«Каждый раз перед нападением я видела эти сумасшедшие глаза»

В 2014 году сожитель Натальи Туниковой Дмитрий Новосельский в очередной раз избил ее и чуть было не выбросил с 16-го этажа за то, что она попыталась завести разговор на неприятную для него тему. Защищая свою жизнь, Наталья схватила с кухонного стола нож и отмахнулась им, нанеся нападавшему легкое ранение. Теперь ее будут судить по статье 111 УК РФ («Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью»), предусматривающей до 10 лет лишения свободы. «Лента.ру» попросила Наталью рассказать о тех событиях, вспомнить, как превращался в тирана близкий человек, а также выслушала ее мнение о законопроекте по декриминализации домашнего насилия, который активно продвигают в Госдуме.

«Лента.ру»: Что вызывало эти приступы агрессии?

Туникова:Я никогда не провоцировала его, и сейчас я даже не могу объяснить, как это происходило. Не ругалась матом, не оскорбляла ни его, ни его родственников. Меня не устраивали некоторые моменты в его отношении ко мне, и я это пыталась высказать обычным языком.

Вероятно, сыграло свою роль то, что мы были людьми разного уровня. Мать Новосельского достаточно рано рассталась с отцом, потом его бросила жена. Он не читал книг, даже из школьной программы, учился в техникуме. Все то, что я считала нормальным для развития личности, он называл пустым времяпровождением. В свободное от работы время он смотрел телевизор, пил пиво, максимум — ездил к родственникам за город поесть шашлык и, опять же, выпить.

Когда вы начали встречаться, вас это не смутило?

Тогда это не проявлялось. Мы встречались на нейтральной территории, я жила в своей квартире, а он — в своей съемной. Это происходило обычно либо в кино, причем всегда в компании с моей дочерью и ее подругами по академии, либо в каких-то заведениях, где можно вкусно поесть. Он был гиперуслужливым, что, конечно, бросилось мне в глаза, но я это никак не интерпретировала с точки зрения грядущих последствий.

Когда вы стали жить вместе, агрессивное поведение по отношению к вам проявилось сразу?

Нет, прошло некоторое время. Он мог вдруг замолчать, а потом, если я молчала в ответ, спрашивал: «Что? Ты про меня что-то плохое думаешь?»

Его не смущала некоторая странность своего поведения?

Нет, он всегда считал, что прав. Сначала выражал это завуалированно, а потом начал говорить открытым текстом, что со мной никогда никто не сможет ужиться, что только он может со мной жить. Не объясняя почему именно. В собственных глазах он, вероятно, был героем, считавшим себя во всем правым. Даже на очной ставке Новосельский на вопрос моего адвоката о том, применял ли он по отношению ко мне до того момента силу, ответил: «Конечно нет, максимум — пару пощечин». Так он «вправлял мне мозг», «воспитывал». Наверно, Новосельский считал, что я должна нечто из этого «урока» вынести.

Что провоцировало такие «уроки»?

Это происходило на ровном месте, на какой-то моей фразе о наших отношениях — почему он так себя ведет; почему, когда мы должны идти на какое-то заранее запланированное мероприятие, он просто говорит мне «да пошла ты…». Раздражали вопросы о его родственниках, которых он стал посещать, не приглашая с собой меня — до этого мы ездили вместе. Те весьма лестно обо мне отзывались, я им очень нравилась, и вдруг Новосельский начал мне сообщать, что они не хотят меня видеть. Я спрашивала его, может это он им что-то про меня говорил, пыталась выяснить — возможно, у нас что-то не так, тогда нужно пойти вместе к психологу. Он отвечал мне: «Если ты сумасшедшая, сама иди».

Когда он решил преподать вам первый «урок»?

Насилие Новосельский начал применять, когда я баллотировалась муниципальным депутатом от Рязанского округа Московской области. Он стал часто задавать вопросы: «А что будет, если тебя изберут? Ты отдалишься от меня? Ты уже отдалилась! А если не пройдешь? Напрасно потратишь время и деньги». Постоянно спрашивал, кого я больше люблю — его или мою дочь Леру.

Ваша дочь уже взрослая?

