«Даже в армии было легче»

В свои 26 лет Ренат Бесолов зарабатывает 600 тысяч рублей в месяц, но зарплату получает не в рублях, а в норвежских кронах — он ловит снежного краба на судне под флагом Норвегии в Баренцевом море. В рейсах он провел уже три года, за это время сносил до дыр не одну пару защитных перчаток и даже один раз чуть не погиб. О том, каково это — бросить все, чтобы стать норвежским краболовом, и за что им платят такие деньги, Ренат рассказал «Ленте.ру».

Кстати, а моряки сами едят то, что ловят?

Ренат Бесолов:Я из Молдавии, из Кишинева. Высшего образования у меня нет. Как любой уважающий себя молдаванин, я после школы приехал в Москву на стройку. Там я получал тысячу рублей в день. Сейчас — 2 333 норвежские кроны (20 242 рубля по текущему курсу— прим. «Ленты.ру»). Но денег постоянно не хватает! И когда за косарь работал — не хватало, и сейчас не хватает. Всегда чего-то больше хочется. Вот, например, когда на стройке работал, купил себе айфон 5s — последний на тот момент. Долго копил. Сейчас я вообще не копил, чтобы 12-й купить, но чего-то все равно не хватает.

Какие планы на дальнейшую перспективу? Так и будешь в море?

До сих пор не хочется верить, что это моя жизнь теперь. Хочется найти какую-нибудь работу на земле — знаешь, выходить из дома с утра, вечером приходить... Такой кайф! А так я постоянно далеко от мира, от людей. Дичаю со временем. Когда прихожу на берег после рейса, людей боюсь. Смотрю: машины ездят, движение какое-то — так стремно все это выглядит! Должна пройти неделька где-то, чтобы снова привыкнуть.

Изначально я хотел поступать, у меня был выбор: пойти в университет или в море. А в море вот только-только место освободилось. Поэтому я решил идти — места там редко освобождаются. Я тогда в Кишинев вернулся после сдачи объекта в Москве, давно там не был. Конец лета — может, сентябрь.

Наверное, мне повезло — все было довольно просто. У меня был один знакомый — знакомый знакомого моего знакомого. У его знакомого был корабль. И там так получилось, что ребята менялись, нанять было некого.

Мне сказали: «Отлично, тогда мы тебе пришлем билет в течение дня». Было воскресенье. Я проснулся утром, ничего еще не успел сделать, а тут звонок — все, у тебя вылет. Сначала подумал, что это прикол какой-то, а потом мне билет прислали, смотрю — Норвегия. Значит, нет, не прикол. И полетел.

Никаких проверок не было. Я только увиделся с одним из хозяев судна, у него гостиница тогда была. Подъезжает такой большой крутой «Порш» черного цвета — думаю, наверное, это он. Нет, «Порш» проехал мимо. Через несколько минут ко мне подходит чувак, на бомжа похожий. Курит сигарету, от него воняет, одет в обычную футболку — простой работяга. Такой если попросит 50 рублей на метро — никто ему не даст. И вот он подходит ко мне и говорит: «Привет, это мы с тобой говорили». Он оказался хозяином гостиницы и нескольких судов. Он меня глазами окинул, спросил: «Ну что, ты готов?». Я говорю: «Ну да, готов». Показал документы, какие у меня есть. Он сказал: «Хорошо, жди звонка тогда».

У меня был паспорт Евросоюза, хотя там это неважно совершенно, потому что в Норвегию можно из других стран попасть. У нас ребята разные были: и молдаване, и русские. Им оформляли рабочую визу — кому на год, кому на три. Проблем с этим не было.

Меня вызвали в море, и для всех я, по сути, исчез. Только где-то через полгода знакомые узнали, где я и чем занимаюсь.

А у тебя есть девушка?

Ну, после стройки уже ничего не пугает. Я тогда жил с двенадцатью таджиками в комнате и даже поговорить особо нельзя было. Тут почти то же самое — живешь с какими-то мужиками, потными и вонючими, только еще постоянно качает и требуется гораздо больше физических усилий. С этим поначалу тяжело было.

Женщин берут?

