«Они чувствуют себя обиженными»

13 сентября в лесу рядом с садовым товариществом «Магистраль-2» близ села Бужаниново было обнаружено тело пенсионерки. По горячим следам полиция задержала двух мигрантов, которых подозревают в убийстве и изнасиловании женщины. Этот случай всколыхнул местных жителей. Люди вышли к общежитию мигрантов, которые, по словам местных, давно пристают к женщинам и девушкам, из-за чего родители боятся выпускать подростков на улицу одних. Местные власти тут же пообещали закрыть общежитие. Это не первый случай за последнее время, когда в новости попадают сообщения о мигрантах. Неделями ранее СМИ сообщали сразу о нескольких массовых драках между приезжими. Значит ли это, что конфликтов с приезжими стало больше? Стоит ли резко менять миграционную политику в стране? За ответами на эти и другие вопросы «Лента.ру» обратилась к социологам, которые много лет занимаются проблемами трудовой миграции в России.

Даниил Александров, социолог, профессор НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге:

Важно сказать, что вряд ли в мигрантской среде за последний год что-то радикально изменилось. Этнические столкновения между группами мигрантов были и раньше. Вообще, если есть какие-то относительно сплоченные группы — это могут быть подростки одного двора, местные жители, мигранты — между ними иногда происходят столкновения. Все эти истории мы давно знаем.

Просто другие истории с убийством или драками, или каким-нибудь иным ужасом не достигают такого внимания прессы, как связанные с мигрантами. Когда же речь идет о мигрантах, сразу начинаются народные волнения. Вот и в этом поселке люди пошли протестовать к общежитию. Если бы это было общежитие, где жили бы парни из соседних областей, народ не пошел бы протестовать. Возможно, они сами бы поймали преступников, но это бы не превратилось в такого рода масштабный конфликт.

Почти все этнические конфликты, с которыми я сталкивался в своих полевых исследованиях, были связаны с гражданами России — в основном это молодежь из числа мигрантов второго поколения, которая родилась в России, или же молодежь с Северного Кавказа. Они иногда чувствуют себя обиженными, так как являются такими же россиянами, как и остальные, они экономически успешно устроены в жизни, но ощущают дискриминацию, так что могут возникать конфликты, приобретающие характер межэтнических, хотя начинаются они как молодежные.

И если бы это были столкновения людей, близких культурно и этнически, то это бы восприняли просто как бытовую драку у какого-то бара или столкновение парней из двух поселков на танцплощадке. Такое же часто бывает.

Но, конечно, ковидная эпоха принесла нам нервозности. С одной стороны, люди боялись вируса, с другой — отрицали его, с третьей — были не согласны с двойственной политикой государства.

Но особенно важно, что пишут СМИ. Все конфликты такого рода всегда попадают на страницы прессы одна за другой. Кроме того, если бы подозреваемые рабочие были бы местными жителями, никто бы об этом вообще не написал, как написали о мигрантах.

Мигранты — это болезненная тема во многих странах, не только в России. Люди считают, что мигранты отнимают у них работу. Самый яркий пример таких необоснованных страхов — это страхи перед мигрантами в Восточной Германии. Там, где молодежь потеряла работу, в восточных землях Германии, уровень экономической боязни мигрантов высок. При этом мигрантов мало, ведь там работы для них нет, они туда не едут. В западных землях, где много мигрантов на разного рода работах, местных жителей это не беспокоит.

Не надо забывать, что человек — социальное животное, он склонен иметь дело с людьми, которые на него похожи. Мальчики дружат с мальчиками, девочки — с девочками, дети, которые в старших классах собираются идти в вузы, дружат с подобными себе. Происходит такая сортировка по интересам. К похожим люди испытывают доверие, к непохожим — недоверие. Часто это совершенно необоснованное доверие, потому что оно возникает просто на основании культурной близости — одну и ту же музыку любят.

Люди считывают простейшие сигналы, которые им привычны и важны. На этом строятся отношения. Соответственно, если человек, скажем, одет по-другому и говорит на иностранном языке, его опасаются. Это так во всем мире. У нас этого много, но не нужно думать, что так только в России, а где-то какие-то там райские кущи толерантности.

