«Заявлений по изнасилованиям стало больше»

Каждая третья жительница Украины пережила физическое и сексуализированное насилие. Чаще всего жертвами становятся жены и партнерши мужчин, вернувшихся из зоны боевых действий. Год назад в стране вступили в силу законы о противодействии насилию. Кроме того, в Киеве, Одессе и Луганской области полиция организовала мобильные бригады специалистов по борьбе с домашним насилием «Полина», куда вошли представители следственных подразделений, участковые и инспекторы ювенальной службы. По просьбе «Ленты.ру» журналистка Лидия Михальченко побеседовала с помощником главы Национальной полиции Украины Андреем Ткачевым и выяснила, почему были приняты эти меры, к чему они привели и какой опыт полезно было бы перенять России.

Население в целом поддерживает ваши действия?

Ткачев:Да, мы одиннадцатая страна в мире, принявшая этот закон.

Подразделения «Полина» есть не во всех регионах. Планируете их расширять?

Раньше изнасилованием считалось проникновение с применением физической силы, с угрозой применения физической силы либо с использованием беспомощного состояния жертвы. Какой-то из этих элементов обязательно должен был присутствовать. Допустим, пострадавшая отбивалась, но на ней нет видимых следов — синяков или побоев. Она пишет заявление об изнасиловании, но невозможно доказать применение физической силы. То же самое, если девушке угрожали ножом. Угроза есть, но если нет видеозаписи, доказать она ничего не может, и дело разваливается — нет состава преступления. Женщины практически перестали обращаться по изнасилованиям, так как почти не было шанса наказать виновного.

В закон ввели понятие добровольного согласия, и усилия теперь уже нужно тратить подозреваемому, чтобы доказать, что согласие было. Например, конкретный случай: женщина и мужчина в разводе, у них общий ребенок, который живет с матерью. Она хочет получить нотариально заверенное согласие отца на вывоз ребенка за границу, чтобы отдохнуть. Бывший ставит условие: если окажешь мне услуги сексуального характера, дам тебе разрешение. Ей некуда деваться.

Здесь не было применения физической силы, угрозы или состояния беспомощности. Но было принуждение. На сегодняшний день это преступление. Казалось бы, всего лишь изменение формулировки, но это дает возможность реагировать на гораздо большее количество прецедентов.

Жертве нужно доказать отсутствие согласия, а не применение физической силы или угрозы. Была одна ситуация в зоне боевых действий. Девушка потеряла документы, и ей приходилось спать с мужчинами за еду или небольшие деньги — она без документов не могла вернуться домой. Этот кейс взяла в работу полиция, дело расследовали и передали в суд. Легко доказали принуждение к сексу. Девушке помогли вернуться домой, правозащитные организации содействовали в восстановлении документов.

В результате обращений по изнасилованиям стало больше, поскольку женщины перестали бояться. Противники этого закона опасались, что женщины начнут манипулировать этим и врать, обвинять мужчин. Но никто не отменял статью за заведомо ложные показания о преступлении. Это тоже существенный сдерживающий фактор.

Насколько нынешняя власть и новый президент идут на контакт в вопросе борьбы с насилием и защиты прав женщин?

По новому закону невозможно. Согласно УПК, пострадавшая может отказаться от обвинения. Однако дело в этой ситуации не будет закрыто. Его доведут до суда, где примирение возможно только по инициативе пострадавшей. Суд выносит приговор и утверждает мировое соглашение, но при этом все равно признает агрессора виновным. Ему могут дать условный срок, он должен год отмечаться в полиции и проходить коррекционные программы. То есть мировое соглашение может лишь смягчить приговор, но не снять ответственность с агрессора.

Как обстоит дело с сексуализированным насилием на Украине? Планируется ли ввести шведскую модель о криминализации клиентов секс-работниц и проституированных женщин?

Например, мы с участковым на вызове, и он спрашивает у агрессора: «За что ты ее побил»? Тот отвечает: «Да понимаешь, она пришла пьяная в одиннадцать вечера, ребенок в школу не собран, уроки не сделаны, дети не накормлены». Участковый говорит: «А, ну понятно». Я ему говорю: пойдем выйдем. Объясняю: ты одним вопросом дал ему возможность оправдаться за то, что он побил жену. Разве может быть причина, которая дает право применять насилие? Нет. А ты ему дал возможность оправдаться и «как мужик» вошел в его ситуацию.