В самом начале я был на судне, где 12 часов работаешь, 12 отдыхаешь. В эти 12 часов входят сон, еда, душ и все остальное. И самое трудное на первых порах — вот эти рабочие 12 часов выстоять, потому что работа на скорость, конвейерная, пять человек на палубе, и если хоть одну ошибку сделаешь — все запорешь. И поначалу я работы еще не знал и постоянно делал какие-то глупые ошибки, из-за которых работа останавливалась на всем судне. Я был таким тормозом — в этой сфере не работал никогда, и попал работать с мужиками от сорока лет и выше — самый молодой среди них оказался. Тяжело было с этими мужиками, потому что они постоянно подтрунивали, что я зеленый, ничего не знаю, гоняли туда-сюда. Примерно как в армии. Обычно на судне есть командная линия — это когда ты получаешь приказ от того-то, а тот — от того-то. А тут тебя все гоняют, ты не понимаешь, кому можно что-то сказать, кому нельзя, где можно сесть, где нельзя, и все в этом духе. Продолжалось это где-то десять месяцев.

Постепенно начали приходить новобранцы, но и они оказывались старше меня всегда. Мне так в душу запало, какое ко мне было отношение в начале, и я решил, что ни к кому так относиться не буду, а буду помогать. Я брал ребят по одному, водил их, показывал, что к чему, — мне же приходилось учиться на своих ошибках. И благодаря этому они все довольно быстро научились. Если у меня эта адаптация заняла десять месяцев, то у них — около месяца.

Как только появляется демократия, объемы производства падают, количество вылавливаемых крабов снижается, дохода становится меньше. Как только каждый член экипажа начинает изъявлять свое мнение по поводу работы, как только капитан начинает слушать механика, где, по его мнению, обитает краб, — улов снижается.

Нашего капитана-норвега в шутку зовут Сталин. Несмотря на то что к нему можно подняться после вахты, попить кофе и поболтать, когда на горизонте появляется демократия, он тут же ее пресекает. Не знаю, можно ли сравнивать судно с государством, капитана — с президентом, а экипаж — с гражданами, но это имеет некий смысл.

А на легальное судно трудно попасть? Как нужно готовиться? Всех ли берут?

У меня тогда ставка была 1200 долларов в месяц, плюс прибавки в зависимости от улова. Одна тонна — это сорок баксов. И я каждый день представлял, сколько примерно мы наловили, воображая у себя на тумбочке стопку денег по десять баксов. И это спасало от желания все бросить и уехать домой.

Но эмоционально я выдохся довольно сильно, когда только начинал. Никогда у меня такой беготни не было. Даже в армии в этом плане было легче. Не зря на судне год за два идет. В итоге по прошествии этих десяти месяцев я сильно заболел, кашлял и почему-то подумал, что у меня рак легких. И когда я приехал в Молдавию, пошел к доктору с этим вопросом. Тот на рентген меня отправил и сказал: рака нет, но курить пора бросать. И я бросил. Подлечился и снова отправился в море.

А геополитические какие-нибудь тонкости в твоей работе есть?

Это да, но есть какие-то уголочки, где можно покурить, потому что сигарета на судне более вкусная всегда. Ветер, романтика, хорошо так. Стоишь, дымочек пускаешь. Иногда сигареты заканчиваются, и моряки чай начинают курить. Не только школьники так делают.

Ну, я так понимаю, моряки сильно рискуют, иначе за что такие деньги платят?

Я в разных компаниях работал, сейчас только с норвегами. Я взял своих друзей из Молдавии. А так вообще я работал и с русскими, и с литовцами, и с украинцами. Но проще мне показалось с норвегами, чем с нашими. Они подобрее.

Выходцев из стран СНГ как-то озлобили. У моряков есть свой сленг в русском языке, и наши начинают стебать, если ты что-то назвал не своим именем. Когда человек приходит на судно, он все называет просто: пол, потолок, стенка, веревка. А наши моряки веревку, например, называют конец. Не дырка, а отверстие. Не потолок, а подволок. Не пол, а палуба. Не стена, а переборка.

У норвегов нет никакой специальной терминологии, им не надо искать повод, чтобы как-то тебя подавить, хоть бы даже за незнание морских слов. И, по моим наблюдениям, у них к новобранцам в целом отношение мягкое. Например, если на судне русский капитан, то подняться на мостик можно только по приглашению. Когда с норвегами работаешь, спокойно можно подняться к капитану, попросить у него сигарету, показать смешное видео и вместе посмеяться. Какая-то дружеская атмосфера. С одной стороны, это вопрос субординации, уважения. С другой — ну, в Норвегии капитана не боятся, но есть и уважение. Все его слушаются, но нет страха. Просто проще все.

А спокойные дни часто в море бывают?

