В расход

Гонконгская фондовая биржа закрыла свой торговый зал для брокеров, которые работали там на протяжении последних 32 лет. Причина проста — электронные сделки гораздо удобнее и позволяют экономить немалые деньги. Компьютеризация и роботизация сокращает все больше рабочих мест в финансовой сфере, в недалеком прошлом считавшейся наиболее престижной и высокооплачиваемой. И судя по всему, этот процесс уже необратим.

Руководство Гонконгской биржи объявило работающим на ней брокерским компаниям, что торговый зал будет закрыт и переоборудован в представительский холл. С октября вся торговля здесь будет вестись только удаленно и в электронном виде.

Это решение назревало давно. После открытия биржи в 1985 году в зале во время рабочего дня находилось до 500 трейдеров. Сейчас их число упало до 30, и на бирже вместо привычного шума и гама воцарилась редко прерываемая тишина. К слову, еще в 2006 году зал урезали в три раза — большего не требовалось. С каждым годом все меньше брокерских структур посылают своих представителей в здание биржи. Электронная торговля куда практичнее.

Брокеры, многие из которых помнят рождение биржи и лично участвовали в первых торгах, относятся к принятому решению не без некоторой грусти, но с пониманием. В конце концов, это освобождает их от оплаты недешевой аренды торгового столика.

Гонконгская фондовая биржа — вторая по объему операций в мире и безусловный номер один на стремительно растущем финансовом рынке Восточной Азии. Многие ее конкуренты в Токио, Франкфурте и других уголках мира уже давно закрыли свои торговые залы. Однако переход на полностью электронную платформу дается легче сравнительно небольшим площадкам, крупные старые биржи этому сопротивляются — слишком сильны традиции.

В этом смысле самый яркий пример — Нью-Йоркская биржа, крупнейшая в мире. Автоматизация автоматизацией, но каждый день главный зал здания на Уолл-стрит, как и 200 лет назад, заполняется трейдерами с бумажками в руках, яростно жестикулирующими и кричащими. В Америке биржевая торговля — мощный пласт культуры, в некотором смысле символ американского образа жизни. Отказываться от него очень не хочется.

У сторонников биржевой торговли с «человеческим лицом» есть и вполне практические аргументы в свою пользу. Это может показаться удивительным, но брокеры совершают не намного больше технических ошибок, чем компьютеры — специфика работы такова, что в торговый зал попадают только самые шустрые и проворные. И им не помешают хакеры. Наконец, трейдеры используют навыки в физиогномике. В точности как игроки в покер, которые на лица оппонентов смотрят столь же внимательно, как и в свои карты.

На самом деле финансовый сектор как место для трудоустройства и в США сокращается довольно быстрыми темпами. За примерами далеко ходить не надо. В 2000 году в отделении торговли акциями крупнейшего в мире инвестиционного банка Goldman Sachs работали 600 трейдеров. К 2017-му их осталось ровно два. Трейдеров заменили сложные алгоритмы, причем некоторые из них претендуют на искусственный интеллект (самообучающиеся программы).

Конечно, уволив трейдеров, Goldman Sachs пригласил других сотрудников — инженеров и программистов. Но в итоге количество рабочих мест сократилось в три раза. И конечно же, это очень выгодно.

Во-первых, зарплата у технических сотрудников, как правило, ниже. Во-вторых, они занимают значительно меньше места, а арендная плата за помещение — не последняя в списке расходов крупного инвестиционного банка.

Банк планирует расширить свою программу автоматизации и на другие сектора деятельности. В частности, под сокращение могут попасть отделы торговли валютой и инвестиций. На данный момент около 9 тысяч сотрудников Goldman Sachs, треть всего персонала, — программисты. А алгоритмы и роботы берут на себя все больше работы, которая ранее предназначалась для людей.

Определенные сферы деятельности, в особенности связанные с выстраиванием отношений с людьми, например, крупными клиентами, должны сохранить свой человеческий облик. В то же время, допустим, в области проведения IPO, стратеги банка разработали последовательность из 146 шагов, и некоторые из них должны быть в обязательном порядке автоматизированы.

В России главный адепт и предвестник грядущей автоматизации финансового сектора — президент Сбербанка Герман Греф. В частности, в прошлом году он предрек, что через три-пять лет традиционная банковская система будет полностью сломлена. По его мнению, это произойдет из-за автоматизации и внедрения технологий блокчейна. Банки, работающие по старой системе, вынуждены будут уйти с рынка.

Греф не только говорит об автоматизации, но и активно способствует ей. В январе текущего года стало известно, что крупнейший банк России сократит около 3 тысяч сотрудников и заменит их компьютерными системами. Еще в конце 2016-го был запущен робот-юрист: он сам составляет исковые заявления по физическим лицам.

Всего Сбербанк намерен сократить 8 процентов работников в результате перехода к онлайн-банкингу. Вместо них планируется нанять всего 200 аналитиков, которые займутся новой для финансовой организации деятельностью — анализом данных клиентов.

Технический оптимизм ощущается и в отчетах российского финансового мегарегулятора — Банка России. ЦБ считает, что половина отделений банков по всему миру закроется в течение ближайших 10 лет, а их сотрудники лишатся работы из-за внедрения новых технологий. Речь не только о внедрении сверхновых идей вроде блокчейна или искусственного интеллекта, но и о «догоняющем развитии», то есть о банальном переносе работы в интернет.

Интернет-революция 1990-х годов, перенесшая производства в страны третьего мира, нанесла колоссальный ущерб американскому и западноевропейскому среднему классу — резко сократилась потребность в квалифицированных рабочих. Проблема была частично решена благодаря повышению спроса на должности в сфере услуг, в том числе и финансовых. Очередные технологические инновации могут ударить по среднему классу еще сильнее. Компьютеры и роботы не получают зарплату, позволяя производителям и провайдерам услуг сильно экономить — но кто и на какие деньги будет потреблять произведенный автоматами продукт? На этот вопрос ответа пока нет даже у ведущих экономистов мира.

Дмитрий Мигунов