Другой стереотип касается срочного запрещающего предписания — запрета агрессору заходить в общее жилище и приближаться к жертве. Один из начальников отдела полиции мне говорил: «А куда я кухонного боксера выгоню? Что, к себе домой забирать, если ему некуда идти?» Приходится объяснять: как это некуда — пусть 200 гривен возьмет и несколько дней живет в хостеле или у друзей. Или я должен искать, куда пострадавшей побитой идти в два часа ночи с ребенком, и думать, как ребенку забрать вещи для школы?

Что подразумевается под оценкой рисков, когда оперативники прибывают по вызову о домашнем насилии?

В 80 процентах случаев их не нарушают. В случае если агрессор приближается к пострадавшей, составляется административный протокол первые два раза. На третий — уголовная ответственность и перспектива попасть за решетку. В срочном (досудебном) запрещающем предписании есть три варианта: обязательство покинуть место пребывания пострадавшей, запрет на вход и пребывание там, запрет контактировать с пострадавшей любыми способами, в том числе через третьих лиц. Полиция выписывает ордер на срок до 10 дней и может выбрать от одного до трех пунктов.

В последующем суд может выдать свое ограничительное предписание сроком от одного до шести месяцев. В нем уже указано точное расстояние, на которое агрессор не имеет права приближаться к жертве. Там же предусматривается запрет общаться с ней или ребенком, если тот пострадал. Также документ налагает обязательства устранить преграды по пользованию имуществом пострадавшей. Допустим, муж ее выгнал из квартиры, где они вместе проживали, и поменял замки. Можно пойти в суд и получить по этому пункту закона доступ к имуществу. Если агрессор по-прежнему не будет впускать, то ему грозит уголовная ответственность за нарушение судебного ограничительного предписания: полгода ареста или общественные работы.

Как складывается ваше сотрудничество с зарубежными партнерами?

Да, он обязан сообщить о своем местонахождении. Сейчас мы разрабатываем норматив, как и в какие сроки, готовим ведомственный приказ МВД на выполнение закона по вынесению срочных запрещающих предписаний. У нас сейчас сложный кейс. Пострадавшая — женщина из Краматорска Донецкой области. Прожила с мужем 18 лет — с 2000 по 2018 год. Родила 12 детей. Развелись по причине домашнего насилия. Агрессору вручили срочное запрещающее предписание, однако он его не выполняет, а продолжает жить дома. Женщина вызывает полицию, его выводят, а он опять возвращается. Законом за это предусмотрена уголовная ответственность.

Но тут мы столкнулись с непониманием другого ведомства — прокуратуры. Именно она должна согласовывать процессуальные действия: сначала утвердить статус подозреваемого для нарушителя, следующим шагом — согласовать проект обвинительного акта. Но прокуроры отказывают, потому что не видят преступления в его действиях. И арест стопорится. Полиция не может направить дело в суд.

Некоторые депутаты Госдумы говорят, что, если примем этот закон, мужчины жениться перестанут. Насколько эти страхи обоснованы?

Кабинет министров принял постановление о взаимодействии всех госструктур, но оно пока налаживается. Не все ведомства готовы и не везде. Есть службы и отделы, где сидят пожилые сотрудники, они хотят работать по-старому, и, значит, надо подбирать новых, обучать. Это не быстрый процесс. И если в полиции мы можем быстрее увидеть результаты, то глобально нужно время — где-то пять лет. Также надо расширить сеть приютов для пострадавших от насилия.

Как воспринимают эту идею в обществе?

Да, но нам помогают международные организации. Существующие негосударственные центры передают на баланс местным органам власти. Например, в Харькове всего один приют на десять мест. А всего их на Украине девять. Это очень мало. По Стамбульской конвенции должно быть хотя бы одно место на десять тысяч человек населения.

А еще какую-то профилактическую работу вы проводите?