Самое опасное на краболовном судне — это когда ловушки в море выбрасывают. Это называется постановка. В этот момент можно зацепиться за веревку и упасть в воду — она в какой-то момент образует петлю на палубе, в которую нужно стараться не наступить, потому что она улетает в море с очень большой скоростью. А я один раз зацепился. Причем дело было не в петле — я зацепился застежкой спасательного жилета за саму ловушку, которая к этой веревке привязывается. И она так крепко туда зашла, что я не мог ни застежку отцепить, ни жилет снять. А одна ловушка уходит в море за две секунды. Передо мной в тот момент было где-то три ловушки на постановку — то есть секунд шесть. Одна вылетает, вторая, третья, и вот уже моя должна вылетать вместе со мной за борт, и в какой-то момент мальчишка вылетает и обрезает эту ловушку. Она на палубе осталась. Он спас мне жизнь.

Вода в Баренцевом море ледяная, человек в такой воде может минут пять продержаться, потом у него от холода судороги начинаются, и он тонет. А пока команда развернется и спустит шлюпку — пройдет значительно больше пяти минут. За это время человек может запросто на дно уйти, потому что он ведь в одежде, в ботинках, а они быстро намокают и утягивают.

У нас на судне, конечно, такого не было, но на других судах тонули люди. Представь: волны под пять метров, полярная ночь, вообще ничего не видно, и вот человек за борт падает. Чтоб его найти, надо прожектором, как пальцем в небо, попасть. То есть шанс выжить очень маленький.

Но если такое случается, родственники погибшего получают приличную компенсацию. В Норвегии за смерть моряка семья получает примерно миллион крон. Еще бесплатно транспортируют до дома тело, если найдут.

Ну, это экстраординарная ситуация. А как выглядит обычный день на судне? Есть ли у моряков какие-то специальные ритуалы, к которым привыкаешь настолько, что выполняешь их и на суше?

Ритуалов полно. У меня есть одна интересная история: я окончил художественную школу в Кишиневе, совмещал рисование с борьбой. И когда с норвегами начал работать, как-то в разговоре всплыло, что я рисовать умею. И вот один мне говорит: «Слушай, а нарисуй мне на куртке голую женщину с большими сиськами». Ну, я нарисовал, и всем так понравилось, что пошли заказы. Потому что у всех эти куртки одинаковые — они такие как бы резиновые. А так ты их стилизуешь, и каждый узнает свою в зависимости от рисунка. У кого-то брюнетка нарисована, у кого-то блондинка. Вот уж я не знал, что мне художка в жизни пригодится! Можно сказать, друзей себе обрел. И у нас ритуал сложился, что перед рыбалкой мы всегда разрисовываем свои куртки и штаны. Кто-то пишет по-русски «Спаси и сохрани», кто-то крест православный рисует, а кто-то голую женщину заказывает.

Еще есть такой ритуал: когда полярная ночь заканчивается и появляются первые проблески рассвета, те, кто находится на вахте, будят всех остальных: «Смотри, солнце, солнце!». А солнце это буквально на пару минут показывается, его еле видно. Так, какой-то маленький кусочек вдалеке над морем. Но все встают, пытаются эту точку в небе разглядеть и восхищаются — мол, да, солнце!

А в какие-нибудь опасные ситуации попадал, когда был на волосок от смерти?

Иногда случаются, но никто обычно им не радуется, потому что если сегодня штиль, значит, через день-два будет штормить. Потому что штиль происходит, когда два течения сталкиваются, одно из них в итоге все равно побеждает, и тогда начинается шторм. Но у меня уже появилась интуитивная способность предсказывать погоду. Например, когда холодно, а ветерок дует с Северного Ледовитого океана — значит, сейчас во льды зайдем. Ну, а потепления и другие изменения погоды мы всегда знаем и без интуиции: у нас карта погодная есть на ближайшие двое суток.

И по мере того, как к айсбергу приближаемся, холод чувствуется все сильнее и сильнее. Бывало, и врезались в айсберги: чашки и ложки звенели, люди падали с диванчиков. Но у нас судно ледового класса, поэтому потопить нас очень сложно.

Работаем мы восемь через восемь часов, поэтому у нас подъем в разное время всегда. Бывает в восемь, бывает в четыре.

