«Три секунды до взрыва вечностью казались»

25 лет назад в Чечне продолжалась война — еще никто не знал, что в августе она закончится шатким Хасавюртовским миром. Изнурительные бои за Грозный и другие города и села республики стали тяжелым испытанием для всей страны, но в первую очередь — для местных жителей, офицеров и солдат российской армии. Один из них — Николай Баталов, офицер, которого, возможно, последним в истории с капитанской должности назначили сразу на генеральскую. «Лента.ру» записала воспоминания Баталова о первых боях в Грозном, просчетах разведки, трусости офицеров, вранье журналистов, знаменитом интервью Александру Невзорову и о том, как приходилось зарываться в пепел, чтобы выжить.

Это текст из цикла «Ленты.ру» к 25-летней годовщине чеченской войны. Остальные тексты из цикла читайте ЗДЕСЬ.

Баталов:В 1994 году я переехал с Дальнего Востока с семьей в Волгоград. Два месяца был за штатом. Назначили заместителем начальника штаба отдельного медицинского батальона. Под меня практически создали должность, чтобы я получал оклад и как-то кормил семью. Дали комнату в общежитии для меня, жены и двоих детей.

Тут завертелась история с подготовкой к операции в Чечне. 1 декабря я улетел в Чечню в числе офицеров, которые должны были на месте подготовить все для ввода нашего армейского корпуса. Сам вызвался на Кавказ... Не хотелось без толку сидеть в медбате. Ведь на Дальнем Востоке я был заместителем командира полка.

Во время рекогносцировки был помощником у начальника оперотдела, потом — у заместителя командира дивизии. А когда мы, уже вместе с солдатами и техникой, стали выдвигаться в Чечню из Дагестана, я водил колонны с боеприпасами из тыла.

Охранение наше было вшивенькое: три БРДМ (на 60-80 машин!) и никакой связи. Повезло, что дорога шла по Дагестану и территории Чечни, контролируемой яндарбиевцами. Знаю, что колоннам, шедшим с юга, было сложнее. Их и обстреливали, и колеса прокалывали.

Когда входили в Грозный, мне поставили задачу охранять мост через Сунжу, оказавшийся в нашем тылу, когда штаб корпуса [Льва] Рохлина в больнице обосновался. Дали мне разведроту 129-го полка — человек около 30. Солдатики неподготовленные.

И это разведрота! Ее собрали где-то за месяц. Боевого слаживания не было. Укомплектовали, да и все. Никто не смотрел, какой там каждый из бойцов из себя разведчик.

Когда охраняли тот мост, по нам стал шмалять один миномет 122-миллиметровый. Солдатики подкопались маленько, но мины были мощные. На удачу ложились мимо наших слабеньких убежищ. Потом одна из мин в дерево попала и взорвалась сверху. Осколками сразу пять или семь бойцов поранило.

Тут я понял, что если ничего не делать, то нас просто всех так перебьют. А ночью в городе было темно, и вспышку от того миномета хорошо было видно. Он бил из частного сектора. Пригляделись, километра полтора до него. Подобрал четырех солдат и одного прапорщика поздоровей, повел их на поиски этого гада. Нашли его. Не с первой вылазки, правда, но нашли.

Никакой охраны у миномета не было, как и у нас тоже. Какая там охрана! Был только второй-третий день войны. В ближнем бою еще толком мы с чеченцами не встречались.

В общем, и миномет угрохали, и штабели подожгли, и их всех, кто там был, — нахер. А когда убегали, то нас, конечно, обнаружили. Быстро убегать пришлось.

Когда от наших позиций переходили Сунжу к духам, то там, помню, где-то по пояс было, а назад я перебежал и как будто сухой остался. И вот на берег я выскочил первый, и на меня трое вышли — чеченцы с оружием. Один из них ранен был. Метров пять меня с ними разделяло.

Мы их обшарили, и я забрал с одного повязку зеленую вышитую. А еще военный билет у одного из них был. Оказалось, что он был командиром отделения пехоты в полку, где я был командиром танкового взвода в одно и то же время. На одном плацу с ним стояли, получается. Во Львове тот полк базировался. Вот так.

Я, наверное, последний русский офицер, кого в пылу сражения с капитанской должности назначили сразу на генеральскую.

74-я бригада была сформирована в Сибири и изначально не входила в наш корпус, но там, в Грозном, она потеряла связь со своими, вышла к нам и была переподчинена Рохлину. Комбриг Аркадий Бахин был ранен и больше не мог исполнять свои обязанности. Его заместители отказались занять место командира и выполнять боевую задачу.

