«Спасибо Америке, но сказка здесь»

«Театральный и медицинский фотограф», — отвечает Галина Оксюта на вопрос о профессии до отъезда. С мужем Георгием она снимала для афиш спектакли в театрах Саратова, оформляла стенды «для всех 82 кафедр нашего мединститута». Окончила английскую школу и филфак Саратовского университета. 25 лет жила и работала в США — Калифорния и окрестности. В основном сиделкой, caregiver. Галина Оксюта вернулась в Саратов в прошлом году.

— Уехала я в 92-м. Выхода не было. Умер муж, потом нагнала клиническая депрессия — лечилась, без толку. 42 года мне было. Или с мостика в реку, или что-то менять. Врач, который лечил меня, сказал: «Галочка, когда нет выхода, есть выезд». Я помню, что сказала «давайте». Через некоторое время мне организовали вызов из Израиля — тогда они пачками шли, ехали все, кто только мог. Всех пускают, меня не пускают — я не еврейка. Как будто все-все другие евреи...

Пришел вызов из Америки. Ну как «пришел» — я купила четыре штуки у приятеля, который приобрел их в Штатах. По семьсот рублей за штуку — тогда приличные деньги, но я же фотографом была, кое-что водилось. Один дочке отдала, два подружкам. На всякий.

Консул американский в Москве говорит: «Я вам не верю, что вы вернетесь. Но езжайте». Проскочила. Прилетела на Брайтон-Бич, в кармане 200 долларов. В самолете, правда, соседка — бизнес-дама дала еще 80, когда узнала, сколько у меня: «Ты что, это же только на пообедать!» И на такси довезла до Брайтона. Я ей, правда, Библию подарила, маленькую карманную — тогда очень верующей была.

Зато языкового барьера совсем не было. Я в хорошей школе училась — 42-я английская, в Саратове ее все знают, там отлично инглиш дают. На Брайтоне, правда, по-русски говорят, но «ни явок, ни паролей» никто не дает. А я же просто так приехала — ни жилья, ни работы. Сижу на лавочке, вечер уже — «солнце скроется, муравейник закроется». Вижу — церковь передо мной, протестантская какая-то. Захожу. Девочка-полька, которая там убирала, взяла к себе на ночь — сама вроде полтора месяца, как в Нью-Йорк приехала. Очень высокое здание, квартира малюсенькая. Блин, думаю, такая малюсенькая, в Саратове больше. Расстроилась, но ненадолго совсем.

— На следующий день взяла газеты и пошла по адвокатам, которые миграционными делами занимаются. К одному прихожу — там говорят: «Этого адвоката уже многие ищут. Он денежки берет и линяет». Но все же нашла нужного, Борис зовут. Сказал, что платить можно не сразу, а в рассрочку — по-человечески отнесся. Ну и не прогадал: я с ним очень долго потом работала. Адвокат в Штатах — это как за хлебушком ходить, каждый день надо. Ходить и отстегивать, за каждую бумажку.

Еще в Саратове мне дали письма к одной семье из пятидесятников — в штате Массачусетс живут. Сказали, что они помогут с работой и жильем. Ну, поехала к ним, три часа на поезде. Они меня приняли, на одну ночь приютили, а потом выперли благополучно. Церковь, сестры-братья, и вот так… И работы у них никакой не оказалось: «Нам самим трудно». Но в поезде я познакомилась с семьей пуэрториканцев. И они мне сказали: «Сестры-братья — очень хорошо. Но на всякий случай вот тебе телефончик наш. Если что, не стесняйся, позвони». Позвонила — сказали «приезжай». Машину тормознула, приехала к ним. Накормили, помыли, уложили спать. И до глубокой ночи обзванивали всех, искали мне работу.

И нашли. По соседству, в Ист-Виндзоре, штат Коннектикут. У некоего мистера Даморе умирала мать, и вот меня к ней определили сиделкой. Четыре месяца сидела, первая работа. 250 долларов в неделю. Мистер Даморе однажды попал в больницу, так специально приехал оттуда, чтобы мне заплатить.

Жила там же. Конечно, внутренне оскорблена была какое-то время: как же, я известный фотограф, окончила филфак в Саратове, в театрах всю жизнь работала. А тут... ну понимаете? Помогло то, что Россию я дико ненавидела в то время. Читала только на английском — дамскую бульварщину, но приличную: Сидни Шелдон, Жаклин Сьюзен. Да и русских вокруг особо не было.