Беда в том, что у нас не очень хорошо построена работа с приемом мигрантов. Вот, люди приезжают работать, и должна быть какая-то продуманная социальная политика, как их, например, размещать.

Лет десять или больше назад в Москве была идея строить мигрантские рабочие городки — то есть гетто. И, как говорили, там будет порядок.

Если уж вы строите общежитие, там должна быть налажена какая-то работа, должны селиться люди разного возраста. Потому что если вы заселяете в общежитие только двадцатилетних парней, это не самая удачная социальная структура. Известно, что для успешной интеграции мигрантам важно попасть в разнообразно устроенное сообщество, в котором есть люди разного статуса, разного возраста и семейного положения. В этом смысле мигрантские районы, в которых живут разные люди — бедные и богатые, семейные и несемейные, — лучше, чем просто бедные рабочие районы с однородным населением.

Но у нас таких моноэтнических районов, как в городах Европы, нет, и это хорошо, потому что это способствует интеграции людей. С другой стороны, это, конечно, способствует и конфликтам. Если у вас смешанное население, и при этом мигранты повыше статусом покупают себе квартиры в бедных районах, и тут же живут бедные местные жители, которые когда-то давно здесь получили квартиры от государства, то это возможный источник конфликтов и жалоб. Но, с другой стороны, в таких районах интеграция идет лучше, чем там, где все близлежащие дома плотно заселены представителями приезжих из одной страны, как это мне доводилось видеть в Европе.

При отчуждении и решении проблем миграции еще надо понимать, что культурные и этнические особенности приезжающих к нам мигрантов очень разные. Это разные этнические группы и разные культурные практики.

Условно равнинные сельскохозяйственные жители, работающие в Ферганской долине и столетиями выращивающие фрукты, — одна из самых мирных этнических и культурных групп, с которыми я сталкивался. А, например, жители гор всегда более воинственны, чем жители долин. Мы знаем это по Великобритании, где шотландцы воинственнее, чем равнинные англичане. И я могу перечислять страну за страной, где будет повторяться эта закономерность.

У меня есть подозрение, что этнические таджики, столетиями живущие сельскохозяйственным образом жизни в Ферганской долине, это такие же мирные люди, как и живущие рядом этнические группы.

Узбекистан в смысле культурных практик и поведения людей — это очень развитая страна, которая прошла последний демографический переход, у них очень высокая ценность образования, у них мало детей на семью, у них много хорошо работающих женщин.

Если вы отправитесь в горные районы Средней Азии, то увидите там другие практики, и когда туда приезжают семьи, мы видим, что в них женщины работают гораздо реже, их стараются изолировать, потому что там очень традиционные несовременные культурные практики. Вот это различие важно, а не какой-то национальный ярлык, который наклеивают на всю Среднюю Азию.

Люди, выросшие в общинах в Узбекистане, в городах — это люди с очень развитыми социальными практиками. Мы специально сделали исследование дворников-узбеков в Петербурге и городах Ленинградской области. Это очень успешно работающие в социальной сфере люди. Они знакомы с местными жителями, местные жители им доверяют, потому что они приехали сюда с привычками коммунальной жизни и повторили их здесь.

Другое дело, когда приезжают такие ребята, как в 90-е годы после гражданской войны в Таджикистане. Это совсем другие люди.

Вопрос не в стране и не в регионе, а в контексте, из которого приезжают люди. Таджикские профессора — такие же профессора, как и русские. Очень многое здесь зависит от образования, от образа жизни, который был у них до приезда, и они очень разные. Поэтому национально-этнические стереотипы про мигрантов просто непродуктивны и ошибочны.

Работу с мигрантами надо продумывать тоньше, не мысля такими категориями, что, мол, «они все из Средней Азии». Нужно как-то различать и помогать разным образом в разных ситуациях.

В одном успешном городке Ленинградской области мы проводили исследование. Там заметны две группы мигрантов. Это молодые парни, работающие на рынке, и немолодые мужчины, работающие дворниками. Там были и другие, но эти — самые заметные группы. У них по-разному устроена жизнь, они по-разному интегрированы в жизнь города и их очень по-разному воспринимают.

