Дорога в ад

Начиная со свода имперских законов Фердинанда I Австрийская монархия декларировала заботу о благосостоянии неимущих граждан. К 1720-м годам эта политика привела к появлению в Австрии административной полицейской системы (Schubsystem), в рамках которой производился поиск, арест и насильственное перемещение граждан, неспособных доказать свою принадлежность к определенному месту рождения (или месту долговременного проживания), в так называемый «дом» (Heimat) — сообщество, которое должно было о них заботиться. На деле человека лишали каких бы то ни было прав и отправляли из одного населенного пункта в другой, поскольку никто не желал их принимать. Чаще всего в результате бесконечных скитаний человек умирал. В своей статье, опубликованной в журнале Central European History, историк Герман Ребель рассказывает, как в XVIII-XIX веках Австрия создала систему дегуманизации бездомных.

Согласно своду имперских законов 1552 года, каждый гражданин имел право на «легальное место жительства», которое должны были гарантировать местные власти того или иного поселения. Принадлежность к нему могла быть определена по факту рождения, месту трудовой деятельности или иному принципу, гарантирующему человеку признание в конкретном населенном пункте.

Однако перепись населения, проведенная в Верхней Австрии в 1727 году, показала, что эти регуляции не работают. Несмотря на то что перепись делали в момент экономического подъема, в результате нее выяснилось, что в этой федеральной земле существует 25 тысяч бродяг (в основном женщин и детей), которые составляли около восьми процентов населения. Местные сообщества не желали признавать своей ответственности за этих людей, и они так и оставались субъектами без определенного места жительства.

Со времени своего основания в 1724 году Schubsystem крепла: до 1800 года было издано 424 новых документа, связанных с ней. В период с 1800-го по 1834 год было принято еще 350. Но все это не способствовало исправлению ошибок прошлого — наоборот, новые регуляции вводились в ответ на неисполняемые и нереалистичные, которые, в свою очередь, были настолько же бесполезными.

Для того чтобы стать членом местного сообщества не по праву рождения, человек должен был прожить на одном месте не менее десяти лет. Это требование было нереалистичным не только для бедных безработных граждан, но и, скажем, для наемных рабочих. Таким образом, в реальности претендовать на Heimat могли лишь единицы.

Патент, изданный в 1724 году, был направлен на «избавление» сельской местности от «агрессивных попрошаек» и «бродячего отребья». Он создавал институт регулярных облав (два раза в год: летом и зимой), в которых участвовали местные крестьяне, управляемые полицией или воинскими формированиями. Их участники имели право обыскивать церкви и другие убежища, перекрывать переправы через Дунай, закрывать городские ворота и производить обыски в домах. Они также ловили ранее арестованных, шайки бездомных и даже тех, которые просто получали убежище нелегально, а также граждан, укрывавших их. Schubsystem быстро стала аппаратом поддержания слежки, в отличие от ее изначального предназначения — помощи людям без определенного места жительства.

Если в сельской местности облавы совершались два раза в год, то в городах они проводились чуть ли не каждую неделю. Причиной для ареста могло стать все, что угодно: отсутствие личных документов, праздношатание, нелегальное попрошайничество, отсутствие места проживания…

Арестованные делились на два класса: «истинные и полезные бедняки», способные доказать свою связь с родным сообществом (Heimat) или, по крайней мере, предоставить свидетельство своего долговременного пребывания в местности, где их задерживали, и те, кто этого сделать не могли. Такие люди описываются в официальных документах как «вредное отребье», подлежащее «истреблению».

Репрессивная функция системы работала как часы. Однако официальные лица обычно совершенно не представляли, что делать с поступившими в их руки бездомными. Согласно закону, они были обязаны «вернуть» человека в доказанное им «место происхождения», но эта задача всегда оставалась утопической. Предполагалось, что сообщество, готовое принять бездомного, найдет полицейская бюрократия и гражданские активисты. В реальности людей просто посылали никуда — в месте назначения от них практически всегда отказывались, отсылали назад, и все повторялось снова.

Перемещаемым выдавали дорожные паспорта, и они переходили в ведение региональных властей, которые обязаны были отвечать за их благополучие. Неудивительно, что официальным лицам выгоднее всего было отправлять бездомных скитаться от одного населенного пункта к другому — отвечать за них никто не хотел.

В 1820 году была издана директива, согласно которой с региональных властей по месту задержания таких людей снималась ответственность за перемещаемых. Эта ноша перекладывалась на плечи сообществ, в которых бездомные ранее «жили дольше всего». Там их должны были «обеспечить занятостью или поддержкой» до выяснения места рождения или получения ими официального статуса через десять лет. Разумеется, эта директива тоже не работала, так как длительность проживания бездомного в том или ином регионе обычно не регистрировалась. В результате полиции разрешили отдавать арестованных в ведение ближайшего большого города, который те смогут вспомнить (где их, конечно же, не желали принимать).

