Рождение буффонады из зеленой тени на носу

«Мистерия-буфф Аристарха Лентулова» — это 250 показанных бок о бок картин и театральных эскизов, архивные документы и вещи из семьи знаменитого бубнововалетовца. Собирали ретроспективу по 20 музеям и 11 частным коллекциям, включая собрание правнука художника — Федора Лентулова. Огромную лентуловскую ретроспективу показывали в ЦДХ в 1987-м, но теперь, сетует куратор Светлана Джафарова, многие произведения трудно разыскать, поскольку с тех пор они сменили хозяев.
«Мистерию-буфф» Маяковского Лентулов не оформлял. Тем не менее в музее ориентировались как раз на Маяковского, говорившего, что Лентулов в живописи делает то же, что он — в литературе. И на слова ученика Мейерхольда Самуила Вермеля о том, что творчество Лентулова рождается из духа театральности.

Выставка же родилась как продолжение проекта, стартовавшего на рубеже 2015-2016 годов экспозицией «Прорыв. Русское театрально-декорационное искусство. 1870-1930» и призванного показывать искусство начала прошлого века, неотъемлемой частью которого для художников была и работа в театре. Что касается именно Лентулова, ретроспектива приурочена к 135-летию авангардиста, при этом музей одновременно вписался и в 100-летие революции.

От Левитана до орнеизма

Тут есть такая картина — она двусторонняя, и с одной ее стороны тепло светится осенний пейзаж 1922-го (будто привет левитановской «Золотой осени»), с другой же — «Солнце и рак» 1915 года. Там все дробится, под солнцем тенью висит золотой диск, на него ползет рак, тянется к небу пружина, и откуда-то появляется невесть чья рука. Все это написано совсем иначе, но стоит ли говорить, что цвет здесь тоже «звонкий». Лентулов — отличный колорист, и даже если из лучшего его авангардного периода переметнуться к работам конца 1920-1930-х годов (их сейчас собрали много, так что эволюция художника очевидна), ко всяким гимнам заводской жизни, при их унылости порой там все-таки видна умелая колористическая игра, что хотя бы отчасти сглаживает печальное впечатление.

Колорит у Лентулова, надо думать, — это из детства. К прошедшей в 2014-м в галерее «Наши художники» его камерной, в 24 произведения (без театральных эскизов и поздних картин), выставке при участии правнука художника Федора Лентулова впервые полностью были опубликованы мемуары авангардиста, их обещают продавать и теперь. (А вот каталог выпустят ближе к закрытию выставки). Так вот, в воспоминаниях почти с самого начала читаешь, как мальчишкой Лентулов мечтал увидеть море, его освещение — словом, то, что имеет непосредственное отношение к живописности и палитре. «Море в натуре отличается от изображений моря на картинах всех художников и школ тем, что в картине видишь, что она измалевана красками, а в море всегда есть какой-то цвет, который трудно передать», — вспоминал он первое свое морское ощущение. И продолжал, совсем уж неожиданно для авангардиста: — «Приблизительно его могли передать только импрессионисты и Клод Лоррен в своих морских закатах». В импрессионизм, кстати, Лентулов играл и сам, одна из первых в выставочном маршруте работ — «Купальня» 1908 года.

Потом пошел в сторону экспериментов с формой, к ее дроблению, обобщению, к интенсификации цвета. Хотя это спрямленная траектория: несмотря на то, что в залах в основном придерживаются хронологического принципа, работы подобраны и развешаны куратором удивительно, они показывают, каким разным бывал художник в один год или в соседние. Так, в одном отсеке рядом оказываются «Красный платок» 1910-го с женщиной и смотрящим на нее мужчиной, тут форма упрощена, но в целом несильно утрирована, просто контуры даны синим цветом, — рядом «Пейзаж с церковью» 1911-го (отчасти напоминающий рериховскую стилистику) и того же времени «Париж», очень условный, с кубами домов, опрокинутых на нас, со сломанной перспективой, но невероятно нежный по цвету: маслом Лентулов здесь работает как мелками сухой пастели.

Сын сельского священника, сам окончивший Духовное училище и семинарию, ступив на артистическое поприще, он одним из излюбленных мотивов, как известно, оставит пейзажи с церквушками. Хрестоматийно известный «Василий Блаженный» из Третьяковки здесь есть лишь в виде фотокопии (все, что Бахрушинскому музею не удалось получить в подлинниках, представлено так), но имеется и целый ряд других пейзажей. Кубофутуристическая «Деревянная церковь», горящая красно-оранжевыми красками (причем цвет у Лентулова всегда дан в разных оттенках, это для него одна из любимых живописных задач), виды Нового Иерусалима, «Сергиевский пейзаж», все — разлапистые, декоративные, будто для огромной открытки сделанные. Словом, преображенные лентуловским темпераментом.