Бабушки любят дворников и не любят торговцев на рынке, а молодые мужчины, работающие с рынком, дружат с мигрантами в своей сфере и хорошо о них отзываются. И если вы опрашиваете местных жителей, то у них будут очень разные мнения об этих разных людях. Это иллюстрация реальной картины, пестрой и живой.

В том же городе для работы на строительстве завода были привезены русские рабочие из России. С ними были трудности у местных жителей, потому что завезли молодых парней, которые стали искать себе девушек, — и пошли конфликты. Так что такого рода проблемы — это не этнические и национальные ситуации, а социальные.

Что делать? Возможно, их надо более осторожно расселять. К тому же наверняка в городе обычно уже есть какая-то община. Скажем, завозите вы киргизов — и тут уже есть какая-то киргизская община. Надо наладить общинную жизнь.

Это везде решается так. Например, чтобы проводить социальную работу среди мусульман в Италии, мои знакомые специалисты ищут образованных нерадикальных мусульман и привлекают их к этому делу. Предположим, в итальянском городке в мусульманской семье происходит семейное насилие. При попытке итальянца туда войти и разбираться по итальянским правилам семья закрывается наглухо. Есть идея, что в такие семьи надо посылать мусульман, объясняющих, что Коран не позволяет себя так вести. Если вам нужен результат — вы не ищете повод отказаться от попыток, а ищете способ добиться результата.

Существуют сложные способы работы с мигрантами, о которых мы обычно не думаем. Мы обычно думаем о том, чтобы наказать и выслать.

Безусловно, работодатель не должен бросать людей, которых он привез, и должен интегрировать их в среду. Когда я подробно 15 лет назад изучал сельскую местность, там работодатели в полной мере брали на себя ответственность за все.

Скажем, был работодатель, содержавший маленький заводик плитки. Он специально финансировал фельдшерский пункт, чтобы его не закрыли, потому что врач, приезжавший туда несколько раз в неделю, ходил и проверял здоровье мигрантов. Ему же нужно было, чтобы они были здоровыми, работали, чтобы у них все было хорошо.

В то время в Петербурге, в большом городе, это никого не волновало. ОМОН задерживал и выпускал трудовых мигрантов за взятки, потому что там невозможно определить, кто у кого работает. На селе знают все, там это сообщество работает. В поселковой, более традиционной сфере, эту работу проще наладить.

Как наладить работу в огромной Москве или Петербурге, мне сказать труднее, потому что в целом в больших городах у всех жителей обезличенные отношения. Но в Сергиево-Посадском районе это можно сделать без силовых приемов.

Евгений Варшавер, кандидат социологических наук, руководитель группы исследований миграции и этничности, старший научный сотрудник РАНХиГС:

Я не думаю, что происходит что-то особенное. Просто в какой-то момент в связи с политической конъюнктурой какие-то события вычленяются, оказываются в повестке дня. И если говорить о преступлениях мигрантов, то, согласно и статистике МВД и соответствующим исследованиям, опирающимся на эту статистику, оснований говорить о том, что мигранты совершают преступлений больше, чем не мигранты, нет.

Эпизод с изнасилованием и убийством мигрантами пенсионерки как раз в чистом виде подтверждает это. Подумайте, сколько изнасилований и убийств совершается в таком мегаполисе, как Москва. А дальше почему-то СМИ подхватывают в качестве объекта интереса именно ситуацию с мигрантами, притом что оснований с уверенностью говорить о том, что это мигранты, нет, ведь суда еще не было.

Был собран народный сход. А почему это назвали народный сход, а не, например, собрание жильцов?

Это выражение сразу отсылает к сценарию, который воспроизводится от места к месту. Начинается все с того, что приезжают мигранты. Это вызывает недовольство местных. Такое недовольство чаще всего связано с тем, что местные не знакомы с мигрантами, не понимают, какой жизнью они живут, не доверяют им и не знают, что от них ждать.