Да. Она с нами уже не жила. Если бы жила, возможно, все было бы по-другому, ведь такие люди страшно боятся свидетелей. На людях он всегда был идеален, поэтому я и не знала, как себя вести. Это были два совершенно разных человека. В одном случае — животное, удав с дикими глазами, бросающийся на меня, в другом — подобострастно восхищающееся, пускающее пыль в глаза существо.

Когда он в первый раз применил насилие, у вас не возникло желание уйти от него, выгнать?

Возникало.

Почему же вы этого не сделали?

Не могу объяснить. До этого момента он меня долго обрабатывал, настойчиво внушая, что я никому не нужна. Возможно, причина в этом.

Но такая ваша позиция, должно быть, лишь провоцировала дальнейшее насилие?

Да, это шло по нарастающей. С каждым разом это продолжалось все дольше. Меня просто трясло от макушки до кончиков пальцев. Я не пыталась защищаться, просто замирала, даже не могла крикнуть. Каждый раз перед нападением я только видела эти сумасшедшие глаза, после чего следовал резкий бросок с его стороны. Он либо вцеплялся мне в горло, либо сильно бил по голове — Новосельский работал слесарем, гайки руками откручивал.

Я не понимала, как это может делать мой близкий человек и продолжала надеяться на лучшее. Вероятно, у меня тоже наступило какое-то раздвоение личности, которое превратило меня в задавленное существо. Если бы ко мне подошли на улице и ударили, я бы смогла дать сдачи, хотя вообще не понимаю, как можно ударить человека, тем более по лицу.

Вы можете вспомнить, как начался последний инцидент, когда он чуть не выбросил вас с балкона?

Как и всегда — резко. Тогда я уже боялась, когда он начинал поворачивать ключ в замочной скважине, замирала и наблюдала, в каком он настроении. Последние несколько дней прошли в зловещем молчании, он злился и исподлобья посматривал на меня. Причина такого поведения не была понятна, но недавно Новосельский побывал у родственников и, вероятно, что-то с ними обсуждал. Я захотела узнать причину, взяла его телефон, когда он уснул, и нашла там просто жуткую переписку, в которой меня унижали.

Я с трудом уснула и проснулась с мыслью о том, что расспрошу его обо всем. Я услышала, что он проснулся, встала, хотела взять в руки его телефон со словами «ну зачем же ты так пишешь обо мне?». Мне не удалось закончить фразу — он стал бить меня кулачищами по лицу, метил в висок. Потом он потащил меня на балкон в кухне, нанося удары и толкая в сторону открытого дверного проема. Я практически попрощалась с жизнью. Пытаясь зацепиться за кухонный стол, нащупала рукой какой-то предмет и попыталась отмахнуться им. Это оказался нож.

Вы нанесли ему серьезное ранение?

Это признали причинением тяжкого вреда здоровью, потому что у него было задето легкое — миллиметр или два. После этого я просто сидела в нашем коридоре в шоковом состоянии, продолжая его бояться. Только помню, как он приложил к боку кухонное полотенце. Как вызывал скорую — не слышала.

Когда женщина обороняется и использует при этом какой-либо предмет, уголовное дело возбуждается автоматически, по факту. По приезде скорой он просто сказал им, что я нанесла ему этот удар. Вместе с врачами приехала полиция, которой я сказала, что ужасно себя чувствую, что он меня избил.

Как полицейские на это отреагировали?

Они вообще не обращали на мои слова никакого внимания и только говорили: «Посмотри, что ты сделала!» Не оказав мне вообще никакой помощи, полицейские потащили меня в участок, а медики собрались уезжать, не осмотрев меня. Собрав последние силы, я сказала врачу: «Я сейчас здесь упаду и умру, и вас не оставят в покое». Только тогда она, говоря обо мне в третьем лице, сказала сотруднику полиции, что заберет меня в больницу.

Как продвигалось расследование?

Скоро будет суд, жду повестки. До этого много чего было. Были мошенники-адвокаты, которые взяли деньги, они ничего не сделали по делу. Слава богу, дочь, учившаяся в МГЮА, обратилась в свою академию, там нам вызвался помочь адвокат Евгений Рубинштейн, к которому позже присоединился Глеб Глинка.