Меня, думаю, назначили комбригом случайно. Прежде я с этими ребятами нигде не пересекался. Сослуживцы удивились: «Как ты на это решился?» Но это было решение Льва Рохлина, а не моя инициатива. Попробуй ему возрази. Причем Рохлин никогда не кричал. Если он поднимал глаза и стучал по стулу пальцем, приговаривая: «Зачем ты мне такой нужен?» — то это была высшая форма проявления возмущения.

Это было 7 января. Штаб теперь уже моей бригады тогда находился в здании нефтяного института. Через дорогу от него был Совмин. Меня никто не встречал. Не знали, что уже кого-то назначили.

Зашел в штаб. Хорошо, что Рохлин отправил со мной своего заместителя — тоже генерала — и попросил того надеть погоны. Офицеры заметили их и оторвались от своих посиделок. Замкомбрига привстал. Пришлось навести порядок, разобраться с местными «декабристами»: замкомбрига и два комбата. Кого-то застроили, привели в чувство, кого-то обратно в Сибирь отправили. Из-за их нежелания воевать бригада была на волоске тогда.

Я почему пехоту стал уважать тогда? Она, конечно, не такая красивая, как десантники, а тем более как морпехи, но пехотинцы настырнее, проворнее и задачи будут выполнять лучше. Десантники могут днями сражаться за один дом с чеченцами: то те их выбьют, то эти его опять штурмуют.

Был у меня такой легендарный пулеметчик. Размером с пулемет Калашникова. Если ниже 152 сантиметров в армию не берут, то он был 153 сантиметра ростом. Ну как он стрелял! По две-три пули пускал, не больше. А пуля 7,62 если попадает, то человек аж назад переворачивается. Позицию парень себе отличную подбирал. В глубине дома. Столами как-то хитро закроется, пулемет на сошки поставит, сектор свой прекрасно видит и «Приму» курит, щепочками бычок зажимая.

И вот бежит человек с автоматом. Метров до него двести. «Вижу, вижу» — говорит, а сам, подлюка, все докуривает.

«Ну, стреляй же!» — кричу я.

Кивает. А чеченец бежит мощно, весь в экипировке, но бежит к забору. Я подумал, что пока перелезать будет, пулеметчик его и снимет. Чечен же перепрыгнул через тот забор, даже не приостановившись. Влегкую. Пулеметчик тоже охренел.

Вообще, чеченцы атаковали мощно и с умом. Один раз подобрались к дому, где были наши позиции, вплотную, незаметно, пройдя через какие-то теплицы, от которых остались одни высокие фундаменты. Мы их заметили, когда они уже метрах в тридцати были. И вот они пошли волной на нас.

Я был в одной комнате на втором этаже с начальником штаба батальона, капитаном. Сам я обычно, как комбриг, не стрелял особо, но понял, что сейчас придется. А я носил АКСУ с собой. Он был напрочь не чищенный, и затвор у него я не смог передернуть сразу. Пошел об косяк его сбивать. Пока я этой хренью занимался, начштаба вытащил гранату РГД и кинул ее в окно. А там тополь большой. Граната от сучка отскакивает и обратно к нам в комнату возвращается. Все это на моих глазах происходит.

Мы с этим капитаном прыгнули к двери и столкнулись прямо в дверном проеме. Я, мягко говоря, не худой, а еще в бронике и бушлате. Он такой же. Врезались друг в друга аж до хруста и выпали в коридор. А сзади — бу-бух! И известью все покрылось: ни вздохнуть, ни пернуть. Эти три секунды до взрыва вечностью показались. А главная была мысль: вот мы же сейчас жопами к гранате, и сейчас осколком может снести яйца или пересечь бедренные артерии, и ты просто истечешь кровью.

После взрыва нас бойцы растаскивали, которые еще сумели и атаку отбить. Мы с этим капитаном не могли сами расцепиться. Нас как склеило.

Нашел потом в бушлате лишь два осколка больших.

А духов тогда остановили прямо в двух-четырех метрах. Могли бы и в дом ворваться, но им запала не хватило, откатились. Командир такой у них был с бритой головой. Он был убит еще метров за двадцать-тридцать. Лежал с открытым ртом: видны были его белые оскаленные зубы. С пистолетом в руке. Такая красивая портупея у чечена этого была — со звездой, блестящая.

У нас была обкатанная тактика для штурма наиболее укрепленных зданий. Подводили танк, который целая рота прикрывала со всех сторон. Тот делал несколько проходов в стенах осколочными снарядами. Через подъезды не шли, так как они, понятное дело, заминированы, забаррикадированы, а подходы к ним пристреляны.