Для детей в рамках системы не было исключений, причем отношение к ним было даже более жестоким. Если местоположение их родителей не было определено, детей, как и взрослых, снаряжали в путь к предполагаемой родине. Дети бездомных матерей не могли претендовать на получение права на жительство в городе рождения, рожденные же в дороге были вообще лишены всяких прав.

Таким образом, регуляторы создали закон, по которому у каждого гражданина должен быть «дом» (Heimat), на деле лишив огромное количество людей возможности легально проживать в стране.

Если возможности получить Heimat не оставалось, региональным властям приходилось искать временное прибежище для бездомных. Чаще всего их размещали в сараях, служебных постройках и даже пещерах, где они жили впроголодь, им практически не оказывалась медицинская помощь. Иногда местные власти распределяли лежачих больных в частные владения, приплачивая их хозяевам из бюджета. Чаще всего хозяева тратили эти средства не на незнакомого им бродягу, а на свои нужды. В официальных документах о последствиях такого «гостеприимства» писали просто: такой-то гражданин «содержал у себя в течение пяти недель попрошайку, который впоследствии умер».

В подобных бумагах описана история некоей Марии Хубер, служанки, забеременевшей от работодателя, впоследствии выставившего ее из своего дома, находившегося в аббатстве Святого Флориана. Вместе с ребенком она направилась в город Штайр, имея при себе сертификат о своем крещении там, однако местные власти отказались от нее и отправили назад.

Сохранилась переписка между официальными лицами аббатства и города. Она наполнена взаимными претензиями, отказами и обвинениями в неисполнении своих обязанностей. В конце концов проблема была решена: дом в Штайре, в котором родилась Хубер, признали нищенской лачугой, статус которой не давал ей право проживать в городе. Что касается сертификата о крещении, то и тут власти нашли лазейку: установили, что Хубер принадлежит к штайрской церкви, но не к секулярному Штайру.

Все то время, пока официальные лица двух поселений обменивались колкостями, женщина и ребенок кочевали между двумя населенными пунктами. Их дальнейшая судьба, как и судьбы большинства тех, кто попадал в жернова Schubsystem, неизвестна. Каждый бездомный превращался в живой пакет с корреспонденцией, путешествующий от одного города к другому вплоть до своей смерти.

Через сто лет после введения эти практики не изменились, о чем свидетельствуют записи из реестра города Фрайштадт за период с 1844 по 1847 год. Согласно им, у половины из 125 задержанных человек не было определено родное поселение — Heimat, и они были отправлены в дорогу на «родину» — то есть в сопредельные страны и земли без конкретного пункта назначения.

В реестре Фрайштадта содержится запись за 13 декабря 1844 года о Мари Визингер, «имбецильной немой женщине». Она была арестована 11 августа 1844 года за попрошайничество и «праздношатание без конкретной цели». В записке от 16 августа говорится, что Визингер не знала своего места рождения и «кишела всеми возможными паразитами». Что происходило с ней до декабря — неизвестно, однако ее передвижения в течение первого месяца зимы запротоколированы. В целом она проделала путь длиной в 90 километров, однако до Фрайштадта так и не дошла. Скорее всего, из-за слабого здоровья она погибла в дороге.

На дорожных станциях, через которые проходили перемещаемые люди, работали врачи, труд которых не оплачивался. В их задачи входила проверка состояния здоровья бездомных, выявление тех, кто слишком слаб, чтобы двигаться дальше. После этого перемещаемых должны были лечить, чтобы впоследствии отправить к месту назначения. Но врачи предпочитали не оценивать реальное состояние людей, а выполнять указания местных властей, которым было выгодно, чтобы бездомные продолжали двигаться, не задерживаясь, — подавляющее большинство признавали здоровыми. Впрочем, некоторые медицинские процедуры доктора все же производили, и самой популярной было кровопускание, дополнительно ослаблявшее истощенных скитальцев. Тем не менее все это свидетельствовало о формальном функционировании системы: люди шли к своему «дому», в котором их никто не ждал, а врачи работали.

Не все подчинялись приказу — многие бездомные сбегали, организовывая то, что власти называли «шайками» (на самом деле объединение просто давало им шанс выжить). На таких людей полиция вела настоящую охоту. У властей были причины бояться: сообщества отчаявшихся людей действительно воровали, грабили и занимались вымогательством.

В отношении таких группировок власти использовали термин Rotte, который позднее превратился в глагол ausrotten — «уничтожать». Беглых бездомных в официальных документах называли Gesindel («отребье») или Zigeuner («цыгане) — то есть «отребье» и «цыгане» стали практически синонимами. Впоследствии Третий рейх активно эксплуатировал эту тему, уничтожая народы синти и рома, приравненные к опасным преступникам благодаря Schubsystem еще полторы сотни лет назад. Практики этой системы создали почву для зарождения нацизма, обесценив жизни целых категорий населения.

Михаил Карпов