Дальше коалиция политиков и недовольных местных жителей привлекает центральные СМИ, и вот «Лента.ру» звонит мне для того, чтобы выяснить, что же вообще происходит, в то время как социальных тенденций, в рамках которых «мигранты убивают наших женщин», за этим нет.

Если же говорить о массовых драках мигрантов: то, что драки были, — это факт. А с какой регулярностью — такой статистики нет. Не говоря уж о том, что особо никто не стал выяснять, о чем и за что были эти драки. Соответственно, сейчас они попали в фокус средств массовой информации благодаря когнитивному смещению. Да и что представляет собой «массовая» драка и чем она отличается от «немассовой»? Есть ли класс драк, который виден, или класс драк, который не виден? Этими проблемами я сейчас не занимаюсь, я занимаюсь исследованием проблем привлечения в Россию мигрантов с дальнего зарубежья, поскольку мигранты для страны очевидно необходимы, если местные хотят жить лучше.

На эту тему есть масса исследований. Одно из них, среди прочих, делает Международный валютный фонд. Согласно нему известно, что с приростом мигрантов на один процент ВВП страны растет на два процента. Понятно, что дальше будет множество разных нюансов, но тем не менее факт того, что ВВП и уровень жизни растут в связи с мигрантами, — это безусловно.

Разумеется, здесь будут интеграционные издержки. Основная — это как раз недоверие, результатом которого и является вся социальная динамика, частью которой являетесь вы, когда звоните мне и говорите: «Вот, нам кажется, что с мигрантами что-то не в порядке».

Надо объяснять населению, как дело обстоит в реальности. Например, есть миф, согласно которому существует некое фиксированное количество рабочих мест. Это не так. Известно, что у нас в стране есть дисбаланс по количеству образованных людей. У нас много образованных людей, которых в социологии и экономике называют «человеческим капиталом», и этот человеческий капитал недоиспользуется.

Лучший способ использовать образование местных — это пригласить необразованных мигрантов, которые будут занимать низовые позиции на рынке труда. Таким образом местные, получившие образование и работающие на позициях, которые его не требуют, смогут подняться по социальной лестнице и получать больше денег. Это возможно за счет мигрантов.

Не говоря уже о том, что распределение ВВП неравномерно. Ясно, что чем выше ВВП, тем богаче общество. Но дальше возникает вопрос о том, как распределяются дивиденды экономического благосостояния. С очевидностью именно местные являются большими бенефициарами экономического роста, чем мигранты, ровно за счет того, что они неравным образом распределены в этом экономическом пространстве на рынке труда.

То, что мигранты необходимы, — это железобетонный экономический и социологический факт. Просто дальше надо вести долгую и подробную разъяснительную работу, которая объяснит, почему это так, как это работает и как каждый из тех людей, которые, возможно, сейчас недовольны, может преуспеть от притока мигрантов.

Надо понимать, что в любом случае, чтобы экономика росла, нужны неквалифицированные работники. Они обычно брались на протяжении последних нескольких столетий экономического роста из деревни. Другое дело, что сейчас, в современности, по мир-системным причинам, связанным с мировым капитализмом, «деревня» стала иностранной.

В 60-70-е годы в Москву приезжали лимитчики, по сути, те же самые деревенские жители. Вели они себя соответствующе, и не потому что деревня — это плохо, не дай бог. А потому что люди, которые приезжают в город из деревни, не понимают, что происходит и как вести себя. А горожане видят их и думают: вот дикие люди понаехали!

Если вы были в Душанбе, то знаете, что там есть разные люди, включая, например, интеллигенцию. Сейчас ее стало поменьше — она сбежала частью от войны, частью от новых элит, но смысл в том, что интеллигентные люди есть везде.

Их ментальность отличается от ментальности среднестатистического россиянина. Среднестатистический россиянин менее образован и знает меньше, чем преподаватель университета в Душанбе и в Бишкеке, который вряд ли залезет с ногами на лавочку в вагоне метро. При этом интересно, что в нашем российском и московском контексте мы видим довольно много ситуаций, в которых те, кого мы считаем местными, едут с ногами на сиденье в метро. Как они называются? Правильно, алкоголики. Они напились и решили поспать, и мы, в общем, не видим в этом большой проблемы, потому что они вроде как «свои», но порядок при этом они тоже нарушают.