В случае со зданием Совмина мы сделали две большие штурмовые группы по сотне человек, снарядили их по полной. С каждой из них я отправил по одному офицеру бригады с одной лишь задачей: войти в дом с группой и вернуться обратно ко мне, чтобы точно знать маршрут, по которому к передовой пойдут подкрепление, медики и я.

Так вот, один такой офицер струсил и со штурмующими не пошел, а мне нужно было попасть как раз к его группе, так как там ранило замкомбрига и командира батальона. Я взял с собой двоих медиков (а тогда врачей в Чечню собрали со всего военного округа, и у нас доктора в звании капитанов чуть ли не санитарами были даже), сели в две БМП. Одну из них решили использовать для эвакуации раненых. Поехали.

Признался бы гад в тот самый момент, что не знает, куда ехать. Ну не пристрелил бы я его! Просто комбат оттуда бы прислал своего человека, хоть и под обстрелом. Однако трус тот решил промолчать.

И вот мы поехали, а я еще дверь заднюю хотел держать приоткрытой, чтобы поглядывать по сторонам, а она, как тронулись, сразу же вырвалась у меня из рук и открылась полностью. Да еще и на стопор встала.

Нужно-то было метров 300 проехать. По моим прикидкам. А мы поехали незнамо куда: один поворот, второй... Смотрю — с правой стороны Сунжа появилась. А медики за нами едут на своем БМП. В итоге мы аж до дворца Дудаева доехали, а потом по проспекту Ленина помчались. По территории противника! Там техника вражеская, чеченцы готовятся к обороне. Никто не ожидал, что мы вот так заявимся. Смотрю, уже гостиница «Кавказ». Водитель с испугу свернул куда-то направо, и тут уже пошел обстрел.

Но все наши успешно разбежались по домам. Подумал тогда, что все равно всех переловят, но нет — вернулись все. Кто через месяц, кто через два. Никто не погиб.

И тут, чувствую, влупили по нам. Осколочным. В направляющее колесо. Мы прошли еще метров 100, и гусеница лопнула. Машину занесло, в стену ударились.

Вылезли из БМП. Я к тому моменту знал, что прятаться надо в домах, которые уже сгорели. В центре города там они все кирпичные с деревянными перекрытиями были. И после пожара — это чисто пустой квадрат получается, где никто засаду устраивать не станет.

Я повел людей в такое здание. Со мной были майор-авианаводчик, у которого радиостанция не работала, ну и еще три солдата. Спрятались. Через пять минут к нам вваливается медик-капитан. От него перло перегаром вчерашним. Так сильно, что нас бы, наверное, по запаху нашли, если бы захотели. У него в спине было два осколка.

Автомат из всей этой компании был только у меня. Все остальные безоружные выпрыгнули с перепугу. Только пистолет у майора был, а у медика этого даже скальпеля с собой не было. Думал, найдут нас и... Ладно, к солдатам тогда еще у чеченцев не было тогда такого ожесточения, в первые недели войны: брали в плен, продавали, могли в горы отправить или поменять на убитых своих — я это не раз делал. Но уж комбриг для них, конечно, добыча хорошая.

Медик этот раненый начал громко орать и стонать. Я ему сказал, что осколки вытащу, но если не заткнется, то заколю штык-ножом. Ни у кого, кстати, не оказалось ни бинтов, ни жгутов, хотя на автоматы наматывали все чего-то. Решил дожидаться ночи. И тут слышу: «Аллах акбар!» На дворе человек 15 чеченцев. Все ко мне спиной. Делают намаз. Стоят на коленях. Оружие в стороне. Вот если бы у остальных моих были автоматы... А потом слышу — группа к нам пошла. Кто-то из них стал разговаривать по-русски. Его перебили: «По-чеченски говори!»

А в том доме, где мы были, библиотека была. Она вся сгорела в пепел. Мы в него залезли целиком и сидели тихо. Когда стемнело — медленно пробрались к своим. Сориентировались по дудаевскому дворцу. Я знал, что в Совмине наши, а перед ним точно не наши — вражеская передовая. Как-то ее надо было пересечь.

Смотрю, двое чеченцев поднялись к пулеметной точке на втором этаже. Хотели мы сперва мимо пройти, но, когда шли мимо подъезда, в который они зашли, четко услышали шаги по лестнице. Спускаются.

Достал пистолет. Дал бойцу автомат. Сказал, чтобы, как только человек из подъезда выйдет, он ему ствол воткнул в пузо и выстрелил. Я на одиночный поставил и надеялся, что если парень выстрелит в упор, то получится тише.

Дверь открывается, боец в духа очередью как даст. Переключил, ***! Сумел, думаю, значит — брал прежде в руки автомат-то. А кругом же тишина была. Что теперь было делать? Крикнул всем: «Бегом!» До передовых позиций бригады оставалось несколько десятков метров.