Совет Церквей выступил против. Это похоже на ситуацию в России, когда против закона о домашнем насилии выступают православные активисты. Они исказили смысл слова «гендер», связали его с ЛГБТ-людьми. Это лайфхак, применяемый в политических целях. Мы это проанализировали с представителем кабинета министров и отметили, что понятие «гендер» муссируется праворадикалами каждый раз аккурат перед выборами, как некая страшилка.

Как вы помогаете сотрудникам полиции осваивать новые для Украины законы и понятия?

У меня европейский менталитет благодаря моей бабушке. Мои предки из прибалтийских немцев, из той области, где сейчас Калининград. Бабушка меня воспитывала, как я потом понял, в европейском духе: она привила мне толерантность и сопротивление стереотипам, с детства учила воспринимать людей такими, как они есть. До полиции я работал в центре социальных служб, занимался проблемой домашнего насилия с точки зрения соцработника. Поэтому и в полиции это продолжил.

В 2015 году началась реформа МВД, пришло много новых людей. Власти решили повернуть полицию лицом к людям. Грубо говоря, превратить ее из карательного органа в сервисный. В принципе, когда-то так было и в Советском Союзе. Помните книжку про дядю Степу? Считалось, что милиционер — это помощник: к нему можно подойти, он поможет найти родителей, если ребенок потерялся. Он должен предоставлять услуги людям, а не работать на власть.

Вы сами довольно прогрессивный человек. С чем это связано? И как вы пришли в полицию?

Мы разработали курсы по противодействию домашнему насилию для полицейских, растолковываем им, начиная с понятий гендерного равенства и гендерных стереотипов. Обучили инструкторов тренинговых центров для Нацполиции — такие центры есть в каждом регионе. Курс начинается с изучения причин гендерного насилия, потому что не получится эффективно бороться с ним, не будучи всесторонне осведомленным.

Стамбульская конвенция Совета Европы о предотвращении и борьбы с насилием в отношении женщин на Украине пока не ратифицирована. Однако в вашем законодательстве приняты на вооружение изменения в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы, почти процитированные из конвенции. Кроме того, у вас действует закон «О внесении изменений в некоторые законодательные акты для необходимости ратификации Стамбульской конвенции». Что помешало ратифицировать ее в полном объеме?

У нас есть проект «Школьный офицер полиции»: для школьников средних классов мы разработали 25 занятий по предупреждению и распознаванию насилия в семье, создали учебник. Отобрали полицейских, обучили их работе с детьми разных возрастов (с маленькими надо заниматься в игровой форме, со старшеклассниками — иначе) и во всех регионах заключили договор с управлением образования.

Как можно сейчас действовать в России организациям по защите женщин, притом что есть мощное сопротивление принятию закона о домашнем насилии?

Полицейские также обучены распознавать тревожные признаки в поведении: если ребенок сильно замкнут или, наоборот, проявляет гиперактивность — это «звоночек». Они начинают разбираться, узнают, что происходит в семье, проверяют на предмет агрессии со стороны родителей. Детей учат узнавать симптомы насилия и не бояться заявлять о нем. Продумываем содержание урока по гендерному равенству и вводим в школе сексуальное просвещение.

В России остро не хватает приютов для женщин. Украинки тоже от этого страдают?

Церковники сходили с ума, возражали, конечно, но потом смирились. Ведь пусть дети лучше от нас узнают об этой теме, нежели будут искать информацию на порносайтах и в других сомнительных источниках.

Получив такое предписание, агрессор находится под контролем полиции?

Фонд народонаселения ООН помог Украине организовать бригады социально-психологической помощи. Власти в регионах должны создавать такие же на местах, своими силами, опираясь на международный опыт. Пока они действуют в Донецкой, Луганской областях, на границе с Крымом и в Киевской области. Фонд закупил нам оборудование на 150 тысяч долларов: планшеты для групп «Полины», полицейские боди-камеры и ноутбуки, финансирует тренинги. Кроме того, когда мы разрабатывали приказ по оценке рисков, на основе которого полицейскими выписывается срочное запрещающее предписание, мы изучали опыт разных стран, в том числе Канады, Австрии, Швеции, Польши.