На выходные меня брала одна американская семья, женщина с племянницей — в местной церкви познакомились, всю округу с ними объездили. Когда моя клиентка, мама мистера Даморе, умерла, они нашли другую, в Массачусетсе. Там полгода работала. Катрин, сидячая. Медиум, причем известный в Штатах, вдова какого-то крупного масона. Клиентов по пять-шесть в день, несмотря на ее состояние — ловила духов, понимаете ли. Спать ложилась не раньше трех-четырех ночи — пока со своими духами разберется.

Я уставала страшно. Занималась ею и четырьмя ее собаками. Чувавы… то есть чи-хуа-хуа. Боялась их ужасно, хоть и маленькие. Потом полюбили друг друга, Катрин ревновала даже. Получала те же 250 в неделю, но надо было еще ездить в Нью-Йорк по бумажным делам к адвокату — четыре часа на поезде и до станции километров шесть пешком. Практически все, что оставалось, отсылала в Россию — дочке, внучке, родителям, когда живы были. И тогда, и потом. В семью, все в семью.

— С Катриной ко мне пришло смирение — да, ты сиделка, caregiver — и понимание, как нужно относиться к этой работе. Однажды я очень сильно лажанулась, ухаживая за ней. Что-то недоделала, чего-то недомыла — и знала, что и так сойдет. А мне в ухо как будто сказал кто: «Чтоб тебе потом самой такая caregiver досталась». С тех пор старалась не лажать.

Дальше — уже Бруклин, Нью-Йорк. Лучшие рекомендации от Катрин, и к адвокату с бумагами поближе. У меня первое дело было — поскорее легализоваться, чтобы все в порядке было: налоги платить, никаких чтобы претензий…

А чуть позже — Сан-Франциско, где и проработала почти все годы.

В Окленде, около Сан-Франциско жила моя саратовская подруга-однокурсница, Гертруда — Гетка то есть. Ее мама Роза некогда приехала из Америки в Союз, получила столько-то лет лагерей, потом уже вернулась в США с дочкой. Вот Розина внучка, дочка Гетки, попала в больницу с сердцем, а потом долго лежала дома. Приехала я к ней, стала сидеть с дочкой, Розиной внучкой. Очаровательная до предела. Копейки с них, естественно, не взяла — только жила у них, спала под столом спокойно.

А работу, чтобы жить, нашла почти по специальности. Сначала на кухне поработала, правда. Хотела официанткой, но мне сказали, что для этого долго учиться надо. А вот как фотограф я была, по отзывам американских мастеров, вполне competitive — как это? Конкурентоспособна, да, спасибо. Но там и «родные» фотографы еле выживают, а мне надо было зарабатывать. И вот увидела объявление: «ателье школьной фотографии» — пошла туда. Я всю жизнь в СССР ненавидела школьные альбомы, хоть иногда и приходилось их делать. А тут мне говорят: «Берем без звука».

Что значит в Америке школьная фотография? Страшное дело. Во-первых, цвет — я всегда в ч/б работала. Во-вторых, берут меня не фотографом, а к принтеру на распечатку. Громадная машина стоит, ты полсуток около нее стоишь, обслуживаешь. Компания семейная, афроамериканская пара.

Текучка была страшная, до меня за год было тринадцать таких людей-принтеров у принтера. Я проработала 11 месяцев. Пять долларов в час, где-то пятьдесят долларов в день получается. Копейки. Печатаешь фото, печатаешь, печатаешь… Пахала как ежик. Заикнулась про хозяевами же обещанное повышение зарплаты — говорят, что тогда надо на курсы идти, повышать образование по принтерам. А за курсы платить надо, и времени ездить нет. Bloodsuckers, кровопийцы — их так даже родня называла, не стеснялась.

Снимали в основном в черных школах. Очень, кстати, красивый народ, никаких проблем. Но с каким наслаждением, найдя новую работу сиделкой, я владельцу по телефону сказала I quit, что все, не могу больше — и как он там завизжал, пока я трубку не бросила… Это надо было слышать.

— Вернулась в сиделки, значит. У Гали-одесситки в южном Сан-Франциско был отличный дом на 11 клиентов — хрусталь, зеркала, ковры, — и напротив она строила второй. Как заметила моя американская русская подруга Веранда — Вера зовут, там же работала: москвичка, проводница... Так вот, по поводу Гали Веранда заметила, что ей бы впору строить не второй дом престарелых, а крематорий.

Галя брала только тех, кто практически «все». Родственники, обалдев от такой роскоши, платили вперед за несколько месяцев. А заканчивалось все месяца за два, и ничего обратно, разумеется, не возвращалось. Позже Галя открыла шикарный четырехэтажный дом престарелых — facility человек на 150 в центре Сан-Франциско. Туда я не подступалась, охоты даже не было. Слышала только, что теперь берет не тех, кто «всё», а стабильных клиентов. Денег хоть и в долгую, но больше, а вопросов меньше.