Пароля я не знал, но останавливаться не собирался: «*** твою мать, боец! Я тебя уже почти за уши взял! Где комбат, ***?!»

Того капитана, по чьей вине мы оказались в тылу у духов, я тогда разыскивать не стал. Думал, что погиб или попал в плен. Думал, что он хороший человек, просто забыл маршрут. Любой может ошибиться. Но потом я узнал, что со штурмовой группой этот капитан не пошел: увидел, как один солдат получил пулю в живот, и остался за укрытием, струсил.

Я хотел отправить роту в гостиницу «Кавказ». Это здание пустовало, и оттуда можно было через площадь стрелять по дворцу Дудаева. Не знаю, почему духи ее не держали. Авиация, помню, должна была ударить по этой гостинице, но летчики промазали и угодили по нашим позициям.

Для начала хватило бы 20-30 человек с оружием, чтобы закрепиться, а к ночи я бы туда натаскал. И вот уже собирался поставить задачу подразделению, находившемуся в соседнем от гостиницы здании, а там один офицер ковылял на какой-то доске, а второй — командир роты Малиновский (какая фамилия!) — тогда мне в лицо заявил: «Можете меня здесь на месте расстрелять, но я туда не пойду. Боюсь».

И что ты будешь с ним делать? Стрелять, что ли? В результате гостиницу мы так и не заняли, так как подтягивать другие подразделения, где командиры были посмелее, долго и опасно.

Мне тогда, конечно, было очень сложно. Я не знал, как именно функционирует конкретно эта бригада, как между собой связаны разные ее службы. Оказалось, к примеру, что разведка занималась исключительно охраной штаба бригады, а не тем, чем должны были.

Никаких эшелонов выстроено не было, тылы частей располагались, как попало. Первый раз в душ удалось сходить только в начале февраля. Солдат дважды удалось полностью переодеть в новую форму.

Для чего нужно регулярно сменять людей на передовой? Да все просто. Спустя недели боев бойцы напрочь теряют чувство самосохранения. Могут сидеть и кушать на том месте, куда в любой момент может снаряд прилететь. В укрытие им просто лень идти.

C [журналистом Александром] Невзоровым я встретился в начале января, когда вернулся из этой вылазки за вражеским минометом. Не знал, кто это такой. Телевизор в те годы я не смотрел. Разговор наш произошел сразу после того, как я прочел свежий номер газеты «Красная звезда», где расписывалось, как мы геройски громим врага и спасаем население. Разозлился я, конечно, на такую бравую риторику.

Мне тогда сказали, что, вот, журналист приехал. Через него, мол, и передай свои пожелания этим писакам. А Невзоров был в камуфляжной куртке и норковой шапке: «Говори, а я передам». Достал какую-то непонятную штуку, повесил на грудь. Я подумал, что это диктофон, так как на видеокамеру она была совсем не похожа. Маленькая слишком.

Это интервью позорное — оно меня потом долго преследовало. Я был уверен, что все лишнее Невзоров из него уберет, вырежет, поэтому говорил прямо, эмоционально и без стеснения. Сколько мне потом говорили, что я невоспитанный человек и офицеры себя так не ведут. Комбригом на момент этого интервью я еще не был.

«А что от этих солдат? У меня снайпер, у которого пять с половиной зрения! И глухой, ***** (блин), мина на [расстоянии] три метра рвется, он не слышит! Его снайпером в штатную должность записали!

Три дня назад подразделение скомплектовали, сюда отправили, с кем воевать? Как бой в городе [вести], не знают. БМП-3 идет, горит, ***** (блин), экипаж не выходит! Танкист подъезжает, закрывает своей броней. Говорит, мужики, *********** (сваливайте), вы ж подбиты! Еще не горите! Они не вылезли, ***** (блин)! Танку, ***** (блин), снаряд залетел под «прогон», ушел — БМП сгорела в месте с экипажем.

Что, кто обучал? Зачем это все надо, ***** (блин)?!

Сука, давить надо, ***** (блин), но давить надо, ну... месяц подготовки! То, что их давить, гадов, надо — это правильно! Но давить-то по уму, ***** (блин)! Обученным войском! Не надо столько... Есть же у нас люди, взять кого можно — дивизию, две, три, сколько надо — собрал, блокировал, все средства туда вложил, колючей проволокой можно четыре раза обмотать. Никто не вылезет. Воздух прикрыл — куда он денется, этот Дудаев?!»

