Янычары прогресса и мамлюки демократии

В последние недели сразу в двух исламских странах главными героями новостей стали представители командования вооруженных сил. Египетские генералы свергли первого демократически избранного президента, а их турецкие коллеги (правда, бывшие) получили внушительные тюремные сроки за попытку госпереворота.

Египетский переворот (или революция — кому как нравится) и суд над турецкими заговорщиками (или оппозиционерами, что тоже дело вкуса) вызвали к жизни давнюю дискуссию о роли армии и ее командования в обществе с глубоко укорененными исламскими традициями и небогатым демократическим опытом.

Основных точек зрения тут две. Сторонники первой полагают, что единственной задачей вооруженных сил в исламских странах, как и везде, должно быть отражение внешней агрессии. А стало быть, в общественной жизни, экономике и политике генералам делать нечего, поскольку сама суть армейской службы предполагает использование силы и жесткую систему подчинения, что неизбежно ведет к злоупотреблениям и тормозит общественный прогресс.

Вторые считают, что такой подход является вольным или невольным упрощением, не принимающим во внимание сильную раздробленность традиционных обществ по самым разным признакам. С их точки зрения, лишь сильная, современная и относительно самостоятельная армия способна уберечь такое общество от фатальных внутренних конфликтов. Кроме того, вооруженные силы являются естественным противовесом любой чрезмерно усилившейся группе, клану или общине, стремящейся установить свой диктат над прочими согражданами.

Конечно, обе позиции тут представлены в предельно общем виде. Реальность намного сложнее и запутаннее, что многократно демонстрировала история.

В любой социально и экономически отсталой стране офицерский состав неизбежно становится одной из наиболее прогрессивных общественных групп. Без качественного образования и современной техники любая армия рискует быть разбитой в первом же сражении. Поэтому во все времена правители не жалели денег на обучение офицерского состава, в том числе — за рубежом.

Армия также всегда выгодно отличалась от других общественных групп постоянной ротацией кадров (в том числе — в силу потерь во время боевых действий). Кроме того, исторически она служила едва ли не единственным для традиционных обществ социальным лифтом: военная карьера была (и во многих случаях остается) лазейкой, благодаря которой способный человек из низов может выбиться на самую вершину.

Вместе с тем, хорошо организованная и вооруженная сила всегда была источником беспокойства для неуверенных в себе правителей, старавшихся ограничить влияние армии за счет разнообразных противовесов.

Исламские страны в этом смысле были скорее правилом, нежели исключением. Так, турецкие янычары и египетские мамлюки изначально набирались даже не из низших сословий, а из иноземных рабов, у которых не было ни собственных интересов, ни привязанностей на новой родине. Их непричастность к каким-либо кланам и группам была призвана обеспечить лояльность армии лишь одному человеку — правителю, а также сделать ее надежным противовесом различным группировкам внутри страны.

Тем не менее, и мамлюки, и янычары со временем сами превратились во влиятельную силу, способную менять султанов. На этом историческом этапе уже влиятельные местные кланы за деньги (!) пристраивали своих детей в войско, изначально набиравшееся из иноземных рабов. Процесс возвышения мамлюков и янычар, их вовлечения во внутренние политические конфликты в обоих случаях закончился плачевно: и в Египте, и в Турции армейскую элиту целенаправленно перебили. Влияние тех и других было признано слишком уж значительным.

Тем не менее, традиция формирования боевых частей на основании их личной преданности правителю в современном исламском мире не умерла. В Иордании личная гвардия короля состоит из выходцев с Северного Кавказа, «черкесов», которые для местных элит являются чужаками и преданы лишь монарху. В Ливии армия вообще была редуцирована до церемониального уровня, основную роль в недавней гражданской войне со стороны правительства играли так называемые «Батальоны Каддафи», фактически состоявшие из наемников и подчинявшиеся непосредственно «брату лидеру» и его сыновьям.

Сирийское правительство, ведущее войну против повстанцев, сейчас всецело полагается на Четвертую механизированную дивизию, в которой служат почти исключительно алавиты, составляющие около 12 процентов населения страны. Командует этой дивизией брат президента — Махер Асад. Схожая ситуация была и в Йемене, где роль «мушкетеров короля» исполняла Национальная гвардия под руководством племянника президента Али Абуллы Салеха. Практически все гвардейцы были выходцами из племени главы государства. В Иране наиболее боеспособной частью армии является Корпус стражей исламской революции, подчиняющийся непосредственно верховному лидеру.

