Слишком много знали

В Москве на ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction побывал французский писатель, литературовед и публицист Пьер Байяр. На русский язык переведены его книги с провокативными названиями «Искусство рассуждать о книгах, которых вы не читали», «Искусство рассуждать о странах, в которых вы не бывали» и «Дело собаки Баскервилей». Если заголовки первых двух говорят сами за себя, то третья представляет собой детективное расследование, в ходе которого автор доказывает, что Артур Конан Дойл и его легендарный персонаж-сыщик ошиблись и назвали преступником не того. В Москве Байяр представил свою новую книгу «"Титаник" утонет», в которой обратил внимание на странный феномен: литературные произведения способны предсказывать будущие достижения и катастрофы.

Общеизвестно, что пророчествами славятся фантасты. Количество предсказаний, сделанных Жюлем Верном, удивили бы даже его самого, будь он жив. И, разумеется, Пьер Байяр в своей книге его вспоминает:

«Среди технических изобретений писателя-фантаста есть предшественники подводной лодки («Двадцать тысяч лье под водой»), самолета и вертолета («Робур-Завоеватель»), кинематографа («Замок в Карпатах»), радио («Идеальный город») и даже факса («Париж в ХХ веке»), и это не считая электричества, постоянно присутствующего в романах, где действие происходит в будущем».

Также Байяр обращает внимание на роман «Вверх дном», в котором герои собираются выправить земную ось таким образом, чтобы увеличить солнечную освещенность в некоторых точках земного шара (это позволит растопить льды Арктики и начать разработку каменного угля). В точности такая мысль пока никого не посетила, зато о глобальном потеплении и наводнении в масштабах планеты ученые говорят уже всерьез и не одно десятилетие.

Но все же начинает Байяр свой список литературных прорицателей не с Жюля Верна, а с Франца Кафки.

В его неоконченном романе «Процесс» Йозеф К., служащий крупного банка, однажды утром был взят под арест. При этом обвиняемый не знает, в чем его обвиняют. Далее начинается судебный процесс, слушания которого проходят в неназванном месте, документами судье служат книги эротического содержания и далее «кафкианскость» идет по нарастающей.

Вторым текстом в этом ряду Байяр считает также неоконченный роман «Замок». Рассказчик прибывает в деревню, чтобы занять там должность землемера. При этом деревня находится в ведении таинственного Замка и управляется некоей очень туманно устроенной администрацией. Настолько туманно, что параллельные структуры издают противоречащие друг другу указы, и никто толком не может сказать наверняка, нужен деревне землемер или нет, зато поглощены плетением интриг.

Учитывая время написания романов, Кафка мог уловить некоторые тенденции, ведущие общество к тоталитаризму, но все же наверняка говорить о том, что все на это указывало, никак нельзя. А значит, предвидение налицо.

Есть писатели, которые предсказали политические, общественные и научные перемены, а есть те, кто предвидел катастрофы. Сюжет жутковатого романа Эдгара Алана По «Приключения Артура Гордона Пима» о плавании и крушении (с элементами каннибализма) корабля «Дельфин» на 50 лет предвосхитил несчастливое плавание яхты «Миньорет». А за 14 лет до гибели «Титаника», в 1898 году, в Соединенных Штатах в романе «Тщетность, или крушение "Титана"» Морган Робертсон с точностью до деталей описал гибель «Титаника».

К разряду предсказательных Байяр относит и роман Мишеля Уэльбека «Платформа», в котором тот описывает теракт в Таиланде. Книга вышла на год раньше, чем аналогичный теракт случился на Бали. А роман Тома Клэнси «Долг чести», в котором террорист направляет Боинг в здание Капитолия, вышел на семь лет раньше, чем случилась трагедия 11 сентября 2001 года. И вероятность того, что террористы читали оба эти романа, так мала, что можно считать ее нулевой.

Впрочем, сам Пьер Байяр выступает против термина «предсказание» или «пророчество» и настаивает на более нейтральном: «предвидение». И призывает публику внимательней читать книжки. Иначе о предвидении того или иного писателя широкая аудитория начинает говорить уже после того, как катастрофа случилась в реальности.