А в свободное время — есть интернет. У нас спутниковый. Но в Баренцевом море есть такой участок, где идет переключение с одного спутника на другой — самый северный. И там интернет может неделю не ловить. Чтобы подключиться, нужно либо севернее, либо южнее пойти. Когда интернета нет, я обычно спать ухожу, потому что даже телевизор не работает — так, какие-нибудь два-три канала. Еще книжки полюбил читать. В прошлом году я прочитал 23 книжки — скачал приложение и пользуюсь им. Когда нет настроения читать — открываю заметки в айфоне и планирую, сколько заработаю, куда потрачу, что делать буду.

А что у вас вообще за команда? В основном иностранцы?

Во-первых, чем отличается работа на рыболовном судне от работы на краболовном? Тем, что рыбу всегда видно на мелководье, и перед тем, как ее ловить, ты всегда видишь, где она есть. Краб состоит из хитинового панциря, который не отражает лучи. Получается, что мы его всегда ловим вслепую, увидеть его на радарах совершенно невозможно. И получается, что много работы на краболовном судне проводится как бы впустую.

В Баренцевом море всегда холодно. Там обмораживаешься постоянно, потеешь, снова обмораживаешься. Из-за этих действий, которые ты постоянно выполняешь, носки, трусы, перчатки через месяц стираются в одном месте. То есть вещи изнашиваются до дыр. И за этот дискомфорт платят деньги.

Но и краб сам по себе дороже рыбы, потому что его меньше и его сложнее словить.

Хорошо, что бросил. Неудобно курить на судне, наверное, там же мокро везде и сыро.

Да, есть. Баренцево море условно разделено на две части — норвежскую и российскую. Причем поделено только дно и только для краболовов. Получается, что в самом море могут ловить любые суда, а на дне — нет. Мы не можем заходить за норвежскую линию на российскую, рыбаки — могут.

Если эта граница нарушается — сначала будет предупреждение. Нам звонят сразу по спутниковому телефону. В России очень сильная береговая патрульная охрана — это серьезные военные. Если предупреждение не срабатывает, выходит военный корабль с пушкой, который может и потопить нас. Он выходит и снова предупреждает, так и так, мол, это наше. Третьего предупреждения уже может не быть. Но в Норвегии такого обычно не бывает, а вот в России со стороны Камчатки постоянно кого-то топят, потому что там браконьеров очень много. Судно может несколько миллионов долларов выловить и, не заплатив никаких налогов, по сути просто украсть их у государства.

Вокруг каждой страны, имеющей выход к морю, есть расстояние в 12 миль от берега — это зона государства. Если браконьер успел свалить за эту территорию, его уже нельзя преследовать, потому что он оказывается в нейтральных водах. Поэтому иногда браконьеры ловят с выключенной навигацией и радарами и перегружают улов на быстроходные суда, которые выйдут за эту территорию. Такое бывало в России в 1990-2000-е, сейчас все более цивилизованно, по крайней мере в Норвегии.

Но браконьеры и сейчас часто тонут, я слышал. Есть такие общие правила игры для всех, как навигация и радары: это сделано для того, чтобы ты всех видел и тебя все видели. В случае опасности можно покричать SOS, и тебя спасут. А браконьеры эти правила не соблюдают, соответственно, и помощи им ждать неоткуда. Если с ними что-то случится, им не то что никто не поможет, никто может и не узнать, что они вообще были. А если они нажмут кнопку SOS, то их спасут, но посадят.

Я лично не знаю ни одного браконьера. В Норвегии их нет — я такие истории слышал от русских ребят, с которыми работал. Конечно, они, наверное, больше зарабатывают, чем мы, но сейчас браконьерить — это просто смерти подобно. Человека найти легко и посадить легко.

В самом начале не было желания все бросить и уехать домой?

Из главного: чтобы работать в Норвегии, нужна справка о безопасности и специальная норвежская медкомиссия. Она на норвежском языке — это специальный бланк, одобренный в 60 странах мира, в том числе в России. В общем, две эти бумаги нужны. Если человек имеет паспорт Евросоюза, то ему кроме этого ничего не надо. Если он не из Евросоюза, то ему нужно будет получить рабочую визу. В принципе все.

Я стал замечать за собой некоторые вещи. Например, стал брать машинку на борт, чтоб стричься. И из-за того, что у меня есть эта машинка, мы сдружились с другими ребятами, которые просили их постричь. Или, например, когда мне было лет шестнадцать, я курсы массажа окончил. Я не профессионал, но что-то умею. И вот у одного что-то заболело — помог ему, другому спину помассировал — и вот мы друзья. Друзьями стали, и он на другое судно тебя позвал. Про художественную школу я уже рассказывал. Получается, что чем бы ты ни занимался в жизни, все это может пригодиться, причем в таком ключе, в каком и не ожидал.