Вообще в домах престарелых клиенты платят бешеные деньги, до двух с половиной тысяч долларов в месяц. А посмотришь, так из еды — только баночки. С горошком, консервированными фруктами. Ни одного живого фрукта — и это в Калифорнии, да? Чай варился в кастрюле — вода, пакетики, по несколько раз. Когда я хочу свежий заварить, прибегает хозяин и кричит, что я хочу его разорить. Суп — тоже баночный, «Кэмпбелл», как у Энди Уорхола на картине. Только еще дешевле...

У Гали я проработала совсем недолго. Она пыталась платить мне наличными, а я настаивала на чеке — чтобы нормально платить налоги. Ну, заплатила мне за месяц и вышибла. Гале удобнее с филиппинками, им можно платить кэшем, и еще меньше, чем мне…

Ну и ничего, работа всегда есть. На этот раз в Милбрэе, это городок близ Сан-Франциско. В доме престарелых, у хорватов. Тоже пара, Мария и Данко. Дом с шестью клиентами, у пятерых Альцгеймер. 800 долларов в месяц, но с проживанием и едой. Люди задыхаются, а жара все лето. Ни кондиционера, ни стиральной машины — сломалась. Но полгода отработала. Когда Мария сказала мне, чтобы я не переживала — They are supposed to die («Им все равно умирать»), — я ушла, не выдержала.

— Тем временем научилась водить, купила первую машину за 1200 долларов — фургончик закрытенький, «меркурий». Старенький такой, но хорошо ездить и искать работу. Лучше, чем на своих двоих. Нашла дом престарелых, имени Святой Ольги. Владельцы — старые-старые русские. Из серии как у Довлатова: «Нелегко нам было под Сталинградом, но и мы большевиков здорово потрепали». Им нужен был ночной дежурный. Днем спала — выезжала на океан, там и дремала. Вечером пасла двухэтажный дом на дюжину клиентов.

Попутно скопила денег, окончила курсы администраторов для домов престарелых. Меня начальство вызывает и спрашивает: «А зачем ты сдала на license? Ты метишь на место другого сотрудника?». Я им: «Вообще-то мы, советские, привыкли учиться постоянно. Чтобы стать профессионалом, чтобы знать, чем занимаемся. Так нас учили». Наглая как танк, да.

И вот тут я поняла, как приятно быть нашей. Советской, российской, любой. Ненависть к нынешней России у меня ушла совсем. Вот посмотрела на этих — и поняла что почем. Два года в Америке, получается, у меня на это ушло. Не так много, с другой стороны. А администратором я стала — там же, в Святой Ольге. Через год. Последний мой дом престарелых.

Вот так потихоньку работала то там, то там. В конце концов попала к К. — очень крутой русской семье. В том же Сан-Франциско. Несколько поколений, все уважаемые люди. Клиентка моя — Леля, девяносто три года. Врачи давали ей несколько месяцев жизни, со мной вышло четыре года.

Ела она всегда немного — так сама хотела: яичко, шоколадку, того кусочек, этого... Властная Леля была, никто слова поперек сказать не мог. Ок, мало так мало. Я тоже не подарок. Первым делом я заставила ее есть красную икру, для укрепления. «Леля, вот вы уронили икринку, а она стоит двадцать пять центов». Помню, из больниц она вернулась с пролежнями — несмотря на дикие деньги, которые госпиталям платили. За три месяца со мной — сиять стала.

— В 2008 году назад решила вернуться в Саратов. Уже ничего вроде бы в США не удерживало. Леля умерла, потом ее родственник, за которым я тоже ухаживала — все, никого больше, семь лет жизни при семье К. закончились.

Закрыла все дела, раздала шмотки, автомобиль подружке подарила — уже четвертый или пятый. Все старенькие, но все бегали хорошо… И прямым ходом сюда. Но не срослось фатально — и по семейным обстоятельствам, и просто по душе.

Чтобы тогда приехать в Россию, мне потребовалось девять месяцев — то документы потерялись, то подтверждение, что я остаюсь гражданкой РФ... Ну когда открытым же текстом тебе все вокруг говорит: «Что-то мешает, стопорится, не надо сейчас ехать», — так надо же слушать!

Вернулась в Штаты через полгода — сколько гринкарта позволяла отсутствовать в стране, едва ли не в последний день — в жуткой депрессии. Огромное время заняло, чтобы понять: в этом никто не виноват — ни я, ни Россия, ни Америка. В тот момент просто сложилось так. То есть не сложилось совсем. Ну вы поняли.

