«На второй день начался апокалипсис»

В начале января по ряду регионов Казахстана прокатилась волна протестов, переросшая в беспорядки и столкновения с силовиками. Основной удар пришелся по Алма-Ате — происходившее в бывшей столице поражало своей жестокостью. Несмотря на отключения интернета, в сеть попадали жуткие кадры стрельбы на центральной площади и полыхающего здания администрации города. Вооруженные люди грабили магазины и торговые центры, сносили памятники и даже захватили аэропорт. Силовики отвечали огнем на поражение. Улицы «города тысячи красок» были усеяны гильзами патронов, битыми стеклами, скелетами сгоревших автомобилей и телами погибших. «Лента.ру» пообщалась с двумя очевидцами, оказавшимися в самом эпицентре беспорядков — возле горящего акимата и на борту самолета в захваченном боевиками аэропорту.

Валерий Кудрявцев, общественный деятель, житель Алма-Аты

Вечером 4 января я был в кинотеатре, когда мне позвонил друг и сказал, что в центре города сейчас идут митинги. Я изначально туда выехал, потому что как общественный деятель я должен поддержать гражданскую активность своих сограждан. И как блогер я хотел зафиксировать происходящее, чтобы все-таки была какая-то достоверная информация.

На митинг я приехал около полуночи и в тот момент был поражен. Потому что в истории Алма-Аты это был первый крупный протест с 1986 года. Он был в целом обоснован, потому что у людей накипело по многим вопросам, которые долгое время не решались. Список требований оказался довольно большой: зарплаты, снижение коммунальных платежей, снижение цен на продукты, на газ, снижение пенсионного возраста.

Естественно, я поддержал требования протестующих, потому что это достойные идеи, которые заслуживают внимания. Смею заметить, что тот митинг и то, что происходило в Алма-Ате на следующий день, — это два совершенно разных митинга. Это было видно и по поведению людей. 4 января митинг шел дисциплинированно. Когда присоединялись новые люди, им объясняли, что нужно пропускать скорые, не нападать на полицейских, если они не применяют насилия, четко выдвигать свои требования. Главное было — не допустить беспорядков.

На митинге было очень много женщин, людей в предпенсионном и пенсионном возрасте. Никто ничего не разбивал, не было и мародерства. Даже несмотря на то, что митингующие попали под раздачу, когда начался силовой разгон протестов: я видел, как одну женщину уносили с переломом из-за резиновых пуль, многие пострадали от слезоточивого газа. Да и я сам попал под раздачу — у меня потом несколько дней жгло лицо после этого газа. Несмотря на это, произошедшее никак нельзя сравнивать с тем, что было дальше.

На протест в Алма-Ату приехало много людей из других регионов и стран. Среди них были и те, кто не был похож ни на казахов, ни на русских. Это было видно и по лицу, и по манере общения, и по их действиям. Возможно, они прибыли из Киргизии и Узбекистана.

Было много людей, которые приехали на машинах с российскими номерами (скорее всего, это были местные жители, которые покупают машины в России). Я думаю, что на волне роста протеста в город съехались люди, у которых была задача хорошенько поживиться. Хотя и не исключаю вариант, что это могли быть какие-то террористические набеги.

Я приезжал на митинги и во второй день. Своими глазами видел, как поджигали здание акимата города Алма-Аты — я был буквально в нескольких десятках метров от него. Я видел кучу этих новых протестующих, которые начали все бить вокруг, совершать разбои и даже драться друг с другом. Во второй день обстановка накалилась: протестующие разбили очень много филиалов банков, начали выносить банкоматы. Но тогда еще никто не предполагал, что главная задача этих людей — обнести город.

Я был свидетелем того, как вводились войска. Такого в истории Алма-Аты еще не было. Повторюсь, что-то похожее было только 16 декабря 1986 года (тогда проходили массовые протесты молодежи против советской власти —прим. «Ленты.ру»), но даже тогда власти отказались привлекать войска, после этого подобных ситуаций не было.

Несмотря на царивший хаос, многие жители Казахстана были против того, чтобы в страну вводились войска других стран. Это все равно отражается на нашей республике, говорит о том, что мы не совсем независимая страна. Наши граждане сами попытались повлиять на ситуацию, собрались в отряды, чтобы противодействовать террористическим налетам. На третий день протестов граждане уже сами начали выходить против мародеров, к ним присоединились люди из мирных митингующих.

Естественно, войска ОДКБ помогли стабилизировать ситуацию в городе, но на данный период времени, я считаю, что уже не стоит далее этим войскам находиться на территории Республики Казахстан. Мы, естественно, признательны за поддержку и помощь — даже сейчас мимо меня техника едет, — но дальше мы сможем справиться и сами. Я считаю, что наше население достаточно культурное и образованное, чтобы решать эти вопросы самим. К тому же ситуация уже нормализовалась.