«Жанр, в котором я пишу, я называю теоретический фикшен — то есть теоретическая художественная литература. У этого жанра есть некоторые особенности. Например, иногда я согласен с тем, что говорит мой рассказчик, а иногда нет.

Надо понимать, что (как и в любом другом литературном произведении) я, автор, не равен своему рассказчику в книге. Если в "Лолите" Набокова рассказ ведется от лица Гумберта, а его создал Набоков, это еще не значит, что Набоков — педофил. Это правило понятно для художественной литературы, но обычно публицистические или научно-популярные книги так не пишутся. А я как раз пишу.

Поэтому когда я в "Искусстве рассуждать о книгах, которых вы не читали" говорю, что я что-то не читал, — это не значит, что я — Пьер Байяр, а не рассказчик — ее и правда не читал. Скажем, я признаюсь, что так и не дочитал "Улисса". Но когда я говорю со специалистами по "Улиссу", я вижу по их реакциям, что они полностью не читали эту книгу. Пруст — автор из того же ряда. В 1960-е годы во Франции была мода обсуждать Лакана или Фуко, хотя мало кто из собеседников их на самом деле читал. Это забавно.

Если направление в литературе, которое я создал, я назвал теоретический фикшен, то метод, который я использую, я назвал интервенциональная критика — от слова "интервенция".

Я написал уже три такие книги, скоро появится четвертая — это будет четырехтомная трилогия. Первый том называется "Кто убил Роджера Экройда". И метод мой заключается в том, что я беру знаменитый роман Агаты Кристи и доказываю, что сама Агата Кристи и ее главный герой Эркюль Пуаро ошиблись: тот, кого они назвали убийцей, невиновен. Я берусь сам за это расследование и в финале доказываю, что настоящий преступник — вот этот персонаж. Не скажу кто. И сегодня многие критики уже со мной согласны.

Таким же образом я взялся за "Гамлета" и доказал, что Клавдий не убивал отца Гамлета. Следуя законам детективного жанра, я показываю, кто на самом деле это сделал.

Книга "Дело собаки Баскервилей" — третья часть этой серии. Если в первых двух книгах я спас двух незаслуженно обвиненных в убийствах людей, то в этой книге я спас собаку и нашел настоящего преступника. Такая критика художественного текста развивает внимание, поэтому сейчас ее начинают преподавать в некоторых вузах. Для того чтобы успешно справляться с этой задачей, необходимо иметь критический ум и все время всех подозревать. Поскольку я все время кого-то подозреваю, мне это очень помогает.

Это касается не только убийств, но и любовных отношений. Я доказал, что в некоторых романах между героями существует любовная интрига, а автор ее не замечает. В литературе, как и в жизни, есть вещи, которые ускользают от нашего внимания. Поэтому роль критика-интервенциониста в том, чтобы их найти и указать на них.

Я считаю, что литературный персонаж независим от своего автора. Он может совершать поступки, о которых не знает его автор, а значит, обладает достаточной степенью свободы. Это первое. И второе: персонажи имеют возможность переходить из мира литературного в реальный. Иногда мы оказываемся под таким впечатлением от персонажа, что у нас складывается впечатление, что он реален. В то же время реальные люди могут стать частью литературного мира.

Давайте вспомним, что Конан Дойл был так одержим Шерлоком Холмсом, что хотел от него избавиться. Он-то считал, что главное дело его жизни — совсем не написание детективов, а серьезная литература. А когда он убил Шерлока Холмса, это вызвало целую волну читательского несогласия на международном уровне, потому что люди уже воспринимали Шерлока Холмса как живого человека. И Конан Дойл вынужден был его воскресить. Но не сдержался и, чтобы отомстить, выставил своего героя на посмешище. Именно поэтому в "Собаке Баскервилей" Холмс ошибается.

Когда я думаю о статусе литературных персонажей, мне кажется, что они должны рассматриваться на уровне других меньшинств. У них должны быть свои права, и эти права следует уважать».

Наталья Кочеткова