В Грозном было много трудностей. Порой недоставало обычной воды. Водопровод не работал. Был случай. Сидит в одном здании наша рота, а в другом — через улицу — духи. Перестрелка то начинается, то обрывается. На первом этаже в доме, где чеченцы засели, магазин с продуктами, где была вода и обычная, и газировка сладкая. Офицеров много вывели из строя. В роте остался один лейтенант, который всего год как училище окончил. Бойцы его, видимо, уломали на вылазку в этот супермаркет.

Собрали штурмовую группу, дали залп из гранатометов по окнам, чтобы ее прикрыть. Все семеро бойцов успешно перебежали через улицу, заскочили в магазин и стали набивать специально запасенные мешки бутылками с водой и другими продуктами. Чехи очухались и выбраться оттуда не дали, но и наши перебить себя — тоже нет. Забаррикадировались в магазине.

Информация об этой «операции» пошла по батальону, а затем и до моего штаба добралась. Нужно было как-то этих ребят вызволять. Освободить их, казалось, было невозможно. Все четыре этажа над бойцами занимали чеченцы. Они активно пытались прорубиться к ним туда, вниз. В конце концов, солдат бы просто забросали гранатами.

Вечером закинули к ним провод, установили связь. Кучу подвигов пришлось бригаде совершить: целый квартал зачистили за одну ночь, вокруг этого здания с магазином наставили мин противопехотных. Утром, когда духи из этого дома на смену пошли к своим в тыл, то подорвалось человек двадцать из них.

А сам дом решили поджечь сверху. Использовали кумулятивные гранаты для гранатомета. Если выкрутить взрыватель, то туда можно литр солярки залить. Духи сперва с пятого этажа спустились на четвертый и третий — дышать-то нечем. Прыгали в окна, а там уже бойцы наши их как ворон стреляли.

Солдаты же сидели в магазине до последнего. Там уже дым стоял стеной. Мы им кричали, чтобы они выходили, ведь можно же задохнуться. Но те, понятное дело, боялись.

Провели с ними беседу, но потом посмотрели, сколько они чеченов там из своего магазина настреляли, и получилось, что ребята — молодцы. Чудом выжили.

Да, много у нас было храбрых солдат. Когда уже освободили Грозный и шли в сторону Гудермеса, по Терскому хребту шел 129-й полк, а моя бригада — через долину. Командир батальона — афганец с орденами Красной Звезды — возглавлял наступление. Одно место там очень подходило для засады, и командир этот решил имитировать атаку, чтобы высветить скрытые позиции противника. Наши просто так стреляли, никого не видя, а те открыли ответный огонь. Тогда он своих остановил. Броня встала от чеченов метрах в восьмистах. Гранатометом уже ее не достанешь, а других средств поражения у духов не было, и наши из танков стали спокойно бить по их позициям.

Однако требовалось пехоту нашу спрятать от пулеметного и снайперского огня. А там было поле ровное пшеничное. Куда деваться? И тут один боец туда, на самый передок, направил трактор Т150 — маленький такой «Кировец», который окопы роет. Машина эта не бронированная. Парень включил передачу и выпрыгнул из кабины, а затем шел рядом, спрятавшись за колесом. Когда нужно было поворачивать, он опять в кабину заскакивал. Все это под огнем. Пуля ему в пятку попала однако же.

Я к нему потом подошел: «Ну, боец, ты бесстрашный! Кто же тебя туда отправил?» Выяснилось, что командир саперного взвода. Остановить мы этого парня не могли. Связи никакой с ним не было. А бежать к нему через поле было очень рискованно.

Трактор нарыл окопы 70 сантиметров глубиной и тут же — отвал. Бойцы туда запрыгнули и заглубились еще самостоятельно.

Когда приехал из Чечни в Юргу, то есть на постоянное место дислокации 74-й бригады, то оказалось, что все эти струсившие офицеры и «декабристы», кого я с фронта отправил, чтобы не мешали, — герои. Телевидение о них уже передачи снимало. А бригада-то в Чечне. Раненые сержанты, солдаты многие оставались на фронте, не могли своих бросить в бою.

А эти ребята уже в парадной форме и с медалями ходят. Правда, тут уж я сам виноват: приказал кадровикам, чтобы все участники чеченских событий, от повара до снайпера, получили награды, а уж погибшие и раненые — тут и говорить нечего.

Примерно за полгода участия бригады в первой чеченской войне мы потеряли 127 человек. Больше всего потерь понесли в Грозном. А самым трагичным в этом отношении событием стал даже не какой-то жестокий бой: просто рухнуло строящееся здание нефтехимического института. У меня там была целая рота и расчет АГС на 4-м этаже. Много погибло хороших ребят.

Сергей Плотник