Вы подавали встречный иск?

Да, потому что Новосельский не признает свою вину и отрицает все факты избиения. Временами он проговаривается, но это, похоже, проходит мимо следствия и суда. После этого было принято решение подать к нему иск в рамках частного обвинения в мировой суд по 115 статье УК («Умышленное причинение легкого вреда здоровью»), который, к счастью, удалось зафиксировать (закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение мозга, многочисленные гематомы, ссадины и прочее).

Если Госдума одобрит закон о декриминализации домашнего насилия, через эту процедуру вынуждены будут проходить все жертвы. Какие у вас остались впечатления?

Мировой судья не с первой попытки принял заявление даже у моих профессиональных адвокатов — с трудом представляю, как это сможет сделать жертва, не имеющая юридического образования. В первом заявлении не было указано, в каком конкретно месте я испытала боль. Мы указали. Через некоторое время заседание суда прошло, и наш судья, выслушав свидетелей, моих подруг, заявлявших о том, что в предыдущие разы видели ссадины и гематомы на моем теле, следы побоев, а также приняв мои показания, счел этот случай угрозой убийством или причинением тяжкого вреда здоровью. Но это более тяжкая статья, которую он не мог рассматривать, потому что она не в его компетенции.

И...?

Судья закрыл дело и снова передал его в полицию. Мы опять пошли по цепочке: участковый, дознаватель, следователь… Участковый сказал буквально следующее: «Вы знаете, у насна районене принято возбуждать дело по угрозе убийством». Не работаетна районестатья 119, потому что следствие, знаете ли, не видит возможности доказать вину по ней. А самой женщине трудно собрать необходимые доказательства и по 115 или 116 («Побои») статьям. Получается, все статьи, по которым каким-то образом женщина может добиться справедливости, подтвердить факт того, что ее били, все это у нас не работает.

Что же следствие и суд?

Несколько месяцев нам постоянно говорили, что скоро ответят. Потом пришлось звонить, спрашивать, и в результате нам отказали в возбуждении дела по 119-й, поскольку якобы было представлено мало доказательств. Мы снова вернулись к мировому судье, который вынес Новосельскому оправдательный приговор по 115 статье (причинение легкого вреда здоровью). Это, к слову, был тот же судья, который прежде увидел угрозу убийством в мой адрес, и вдруг на следующем этапе он оправдал агрессора. Мы обжаловали приговор, апелляционная инстанция отменила его, и дело вернулось к другому мировому судье.

Мне опять пришлось все заново переживать, давать показания, доставляющие мне массу страданий. После этого было очередное заседание, на которое мы опоздали на 12 минут, и судья за это время успел вынести решение о прекращении уголовного преследования Новосельского в связи с тем, что наша сторона якобы отказалась от своих претензий. Мы подали иск в Европейский суд по правам человека за лишение доступа к правосудию.

Как продвигается разбирательство по делу против вас?

Меня упорно пытаются привлечь к ответственности по 111 статье УК. Причем оно было заведено по части первой, а теперь его перевели в часть вторую, более тяжкую. Сейчас должны передать дело в суд.

Вы говорили, что многие статьи УК у нас не работают. Может быть, правильно, что депутаты решили перевести 116 статью о домашнем насилии в административную сферу, где производство полегче?

Я категорически несогласна. У меня просто нет слов. Я считаю, что выход из положения — это принятие нормального закона о домашнем насилии, как во всех цивилизованных странах. Не должно быть так, что женщина в суде сама доказывает вину агрессора. Когда она обороняется и наносит ему какой-то вред, дело возбуждается автоматически, по факту. А когда ее бьют и могут забить до смерти, теми же кулаками, она все должна делать сама, государство умывает руки.

Если же говорить о декриминализации домашнего насилия, то получается, что агрессор просто откупается. Это еще больше их подстегнет, они будут просто бравировать этой административкой. Расскажи такому домашнему тирану о моем случае, он скажет: «О, видишь, мне тебя бить можно, а ты, если мне что-то сделаешь, будешь как Туникова».

Беседовал Михаил Карпов