК, устойчивости к антибиотикам, а также о современном состоянии биологии в целом Овчинников все-таки убедил генерального секретаря в том, что Советский Союз не может себе позволить отставать в такой важной области, как биологическое оружие. Хотя в том же 1972 году СССР, США и 20 других государств подписали Конвенцию о запрещении разработок биологического оружия, документ повлиял разве что на уровень закрытости проекта.

Секретная программа разработок биооружия получила наименование «Фермент». За ее осуществление отвечало научно-производственное объединение «Биопрепарат» с 47 отделениями по всей стране, которому также помогали институты Академии наук, в том числе и родной для Овчинникова Институт биоорганической химии (ИБХ). Управлял работой «Биопрепарата» «Межотраслевой научно-технический Совет по молекулярной биологии и генетике», в который входили военные, медики и ученые.

Главной задачей «Биопрепарата» было создание специальных штаммов сибирской язвы, чумы, туляремии и других возбудителей, которые были бы устойчивы к современным антибиотикам и обладали максимальным поражающим эффектом. Предприятие работало и над вирусами: Эболой, Марбургским вирусом, оспой.

В «Биопрепарат» входило множество как производств, так и исследовательских лабораторий. Наиболее крупная и известная из них — лаборатория на острове Возрождения в ныне высохшем Аральском море. Там на крысах, мышах и обезьянах испытывались заряженные бактериальными спорами бомбы. Исследовательская лаборатория была закрыта только в 1992 году вместе с обслуживающей ее военной частью. Сейчас на острове остались только разбитые стерильные боксы, россыпи пробирок и знаки биологической опасности. Туда в 90-х годах несколько раз отправлялись западные эксперты, а затем и съемочные группы.

Основным, наиболее действенным оружием были признаны споры сибирской язвы. К середине 1980-х годов «Биопрепарат» мог производить их сотнями килограммов. Споры собирались доставлять при помощи межконтинентальных ракет и распылять над крупными городами США и Европы.

К счастью, этим планам не суждено было сбыться. По горькой иронии судьбы единственными, кто пострадал от советской программы разработок биологического оружия, оказались около ста простых советских граждан — жителей Свердловска, где в 1979 году произошла вспышка сибирской язвы. По официальной версии, заражение произошло через мясо от скота. Однако Канатжан Алибеков, заместитель директора «Биопрепарата», в своей опубликованной в 1999 году книге «Biohazard» подробно рассказывает, что причиной был выброс спор из-за случайно не установленного во время работы фильтра. Существует и версия для любителей теории заговоров — о том, что споры распространили агенты Запада для проверки советской военной медицины.

История тайной разработки Советским Союзом биологического оружия стала известна благодаря показаниям директора Ленинградского Института особо чистых биопрепаратов Владимира Пасечника, бежавшего из СССР в 1989 году. Спустя три года к ним добавились и рассказы Алибекова, который знал о деятельности «Биопрепарата» почти все. История «крупнейшего советского военного проекта после создания водородной бомбы» подробно изложена в его книге.

* * *

Как принято писать во множестве «Конвенций по запрещению», человечество понимает всю бессмысленную жестокость оружия, которое убивает мирных жителей. Как показывает история, подписание таких документов (Женевского протокола 1925 года, Конвенции 1972 года и множества других) никого при разработке биологического оружия не останавливает. По-видимому, не остановит и в будущем. Другого вывода из этих трех историй не будет.

Александр Ершов