Во всех случаях сравнительно немногочисленные гвардейские отряды вооружены значительно лучше обычных армейских частей, а служащие в них люди получают повышенное жалование. Такая схема популярна в странах, где у власти находятся авторитарные режимы. Там военные элиты, состоящие из чужаков или местных меньшинств, вынужденно выполняют охранительную роль, поскольку без президента/короля/эмира моментально лишатся и власти, и денег, и, вероятно, жизни.

В исламских государствах, где существуют зачатки демократии, роль вооруженных сил несколько иная. Армия служит своего рода якорем, который не дает политикам раскачать лодку до такой степени, что она перевернется. Особенно важным в этом контексте является противостояние генералов и лидеров политического ислама. Так, например, в Египте и Пакистане военные десятилетиями сдерживают попытки влиятельных религиозных лидеров построить исламские государства по образу и подобию талибского Афганистана. Поскольку в этих странах вооруженные силы представляют все слои общества и не подчинены какой-то небольшой группе «гвардейцев», народ не воспринимает армию в качестве инородной силы. Это, в свою очередь, поддерживает высокий авторитет вооруженных сил среди населения и дает генералам необходимую легитимность для вмешательства во внутриполитические процессы.

И пакистанские, и египетские генералы несколько раз отстраняли от власти политиков, которые слишком уж увлекались построением идеального общества. При этом военные действовали не столько по своему произволу, сколько выполняли волю простых людей, неспособных организовать смену власти ни через выборы, ни через уличные демонстрации. Последние события в Египте — яркое тому подтверждение: свержение президента-исламиста большинством общества было воспринято весьма позитивно. Офицерский корпус этих стран во многом состоит из людей, прошедших обучение на Западе, что не могло не повлиять на их мировоззрение. Египетских и пакистанских военных сложно назвать «охранителями», нацеленными лишь на консервацию строя. Напротив, сознательно или бессознательно они подталкивают свои страны ко все более современным общественным моделям, хотя порой и используют для этого силу.

Однако не все армии в исламских странах можно разделить на «консервативные» и «прогрессивные». Особняком в этом смысле стоит Турция. В начале XX века из-за смены общественного строя вооруженные силы этой страны превратились в «защитников демократии» от угрозы исламизации. Прогрессивную роль армия сыграла успешно: Турция и по сей день остается одной из самых светских стран исламского мира. Но со временем «охрана демократии» превратилась в охрану всесилия генералов, поэтому из полезной силы армия стала тормозом общественного развития страны. У генералов не хватило мудрости отказаться от особых полномочий, когда того настоятельно требовала логика исторического развития Турции. Из-за этого в стране случился откат в иррациональное: последние десятилетия в стране наблюдается резкий подъем популярности политического ислама. Сейчас турецкие исламисты находятся у власти, используя ее для ликвидации конкурентного потенциала армии. В этой борьбе, правда, страдают не только генералы, но и сами исламисты, теряющие популярность из-за своего нарастающего авторитаризма и недовольства населения нападками на вооруженные силы.

Сейчас Турция является наглядной демонстрацией того, что вмешательство армии в политические и общественные дела глубоко религиозного общества на разных этапах может быть как позитивным, так и негативным. Начав с охраны султана, турецкие военные последовательно охраняли светский режим, собственное благополучие, а сейчас стали символом оппозиции, о которую рискуют обломать себе зубы исламисты. В том случае, если политический ислам отступит, Турция может получить и армию, лишенную права вмешиваться в политику, и политику, свободную от радикализма и авторитаризма. Отношения вооруженных сил, общества и власти примут вполне западные формы.

Разные страны исламского мира сейчас находятся на разных стадиях социального развития, что и определяет роль местных вооруженных сил. Ситуация постоянно меняется, отношения «армия-общество-власть» эволюционируют. Но общее направление, видимо, одно: с течением времени турецкий путь в той или иной форме предстоит пройти всем исламским странам.

Иван Яковина