Тот список требований из десяти пунктов, который митингующие выдвинули правительству Казахстана, уже наполовину утвержден и соблюден. Я надеюсь, что местная исполнительная власть грамотно реализует поручения президента [Касым-Жомарта] Токаева.

Казахстанцев волновали выросшие цены на бензин, сжиженный газ и дизельное топливо. Сейчас правительство ввело госрегулирование цен на них на 180 дней, надеюсь, что этот шаг продвинется дальше.

Но был и другой острый вопрос — утилизационный сбор, из-за которого цены на автомобили выросли в несколько раз. По цене подержанной машины в Казахстане можно было купить новую модель в России и Киргизии. Если раньше новый автомобиль стоил 7-8 миллионов тенге (примерно 1,35 миллиона рублей), то утилизационный сбор поднял цены до 15 миллионов тенге (2,5 миллиона рублей) за тот же автомобиль. Сейчас в СМИ появилась информация, что Токаев поручил правительству разобраться и в этой ситуации.

Сама по себе ситуация с протестами страшная. Но я восхищен нашим населением, которое наконец-то — хоть и таким страшным путем — добилось выполнения своих требований. При этом я надеюсь, что такие беспорядки больше не повторятся в Казахстане. Это огромный удар по всем сегментам: бизнесу, социальной сфере и благополучию.

Александр (имя изменено), российский студент, приехавший в Алма-Ату на каникулы:

Я прилетел в Казахстан 29 декабря, как только у меня закончилась сессия, чтобы покататься на сноуборде на горнолыжном курорте вместе с друзьями и навестить родственников, которые у меня живут в Казахстане. Новый год сам прошел замечательно. Ничего не предвещало беды, я спокойно гулял по городу, никаких протестов не было.

4 января начались перебои в работе интернета, в ночь на 5 января президент Казахстана ввел в Алма-Ате режим ЧП, были закрыты все развлечения, бары, рестораны и горнолыжные курорты, на которые я не успел попасть. Я предчувствовал, что дальше будет только хуже и решил обменять обратный билет с 12-го числа на ближайший рейс — он был 5 января в шесть вечера. Рейс должен был выполняться компанией S7 в партнерстве с Air Astana.

В аэропорту все было сначала спокойно: я обменял оставшиеся тенге на рубли, даже поел там. Но когда нас регистрировали на рейс в Москву, отключились интернет и телефонная связь. Тогда под давлением пассажиров сотрудники начали регистрировать нас вручную: просто писали на талонах ручкой наши имена, указывали места наобум. Пассажирам просто верили на слово — без интернета они не могли проверить списки.

Из-за суматохи все рейсы постоянно переносились. Куда-то вечно бегали сотрудники аэропорта, отходила таможенная служба — я прождал в очереди на паспортный контроль около часа. Мы смогли попасть на наш борт только спустя час после запланированного времени вылета. Люди начали ругаться из-за того, что им выписали билеты не на те места, не у окна, как они изначально выбрали. Стюардессы носились в панике и заставляли всех садиться на ближайшие доступные места: грубо говоря, заткнуться и слушать их, если хотим улететь.

Сначала наш самолет, как нам показалось, пошел на взлет, но потом резко свернул на парковку для судов. Из окна я увидел, что наш багаж остался снаружи. Ничего не объясняя, экипаж попросил нас выключить свет и закрыть шторки иллюминаторов. Мы подумали, что вылет откладывался из-за того, что сразу несколько других международных рейсов были задержаны из-за перебоев с интернетом — и нужно было дождаться своей очереди на взлет.

Я сидел у аварийного выхода, ко мне подошла стюардесса и проинструктировала, как открывать двери в случае чего. Наверное, это был самый страшный момент. Ты еще думаешь, что вот-вот будешь взлетать, а тебя вдруг начинают инструктировать, как эвакуировать пассажиров. Я осознал всю ответственность происходящего: вокруг было много детей, пожилые люди — нельзя было неправильно запомнить или ошибиться. Я бы себя не простил.

Никто не паниковал, все слушали экипаж. Дети вели себя спокойно, им поставили мультики. Где-то через час заточения к нам вынесли еду и разрешили включить свет, чтобы поесть. В этот момент мы начали замечать, что вокруг самолета кружат какие-то белые джипы. Если честно, мы подумали, что это были сотрудники аэропорта — мы ведь не знали, что аэропорт захвачен. Как заявил капитан, в аэропорт пришли мирные митингующие, которые, возможно, пытались помешать казахстанским чиновникам улететь из страны.

Как потом выяснилось, это были не митингующие, а вооруженные люди. У аварийного выхода нет шторки иллюминатора, и, видимо, когда на борту включили свет, они поняли, что внутри кто-то есть. Машина, кружившая у нашего самолета, сначала уехала, а потом вернулись сразу три автомобиля, которые начали светить фарами на самолет. Стюардессы переоделись в штатское — они узнали, что в аэропорту избили пилота за то, что он был в форме, — и постоянно бегали то в хвост самолета, то обратно.