Мы очень близки к польской модели: там та же структура полиции, такие же подразделения, но у них очень хорошее межведомственное взаимодействие. В Швеции и Австрии уже несколько десятков лет работают запрещающие предписания, хотя они, говорят, тоже сначала боялись, что не получится. Мы тоже слышим от противников закона, что у нас «менталитет другой» и новшества «не приживутся». Это ерунда! Все приживается, люди в принципе везде одинаковые. Вопрос в том, как с этим работают, насколько развита система противодействия.

В Швеции 130 центров по работе с пострадавшими, а у нас единицы были до сих пор — мы всегда действовали с целью наказать агрессора, но на самом деле это не работает: нужно больше внимания уделять помощи пострадавшим. Если будут приюты, куда женщина может уйти, если ей помогут найти работу и она снова станет независимой, то она уйдет от этих отношений. В противном случае женщина остается в этих отношениях, и это приводит к тяжким последствиям, вне зависимости от того, наказывают обидчика или нет.

Как работают предписания и обеспечивается ли выполнение их условий?

Это анкета из 27 вопросов, которую заполняет полицейский, общаясь с пострадавшей. Офицер проводит сразу несколько оценок рисков: спрашивает, угрожал ли агрессор убийством, выгонял ли из дома, обижал ли домашних животных, есть ли у него зарегистрированное оружие.

Процедура показывает уровень опасности продолжения, повторения и усиления домашнего насилия. Есть три уровня: высокий, средний и низкий. Если выявлен высокий уровень, полицейский обязан срочно вынести запрещающее предписание. Если средний, то это рекомендуется, а если низкий — остается на усмотрение сотрудника. Но он может усматривать и другие факторы риска на месте, те, что не охвачены анкетой.

В рамках проекта по работе с домашним насилием «Полина» работают 45 специализированных бригад, которые закрывают половину всех вызовов по домашнему насилию в стране. Как вы работаете со стереотипами полицейских о таких преступлениях, ведь зачастую считается, что жертва сама во всем виновата?

Обсуждается вопрос принятия шведской модели относительно проституции. Это сейчас довольно спорная тема. Есть законопроект, но до принятия пока далеко.

Возможно ли примирение как итог дела о физическом насилии?

Есть советник президента по равным правам и возможностям для женщин. Будут парламентские чтения по международной конвенции против дискриминации. И есть целый национальный план действий по реализации концепции.

Почему вы приняли эти поправки, как это устроено?

Да, их запустят во всех городах с численностью населения от 50 тысяч. В этом году начнем отбор и обучение. Эти бригады тесно взаимодействуют с другими госслужбами и, кроме того, хорошо знают, как общаться с пострадавшими в семьях детьми и женщинами, имеют подход к агрессорам.

За время действия нового закона число обращений от женщин выросло на 20 процентов. Хорошим результатом будет считаться, если снизилась повторность. Если рецидивов больше, значит, структурно мы где-то не дорабатываем. Статистика по тяжким преступлениям — убийствам и нанесению тяжкого вреда — за год почти не поменялась.

«Лента.ру»: Год назад у вас был законодательно введен принцип согласия в делах по сексуальному насилию. Секс без взаимного добровольного согласия приравняли к изнасилованию. Это вызвало бурную реакцию в России.

Молодежь гораздо больше, чем раньше, открыта европейским ценностям. Безвизовый режим с западными соседями влияет, гривна укрепилась, и я со своей зарплатой бюджетника могу свободно на выходные полететь в Венгрию, Польшу или в Австрию. Билеты недорогие: бывает и по 10 евро лоукосты. Люди ездят, гуляют, смотрят на европейскую жизнь и привозят другое отношение, другое понимание. И хотят жить так же. Процесс идет.

Проводить общественные кампании, разъяснять, привлекать внимание и поддержку. Если народ будет активно высказываться за закон, государству придется в итоге с этим считаться.

У нас тоже опасались, что будет «секс по расписке». Это и есть показатель стереотипов — не будет такого. Жениться перестанут? А если они жен бьют, не станет больше разводов? К сожалению, у нас каждый второй брак заканчивается разводом.

Лидия Михальченко