Еще одно важное качество — не психовать и не заражать окружение негативом, потому что его на судне и так достаточно. Там постоянно борьба идет за выживание, и самый большой враг — это погода и море. Вы всей командой боретесь против этого, чтобы словить краба. И очень много травм, расстройств, с которыми ты, находясь в море, ничего сделать не можешь. Кого-то жена бросила, например, а он на берег сойдет только через месяц. И самое главное тут — не заражаться этим негативом и не передавать его дальше.

Но берут не всех на борт. В любом деле — это результат твоей подготовки. Что бы ты ни делал, если это делать достаточно долго и упорно, ты это получишь. Мне в какой-то мере повезло в том, что меня пригласили так быстро. Месяц прошел с того момента, как я решил сделать документы, и меня позвали. Но мысль материальна — о чем думаешь, то и происходит. Тем, кто хочет этим заниматься, я могу сказать, что тут просто нужно знать, как это сделать: какие справки получить, кому звонить, куда обращаться и так далее. В какой-то момент это реально сработает.

Что было самое тяжелое?

У нас постоянно в каждый рейс норвеги берут девушек. Две-три девушки всегда на судне. Больше всего я удивился, когда работал на одном судне, а там такая красивая брюнетка. Я ей говорю: ты тут работаешь? Она говорит: да. «Ну ты, наверное, стюард?» — говорю. Она такая: «Не, я на палубе работаю». И она оказалась реально такая трудоспособная, прям как настоящий мужик работала. Единственное, что ее отличало, — мощные руки. Мне казалось даже, что у меня пальцы в два раза меньше, чем у нее.

Помимо этого есть девчонки, которые в основном на фабрике работают, но иногда и на палубу выходят. Но это на норвежских судах. Когда я работал с россиянами, у нас не было ни одной женщины. Причем они хотят женщин в команду, но что-то не складывается. Наверное, на рыболовные суда больше берут. А норвеги считают, что это нормально.

Что больше всего пугало на судне после условно обычной жизни?

Женился год назад. Мы четыре года общались, познакомились по интернету. Сначала по переписке, потом увиделись на несколько дней. Мы жили в разных странах: я был тогда на Украине, а она в Болгарии. Потом я начал ходить в рейсы. И вот мы периодически встречались, встречались, а потом поженились.

Конечно, без женщины полгода очень тяжело. Но мне в ней нравится, что она меня ждет и не настаивает на том, чтобы я бросил работу. Поддерживает. Я как запланировал полгода работать — так и проработал, хотя, может, мог и пораньше уехать.

Каково это — так резко все поменять?

Я сейчас в Африке отдыхаю. Смотрю, ребята в Instagram истории заливают. Штормит их там, и так не хочется возвращаться… Я тут такой новый мир увидел и стою на распутье теперь. Не знаю, чем дальше заниматься. Может, пойду учиться на капитана — в Норвегии можно это сделать, если у тебя есть 36 месяцев в море. У меня пары месяцев не хватает. Обучение два года длится. В России сразу после школы можно пойти. Можно будет тогда по карьерной лестнице в море двигаться, но мне, честно говоря, море не очень нравится, а того, что мне нравится, я еще не нашел. По крайней мере, чтобы столько денег приносило. Подумывал ресторанчик открыть, но что-то приуныл на фоне этого коронавируса.

«Лента.ру»: Откуда ты? Чем занимался до моря?

Обычно только те, кто начинает работать. А через месяц-два так уже надоедает, что, выбирая между крабом и картошечкой, выбираешь картошечку. Но по вкусу он очень похож на крабовые палочки. Такую химию эксклюзивную в них кладут, что по вкусу один в один, только консистенция мяса слегка другая. Я не знаю, как они это сделали, но если бы крабовые палочки реально были из крабового мяса, они стоили бы по пять тысяч рублей за килограмм.

Я начинаю объяснять, что я моряк, что это снежный краб, что везу семье. И не было ни одного раза, чтобы не нашелся какой-нибудь хитрый таможенник: «А ты знаешь, что на этого краба нужны документы?» Какие документы? Я моряк, я везу свой улов! «Ну, сейчас я позову ветеринара, тебе скажут, что краба возить нельзя, у тебя его отберут — и все». Приходится выкручиваться — точнее, откупаться какой-нибудь лапкой краба.

Беседовала Ольга Галковская