Спустя часов шесть нашего заточения кто-то из пассажиров бизнес-класса, граждане Казахстана, позвонили, видимо, своим родственникам и попросили вызволить их из самолета. Возле судна вновь появились какие-то люди, и мы все еще не могли понять — это кто-то из тех людей с оружием или знакомые пассажиров бизнес-класса. Они стали ломиться к нам в дверь, и тогда командир решил опросить пассажиров: впускать их или нет. Меня это сильно шокировало: командир спрашивал у нас, как ему действовать, а не принимал решение сам. Вообще потом все серьезные решения принимались таким образом: мы поднимали руки за или против.

В тот раз пассажиры проголосовали против. Тогда эти люди привели к нашему самолету начальника аэропорта. Экипаж узнал его, к самолету подогнали трап, и желавшие покинуть борт смогли это сделать — их было человека три, не больше. Остальные все еще надеялись на вылет.

В два часа ночи у нас ненадолго появился интернет — и только тогда мы узнали, что аэропорт захвачен, что там все разнесли и сожгли, включая тот обменник, где я еще несколько часов назад менял деньги.

Наш самолет был полностью заполнен, на борту было около 300 человек, 140 из которых, как нам сказали, были гражданами России. Помимо нас в аэропорту застряло еще четыре борта. Кто-то выложил в соцсети видео из самолета, что разозлило экипаж и пассажиров: мы боялись, что кто-то из вооруженных людей снаружи увидит его и попытается предпринять более радикальные действия.

Я потом проверил — кроме этого видео никакой информации о нас в сети не было. Писали, что захвачен аэропорт, но никто не писал о том, что были захвачены пять самолетов с пассажирами. Это меня больше всего возмутило. Нас как будто не существовало! Как оказалось, все сотрудники аэропорта успели покинуть его до прихода боевиков.

Ближе к 6 утра мы узнаем не от экипажа, а от знакомых и родных, что аэропорт освобожден, что там сейчас военные, что мы вот-вот полетим и вроде бы как один из бортов уже даже вылетел — на самом деле никто никуда не вылетал. Военные к нам не подходили, они просто оцепили аэропорт. Вернувшиеся на свои места работники аэропорта принесли нам еду и напитки. Нас же не выпускали якобы по причине комендантского часа, при этом дверь самолета была открыта, и пассажиры спускались по трапу вниз покурить. До самого последнего момента мы не понимали, полетим мы или нет.

Ближе к 9 часам утра нам сказали — опять же неофициально, — что самолет навряд ли полетит сегодня: пилоты провели в самолете больше 15 часов, они уже не могут физически выполнить рейс, а дозвониться до офиса и вызвать новых уже не удавалось. Все больше людей стали покидать самолет, а с ними и я. Мне удалось связаться с родственниками, которые забрали меня из аэропорта, они, к счастью, жили неподалеку.

Следующие пять суток прошли в неизвестности. Я пытался связаться с авиакомпаниями Air Astana и S7. Air Astana трубку не берет до сих пор, а в S7 разводили руками — у них в базе указано, что рейс совершен. Они пытались добиться от меня справки, что я не улетел, но я ее предоставить никак не мог: интернета нет, да и от кого мне ее требовать — Air Astana не выходит на связь, а аэропорт закрыт.

Новости я мог узнавать из телевизора. Когда звонил в посольство, там был автоответчик с сообщением о том, что посольство на новогодних праздниках.

Спустя пять дней, 10 января, когда все более-менее успокоилось, мне так и не удалось связаться ни с аэропортом, ни с авиакомпанией, ни с посольством. И я поехал на свой страх и риск в аэропорт, чтобы узнать судьбу багажа — в нем были вещи и лекарства. И только там я узнал от российских военных, что Минобороны РФ проводит вывозные рейсы для россиян. В аэропорту были только российские военные, с нашивками с российскими флагами, десантники в тельняшках. Возможно, людей оповещали как-то по телефону или через родственников, но не до всех дошла информация об эвакуации. По телевизору об этом никто не говорил, а из СМИ у нас работали только пара официальных новостных сайтов и сайт казахстанского президента — но там об эвакуации россиян не было сказано ни слова. Я узнал об этом чисто случайно, потому что пошел искать багаж — что с ним стало, я так и не знаю.

Я, естественно, остался в аэропорту, связался со знакомыми и рассказал им про эвакуацию. В тот же день я вылетел одним из двух бортов. С нами летел депутат Госдумы Виталий Милонов, он в Казахстане, по-моему, церковь открывал, я узнал его среди пассажиров. Там были представители посольств Венгрии и Австрии, ну и обычные граждане России летели. Нас кормили, проводили даже в кабину штурмана и показывали панорамный вид на высоте девять тысяч метров. В самолете я наконец почувствовал спокойствие и какое-то чувство определенности... спустя пять суток хаоса.