И всякий раз, когда мигранты нарушают порядок, нам это бросается в глаза и вызывает какие-то фобии. А когда мирные алкоголики или бомжи решают вздремнуть в метро, у нас это такого сантимента не вызывает.

Есть объяснение, почему это так, — так устроен человек. Когда он видит людей, которых он считывает как чужаков, он начинает бояться. Психологические и нейрофизиологические исследования говорят о том, что человек довольно эффективно отличает своих от чужих. Дальше возникает вопрос о том, кто классифицируется как свой или чужой. Вся проблема и вся суть интеграции — это когда люди перестают считать чужих чужими, когда они становятся для них своими.

Давайте разберемся в конкретной ситуации с теми, кто едет с ногами на сиденье в метро: приехали селяне, как жить — не знают. Скорее всего через пару лет этим конкретным ребятам либо кто-то по голове настучит в вагоне метро, либо кто-то старший из их среды скажет, мол, если не хотите, чтобы вам по голове настучали, то вы должны снять ноги с лавочки — мол, смотрите вокруг, вы дебилы что ли?

В целом они не дебилы, разберутся, и это как раз и называется культурной интеграцией. Дальше в ситуации с развивающейся экономикой люди, которые нам кажутся дикими, будут неизбежно приезжать в наши города, работать на неквалифицированных должностях и вызывать раздражение у местных жителей, которое зачастую будет связано с этим психологическим механизмом страха чужого.

Интеграция — это когда люди обучаются нормам общества, когда вырабатываются новые нормы, и, конечно, для этого не нужны никакие «Памятки москвича». Потому что если на эти «памятки» посмотреть, то выяснится, что те правила, которые там указаны, зачастую не знают и не соблюдают местные.

С другой стороны, надо снижать тревожность местных, потому что зачастую она необоснованна. За рубежом это делается в большинстве контекстов благодаря практике знакомства и поддержания благожелательных отношений между мигрантами и не мигрантами. Есть, скажем, районы, в которых проводятся соседские обеды, поддержка локального бизнеса, походы в музеи и на всевозможные другие мероприятия. Когда люди начинают знакомиться, за счет тех же совершенно понятных психологических инструментов и механизмов они перестают бояться представителей той группы в целом, из которой происходит человек, с которым они познакомились.

В Копенгагене в 2000 году была изобретена практика «живая библиотека» в ответ на похожий вызов и неплохо себя зарекомендовала. Мы проводили такую «живую библиотеку» в 2014 году, и выяснилось, что в результате нее у местных повышается доверие к мигрантам, а у мигрантов к местным.

Штука в этом. Мы неизбежно сталкиваемся с тем, что местные напрягаются, чаще всего иррационально, и задача состоит в том, чтобы снизить эту тревожность, притом что люди, которые нарушили закон, конечно, должны ответить по закону.

Сразу, с порога, мигранта не удастся интегрировать в социум. Но в России интеграция мигрантов происходит практически без издержек и проблем по сравнению с большинством зарубежных обществ, привлекающих мигрантов, потому что у нас практически нет этнических районов, нет антисоциальной культуры во втором или третьем поколении мигрантов.

Сантименты же, возникающие в обществе, когда речь идет о мигрантах, зачастую не завязаны на реальность, а в большей степени связаны с психологией восприятия чужака. Статистической и научной реальности за всем этим не стоит, и это-то и является основной проблемой, связанной с интеграцией мигрантов, потому что мигранты не совершают больше или меньше преступлений, чем местные.

То, что проявления, о которых мы говорили выше, вызывают раздражение — это нормально. Это происходит абсолютно везде. Просто жизнь такая — приезжают люди из деревни и вызывают напряжение у местных. Главное — не мешать и понимать, что нет никаких оснований для того, чтобы предпринимать хоть какие-нибудь действия.

Беседовал Михаил Карпов