Зеленый нос

Сегодня зеленый принято считать успокаивающим цветом, а любивших его авангардистов современники не понимали. Один из редакторов-составителей «Энциклопедии русского авангарда» Андрей Сарабьянов писал и рассказывал, как Лентулова не приняли в Академию художеств Петербурга, поскольку он написал тень на носу натурщицы зеленой — и как в Московском училище живописи, ваяния и зодчества другой авангардист Илья Машков «третировал Серова зелеными подмышками натурщиц». Для авангарда — и для европейского модернизма в целом (вспомнить хотя бы диких французских фовистов) — цвет
стал средством эмоциональной акцентировки.

Робер Делоне был одним из изобретателей орфизма (или симультанизма), в котором цвет и свет понимались как носители движения и большое значение уделялось «цветовым ритмам». Работы знакомого с Робером и Соней Делоне Лентулова сравнивают с орфизмом, напоминая при этом, что сам он в 1910-х «запатентовал» и собственное направление — орнеизм, обозначая таким образом свое нововведение в живописи с наклейками из фольги, стекляруса, даже бересты. На выставке показывают фотокопию лентуловского «самопатента».

Эмоциональная составляющая колорита видна не только в лентуловских пейзажах — в не меньшей степени в его портретах. Он много писал свою жену Марию Петровну, и часто трудно поверить, что на всех холстах одна и та же модель. От практически реалистической, чуть стилизованной формы он тут же переходил почти к гротеску, с теми самыми зелеными тенями на лице, показывал на холсте панталоны жены — купеческой дочки, клеил кружева, — так и эдак экспериментировал с тем, что и как изображено. И когда он писал огромный (по размеру — парадный, по содержанию — экспериментальный, в духе авангарда) портрет актрисы, внучки Павла Михайловича Третьякова Александры Хохловой, то ее стройный стан поставил на службу общему декоративному решению, с гранением пространства, словно увиденного сквозь разные линзы, и на лице вместо выражения глаз оставил просто синие глазницы без зрачков, а у носа положил свою любимую зеленую тень. И это ничуть не лишило портрет изящества. Впрочем, художник был не только ироничен — самоироничен тоже, о чем свидетельствуют и его решенные почти в примитивистской манере автопортреты.

Демону — медаль

В лентуловской «Мистерии-буфф» представлено около 70 эскизов больше чем к 10 постановкам, от «Виндзорских проказниц» 1916-го до «Ильи Муромца» 1939-го. И есть эскизы и даже макет декорации к опере Рубинштейна «Демон», которую Александр Таиров поставил в 1919 году в Театре Московского совета рабочих депутатов, бывшем Оперном театре Зимина и за которую Лентулов получил золотую медаль на парижской Международной выставке декоративных искусств в 1925 году. На макете видно, как Лентулов обходится с цветом теперь уже в сценическом пространстве, то давая яркие акценты и плоскости, то уводя цвета в разные тона. И как он работает с пространственными сдвигами, любимыми им в живописи: пока в глубине сценического портала диагональю поднимается вверх лестница, на первом плане художник строит геометрию разных выступов и ниш, разных ракурсов и динамичных линий, но не измельчая — он чувствует масштаб и ансамбль. «Это была первая победа левого спектакля на оперной сцене. Я честно скажу, что в этот спектакль вложил все, что было отпущено моей живописной природой», — вспоминал художник.

Лентулов, повторимся, не оформлял «Мистерию-буфф», но работал над трагедией «Владимир Маяковский» для антрепренера Бориса Евелинова. Постановка не состоялась, местонахождение эскиза, который на выставке теперь показывают в фотокопии, неизвестно. По воспоминаниям Лентулова, «надо было изобразить площадь города. Маяковский сам должен был играть поэта», — и как раз на эскизе и есть Театральная (тогда Петровская) площадь, над которой вздымаются контрастные дуги-арки.

Из авангарда в реализм

Театральные эскизы, живопись с графикой, военные лубки — все экспонируется рядом, как неотъемлемая часть творчества одного художника. Поскольку выставка выстроена по логике максимально полного показа, логично, что здесь появились и поздние работы, когда Лентулов ездил по заводам и писал «правильные» советские сюжеты. Делая это, судя по воспоминаниям, абсолютно добровольно. Кое-где в таких работах проскальзывает игра с колоритом, но в целом цвет истаивает, форма становится весьма банальной. Эти вещи увидишь нечасто, в пути от импрессионизма до практически соцреализма главной остановкой была — авангардная и связанная с эпатажным «Бубновым валетом». Эти поздние опусы отнюдь не все стоят того, чтобы их часто выставлять, но увидеть их все же надо. Для полноты картины.

Дарья Курдюкова