— Очень жалко было, что из-за этого выборы Обамы пропустила. Когда выбрали, я плакала от восторга. После двух сроков Буша это был просто глоток воздуха. Такой мальчик, умница. Зажигательный, зажигающий. Он inspires — вдохновляет, в конце-то концов. Когда я вернулась обратно в Штаты, попала в семью изумительного мультимиллионера, мистера Каца — и мы с ним слушали уже Обаму-президента. «Его приятно слушать, — говорил мистер Кац. — Этот паренек никогда не скажет childrens, как прошлый президент».

И когда Ноам Чомски — великий лингвист, работы которого я обожала со своих университетских лет, — заявил публично, что Обама будет хуже, чем Буш, я не поверила. И даже обиделась. Чомски — гений, всегда знает, что говорит. А тут на тебе, в лужу сел. Не может ведь такого быть!

Оказалось, может. Во-первых, войны, которые он вел. Во-вторых, Obamacare действительно никуда не годится. Про медицинские страховки мне, поверьте, есть что сказать. Я смотрела на своих клиентов и видела, что именно они получают за свои деньги. В основном очень мало получают. А миллионеры — еще меньше, потому что они платят больше.

После семьи К. я уже работала от агентства — окончила еще одни курсы caregiver’ов, стала получать 15 долларов в час. Двенадцать часов в день, шесть дней в неделю — очень прилично. Я стала звездой — буквально: в списке агентства, который показывали клиентам, мое имя было на самом верху, со звездочкой — the best. Посылала деньги семье каждую неделю. Переводы, посылки — все это позволило моей семье выжить, дочке и внучке встать на ноги.

Гордость моей карьеры — одна мультимиллионерша, торговка недвижимостью. Роуз звали. Стервоза невероятная. У нее был горб — и, выправляя его, в крутой клинике допустили ошибку. Совсем молодая, 73 года. Она лежала пластом, не хотела жить. Я заставила ее заниматься гимнастикой. Роуз стала ходить — на ходунках, но тем не менее. Я смогла поставить себя. Стать такой же bitch, как и она. Чтобы ей было со мной интересно.

Как-то Роуз говорит: «Галя, вы курите по полсигареты? Всегда? Я никогда не могла себе этого позволить, это выходит очень дорого». Это не исключение, это правило. Работала я у родителей вице-президента одного из спортивных клубов — дом неподалеку от того, где покойный Робин Уильямс жил. «Барбара, я даю Галине 20 долларов, чтобы она сходила в магазин. Завтра твоя очередь давать ей деньги», — говорит Барбаре ее муж Монти. Или так: «Галина отдала сдачу тебе, ты мне должен пятьдесят центов». Или даже двадцать пять... Вот мои последние клиенты — хорошие, кстати. Просто традиция такая, деньги хорошо считать.

— Я не устала от Америки. Не знаю, как объяснить. Естественный путь. Естественно уехала тогда — и так же естественно вернулась сейчас. Ровно год назад, в конце марта.

Мне шестьдесят восемь лет. У меня пенсия хорошая — тысяча долларов. Потому что всегда платила налоги, почти все время за эти двадцать пять лет. Куча налогов, зато и пенсия — тут даже зарплат таких мало. Преподаю английский частным порядком. Не сижу у дочери и внучки грузом на шее — и даже могу их поддержать.

В Америке еще начала делать вонды (Magic wand — волшебная палочка (англ.) —прим. «Ленты.ру») — здесь продолжаю. Дерево и камни балансируют человеческую энергию, люди успокаиваются, умиротворяются. Родственник одного из моих последних клиентов был каким-то VIPом в «Майкрософте». Я ему сделала маленький карманный вонд — черный бамбук, несколько камней. На заседаниях, говорил, очень помогает: «Вынимаю из кармана, кручу его, спокойно разговариваю». В Америке — бамбук, эвкалипт. Здесь из ореха делаю. Есть магазин, который продает по 1000 рублей за палочку, с каждой мне идет по 500 рублей.

Спасибо Америке: я очень твердо стою на ногах. Ничего, кроме тепла и благодарности. Там невероятные личности, прекрасные люди. Просто я вернулась. Свою страну я, получается, не знала, ведь уехала в начале девяностых. Но здесь — сказка. Россия значительно интереснее, продуктивнее нынешней Америки. Я восхищена Россией. Живой искрой русского человека. Народом, боже мой.

Саратов — Москва

Беседовал Юрий Васильев